Четыре года спустя

Чимин торопливо завязывает шнурки на своих потрепанных красных кроссовках, устало откидывает лезущую в глаза выгоревшую на солнце золотисто-рыжеватую челку и выпрямляется. Он придирчиво оценивает аккуратные петельки узелков, шевеля лодыжкой и автоматически проверяя — не развяжутся ли? — а потом снова окидывает взглядом окружающее пространство. Сегодня на центральной площади собралась непроходимая толпа людей и утонуть в ней окончательно и бесповоротно совсем не хочется.

Он робко делает неуверенный шаг вперед и его тут же случайно подпихивают в бок, по-медвежьи наступают на пятки и впопыхах сбивчиво извиняются. Чимин ворчит, вполголоса осыпая глупыми несерьезными угрозами всех и каждого на своем пути, и упрямо продирается вперед. Душный майский воздух становится почти осязаемым — вязкой субстанцией пропихивается в бедные легкие, которые, наверное, уже совсем расплавились от высокой температуры, и как пуховым одеялом надежно опутывает с ног до головы. Чимин протискивается сквозь группы людей, с брезгливостью отшатываясь от грузного потного мужика, которому вдруг приспичило обтереть носовым платком свое мокрое лицо прямо перед возникшим из ниоткуда подростком. Чимин морщится из-за подступившей к горлу тошноты и, засмотревшись на неприятное действо, неудачно ставит ногу, смачно запнувшись об чью-то оставленную сумку. Он едва не хлопается на раскаленный от солнца асфальт, но кто-то запоздало успевает схватить его за плечо и выдернуть из неминуемого падения.

— Осторожнее! — успевает выкрикнуть незнакомый мальчик, таща падающего человека на себя. — Ох!

Чимин, все-таки чиркнувший коленкой по острому гравию, пружинисто приседает, хватаясь ладонями за ногу, и шипит от внезапной боли. Он осторожно оттирает пальчиком мелкий сухой песок, попавший в свежую кровоточащую ссадину, и болезненно кривит рот, уже в красках представляя, как сильно ему влетит от матери за разодранные джинсы, купленные — с ума сойти — всего пару дней назад. Обновка обошлась непозволительно дорого, потому что магазинчик, на витрину которого Чимин лениво глазел последние месяцы в надежде хотя бы потрогать темно-синий хрустящий деним, славился тем, что привозил модную одежду прямиком из столицы, а для такого провинциального городишка, как этот, такая напыщенная реклама, подкрепленная разноцветными баннерами на каждом углу — самая яркая приманка. А теперь — ничего не попишешь. Придется лепить дурацкую заплатку прямо на колено, чтобы скрыть уже поползшие края рваной дыры.

Сокрушенный Чимин вздыхает от досады и только потом замечает, что тот неуклюжий мальчик, попытавшийся его удержать, все еще топчется неподалеку, словно неразумный медвежонок, косолапо переминаясь с пятки на пятку. Он сжимает тонкие пальчики и виновато глядит из-под сбившейся набок смоляной челки, еле слышно бубнит никому ненужные извинения и вот-вот расплачется, глядя, как сшибленный им юноша с кряхтением приподнимается на ноги, все еще потирая ноющую коленку.

— Прости, — начинает этот медвежонок, с опаской подползая на шаг поближе. — Я случайно.

Чимин косится на него с плохо скрываемым недовольством, но потом, быстро оттаивая под испуганным детским взглядом, великодушно машет рукой:

— Не страшно.

Черноволосый мальчуган сначала недоверчиво блестит влажными глазенками, а потом расплывается в виноватой улыбке и, как заведенный китайский болванчик, кланяется сотню раз. Чимин надменно фыркает и отворачивается, начиная снова пробираться сквозь плотную толпу. Он посекундно подпрыгивает и вытягивает шею, чтобы увидеть островок деревянных подмостков, где с минуты на минуту начнется торжественная речь мэра города, приуроченная к третьей годовщине окончания войны. Но за головами людей, что наводнили сегодня неказистую маленькую площадь, не видно даже высоких стоек микрофонов, поэтому нужно попытаться подползти еще ближе на десяток метров, чтобы хоть краешком глаза увидеть тех, кому посчастливилось вернуться с границ живыми.

— Тоже туда? — тот самый незнакомый мальчик бесцеремонно выдергивает Чимина из мельтешащих мыслей и кивает в сторону громоздкого мемориала, около которого и расположена сцена. — Меня зовут Тэхён, а тебя?

— А я не хочу с тобой знакомиться, — злобно буркает Чимин, поначалу даже вздрогнувший от внезапного голоса под самым ухом. — Пока.

Но мальчик, словно прилепившимся осенним листиком, неотступно следует, подсознательно повторяя за Чимином каждый шаг. Он незаметно прихватывает краешек его клетчатой рубашки, чтобы не потеряться, и послушно сворачивает вправо — обойти двух болтающих женщин с одинаковыми белыми нашивками на рукавах военных курток, а затем вильнуть за своим провожатым чуть левее, маневрируя сквозь галдящую группку младшеклассников, которые, как транспарантами, широко размахивают крупными перезрелыми шариками золотых хризантем.

— Ты чего привязался, а? — Чимин, наконец заметивший, что за его рубашку кто-то цепляется, останавливается, как вкопанный, и строго глядит на съежившегося мальчика. — Заблудился что ли?

— Я в первый раз тут… — мямлит назвавшийся Тэхёном и нехотя отпускает чужую одежду из пальцев. — А ты, видно, каждый раз бываешь. Подумал, что лучше за тобой идти, иначе совсем пропаду в такой толпище. Еще раз извини, если что.

— Понятно, — Чимин оглядывает приставалу с ног до головы. — Ты ведь не из нашего города? Не видел тебя раньше.

— Да, — чуть оживляется Тэхён, видя, что прогонять его не собираются. — Я из деревни, что к югу отсюда. Знаешь такую? Около реки?

— Знаю. До нее километров тридцать, верно? — Чимин откидывает с мокрого лба прилипшие золотистые волосы и присвистывает: — Последний автобус туда уходит в три. Разве ты не знал?

Тэхён забавно ойкает и в его глазах мелькает взрыв подступающей паники — на часах давно перевалило за полдень, и уж точно стрелки перебежали отметку четырнадцать-ноль-ноль. Он тоскливо крутит головой по сторонам, даже не надеясь успеть на свой автобус, потому что выбраться из плотного кольца толпы равносильно сказочному волшебству. Тэхён вдруг морщит нос и по-щенячьи скулит, а через следующее мгновение разревелся бы у всех на виду, но Чимин, вдруг испугавшийся реакции окружающих, успевает потормошить его за плечо:

— Ты плакать что ли собрался? У тебя ведь есть тут знакомые? У них и заночуешь.

— Никого нет, — Тэхён шмыгает носом и, потупив взгляд, теребит край своей растянутой футболки в бело-синюю полоску. — Я ведь даже не предупредил, что сюда поеду.

— Сбежал из дома?

Тэхён вскидывает удивленные глаза и поспешно крутит головой.

— Ты чего? Нет, конечно! — он еще раз шумно втягивает носом воздух и на асфальт падает первая слезинка. — Бабушка меня отпускать не хотела. Говорила — вот стукнет мне лет пятнадцать, тогда и пойду на памятные собрания. Она меня и сегодня отпускать не хотела, но я все равно поехал…

— Ладно, — Чимин отчаянно пытается придумать, что делать с этим глупым подростком. — Телефон у вас дома есть?

— Только на почте, — кряхтит Тэхён, вытирая покатившиеся слезы. — Но там работает добрая тетушка и если ее хорошенько попросить, она сходит до нашего дома и передаст бабушке с дедушкой, что со мной все в порядке.

— Отлично, — облегченно выдыхает Чимин и, в последний раз обернувшись к сцене, где усталый мэр заученно начал вещать обо всех кровавых ужасах войны, тянет Тэхёна в бок, вытаскивая из толпы. — Пойдем отсюда. Все равно я сегодня почему-то не хотел идти сюда.

Они с трудом протискиваются сквозь людей, которые внимательно вслушиваются в подготовленную праздничную речь всеми уважаемого горожанина, обползают трех шепчущихся старушек в узорчатых платках и оказываются у железного ограждения.

Чимин, натужно дышащий из-за липкой духоты, наклоняется вперед и неосторожно дотрагивается до бортика, но, негромко вскрикнув, тут же отдергивает ладонь — металл нагрелся от палящего майского солнца, и теперь, если приставить кружку на эту низенькую оградку, можно запросто вскипятить воду. Чимин оборачивается на Тэхёна, который неловко замешкался, выбираясь, и только сейчас замечает краешек расплывчатого имени, выбитого на его худеньком запястье. Сереющая отметка была спрятана под двумя кожаными браслетами, и Чимин невольно усмехается, вспоминая, как и сам пытался поначалу скрывать подобными завязками, что его надпись мутнеет, а потом просто стал заклеивать пластырем.

— Тоже стирается? — тихо спрашивает Чимин, когда мальчуган подползает к нему ближе.

— Что? — непонимающе переспрашивает Тэхён, но, уловив чужой красноречивый взгляд на свое запястье, догадывается: — Да. Стирается. Уже и имени толком не разобрать.

Чимин задирает лицо вверх, подставляя уже шелушащийся обгоревший нос под испепеляюще-жаркие солнечные лучи, и измученно прикрывает глаза. Можно было и не спрашивать такой ерунды. Наверное, каждый пришедший сюда потерял своего соулмейта.

Надписи выцветают, стираются со временем, а потом и вовсе исчезают, будто их никогда и не было. По телевизору часто крутят заезженными до оскомины фразами про «потерянное поколение» и про «вынужденных неотмеченных». И если с первым определением Чимин согласен, то со вторым — сложнее.

Он не считает себя неотмеченным. У него есть соулмейт. Точнее, был. Но по круглосуточному радио настойчиво вдалбливают, что «даже если Ваш соулмейт героически погиб на войне, его имя скоро исчезнет с запястья, и Вы официально будете считаться неотмеченным».

Поколение неотмеченных — наслаждайтесь.

Тэхёну жарко. Голову давно безбожно напекло и начинает слегка подташнивать, словно организм предупреждает о грядущем тепловом ударе и непременном обмороке после. Мальчик бесконечно поправляет взъерошенные смоляные волосы, отливающие на свету чем-то синеватым, и безуспешно обмахивается ладошкой, стараясь остудить раскрасневшуюся на солнце кожу. Тэхён безучастно вглядывается в разношерстных собравшихся людей, совсем не замечая любопытного взгляда его попутчика.

— Ты её встречал? — с неприкрытым интересом начинает Чимин, одновременно с вопросом подталкивая в сторону выхода с площади, — Ну… Соулмейта?

— Её? Нет, — Тэхён смущенно улыбается краешком губ и шаркает подошвами стареньких черных кед. — У меня был «один к десяти тысячам».

Едва не споткнувшись, Чимин задумчиво хмыкает, прекрасно зная, что подразумевается под этим известным выражением.

— И как его звали?

Тэхён останавливается, поспешно оборачиваясь лицом к Чимину, и, приспуская чуть вниз ремешки браслетов, по-детски тыкает запястье ему под нос, словно неимоверно гордясь своим отличием от всех остальных:

— Вот.

— Не понимаю, чье там имя. — Чимин хмурится и усиленно пытается прочитать сизовато-бордовые загогулинки. — Чон Чонгук?

— Ага.

— Красивое у него имя. Да и шрифт интересный.

Чимин и сам не знает, отчего вдруг хвалит такие мелочи, и до сих пор не понимает, зачем вообще разговаривает с этим незнакомым пареньком. Но в следующее мгновение видит, как Тэхён расцветает от этих простых слов одобрения, и теперь широко сияет какой-то необычно удивительной трогательной улыбкой. Значит, не зря.

— И кем он был? Какой-нибудь летчик? — Чимин невесомо трогает витиеватую надпись на чужом запястье, — Или снайпер какой-нибудь?

— Я не знаю, — краснеет Тэхён, отдергивая руку и стараясь не смотреть на озадаченного собеседника, а потом зачем-то добавляет, будто ему не верят: — Правда.

— Как это? — выдавливает из себя Чимин, после неловкой паузы. — Разве тебе никогда не хотелось узнать, каким был твой соулмейт? Чем он занимался и как жил? А-а! Кажется, я понял, — он в сердцах шлепает ладонью себе по лбу. — Он, наверное, в списках пропавших и поэтому ты ничего не знаешь. Прости, я идиот.

— Не извиняйся. Может, он и числится среди этих пропавших. Я, действительно, не знаю, — Тэхён прикусывает щеку, чтобы опять не расплакаться. — Поэтому и приехал сегодня сюда. От одноклассников слышал, что тут бывают люди, которые занимаются поиском… Ну, знаешь. Списки и всё такое.

— Ты про реестр? — Чимин прищуривает один глаз и уже начинает судорожно вспоминать, в какой стороне последний раз видел стенды с информацией от волонтеров. — Чего сразу не сказал? Пойдем к стойкам регистрации. Твоего соулмейта проверят по базам данных и, если повезет, найдем его родных.

— Прямо сейчас? — остолбеневший Тэхён смахивает с уголков глаз влагу и со страхом поглядывает на рыжеватую челку собеседника. — Серьезно?

— Если хочешь еще пару лет подождать, то, конечно, не сейчас, — Чимин кривится. — Все имена погибших внесены в международный реестр, — с важным видом объясняет он и настойчиво тянет мальчика влево, к разноцветным вывескам. — Если повезет, и твой Чон Чонгук был из нашего города, то мы сегодня же найдем его родных. Посмотри, какая толпа собралась, — усмехается Чимин, глядя на снующих повсюду людей. — В прошлый раз было вдвое меньше.

Тэхён растерянно хлопает длинными ресницами и позволяет утянуть себя в сторону парадно одетых волонтеров, которые, судя по цветастому плакату позади них, занимаются пропавшими и погибшими. Он послушно плетется следом за взбудораженным Чимином и снова прихватывает край его рубашки, отчего-то надеясь, что это нехитрое действие поможет хоть немного успокоить истошно колотящееся сердце. Но, как назло, под ребрами гремит всё сильнее, а когда до стойки операторов остаются жалкие пару метров, Тэхён нерешительно тормозит, по инерции останавливая и Чимина, одежду которого все еще сжимал пальцами.

— Эй? — Чимин поворачивается через плечо и заботливо оглядывает побледневшего мальчика. — Дыши глубже. Не бойся. Ты ведь не один. Я могу рядом постоять, если хочешь, — он ерошит чужие волосы и приободряющее похлопывает его по плечу. — Тут нет ничего страшного, поверь.

— Мне дадут его адрес? — шелестит Тэхён пересохшими губами и с робкой невысказанной надеждой посматривает в сторону очереди, которая выстроилась около стендов. — Или просто скажут, где он мог жить?

— Если он не в списке пропавших, то, вполне вероятно, дадут адрес места, где он был зарегистрирован, — Чимин поправляет выбившуюся прядку, которая вредно лезет прямо в глаза, и смахивает ее на бок. — Ты же в курсе, что всех новорожденных в обязательном порядке вносят в базу данных?

Тэхён кивает. Уж это он точно знает.

— Так вот, — втолковывает Чимин. — Тебя и твоего Чон Чонгука точно внесли в глобальный реестр. Рождается ребенок — родители обязаны внести его имя и имя его соулмейта в список. Всё просто. Ты же помнишь, наверное, старые новости о том, как люди раньше возмущались из-за этого нововведения. Были недовольны, что теперь каждый желающий мог запросто узнать, где находится его половинка, — он посмеивается, а потом отчего-то грустнеет. — Мой дедушка всегда был против этого реестра. Говорил, что судьба должна сама свести двух связанных людей. В детстве я с ним безоговорочно соглашался, а теперь… — Чимин сглатывает накопившуюся слюну и чуть улыбается вконец раскисшему Тэхёну. — Теперь реестр помогает найти родственников тех, кого забрала война.

— Твоя девушка умерла? — догадывается черноволосый.

Чимин опускает глаза, уткнувшись взглядом в асфальт, и машинально касается пальцами своего запястья, на котором наспех наклеен кусок телесного пластыря.

— У меня тоже был «один из десяти тысяч».

Удивленный Тэхён открывает рот, чтобы еще что-то спросить, но тут же закрывает обратно, не сумев найти нужных слов. Он лишь пялится на невысокого тощего юношу перед собой. Наверное, они даже ровесники. Но, то ли из-за серьезного взгляда, то ли из-за вечно сжатых пухлых губ, то ли из-за манеры общения, Чимин выглядит чуть старше. Всё в его внешности случайно или нарочно выдает какую-то внутреннюю боль, которая бескрайним неспокойным океаном плещется у него под кожей и вот-вот выльется, затопив все вокруг. Если бы этот светловолосый паренек сейчас расплакался, то Тэхён бы ни капли не удивился.

— Извини, — Тэхён уже додумался, что спросил очень неуместный вопрос. — Не надо было…

— Все нормально, — Чимин смотрит куда-то в сторону, провожая взглядом двух нарядно одетых первоклашек. — Просто до сих пор его вспоминаю.

— Так ты его знал? — Тэхён даже не успевает подумать, как дурацкий вопрос срывается с языка. — Ой! Извини еще раз.

— Хватит извиняться, — Чимин не сдерживает улыбки, хоть и получается она грустной. — Да. Я его знал. Мы жили в соседних квартирах.

Тэхён хмыкает и очень хочет задать следующий десяток глупых вопросов, но Чимин, словно прочитав на чужом лбу весь градус любопытства, отвечает сам, не дожидаясь расспросов:

— Его звали Ким Намджун. Он был старше меня на пять лет. Когда началась война, ему едва успело исполниться восемнадцать.

— И его призвали на фронт? — ужаснулся Тэхён.

— Да. Он служил на северной границе, — Чимин подцепляет ногтем уголок грязноватого пластыря и, отклеив часть, протягивает руку. — Видишь? Почти стерлось.

Тэхён с тоской смотрит на расплывшуюся сероватую отметину, в которой уже с трудом угадываются острые буковки имени мертвого человека.

— В апреле, перед самым окончанием войны, его подцепил снайпер. Мне сказали, что сразу намертво. Но я-то чувствовал, что он еще сутки выл от дикой боли… — Чимин давится вдохом и привычным движением трет занывшие ребра. — У нас толком ничего и не было. Так. Просто соседи. Я хотел, чтобы Намджун… — он всхлипывает сильнее и отворачивается, шмыгая носом. — Ладно. Уже неважно.

— Тебе хоть есть, что вспомнить, — Тэхён, глядя на мнущегося перед ним мальчишку, трет глаза. — А у меня ничего. Ничего нет…

— Пойдем уже, — вовремя опомнился Чимин. — Спросим про твоего Чонгука.

Они, как потерянные котята, цепляются друг за друга и неловко семенят к стойкам волонтеров, пристраиваясь в самом конце небольшой очереди.

Солнце палит нещадно, выжигает макушки и золотит иссушенные волосы еще сильнее. Около мемориала павшим воинам, со стороны кривобокой деревянной сцены, нестройным разноголосым хором запели заунывную солдатскую песню про разделенные навеки сердца и, в унисон с первыми аккордами, посыпались группки убегающих плачущих девушек. Они на ходу вытирают блестящие слезы, всхлипывают, вспоминая своих любимых, которые уже никогда не вернутся обратно. Бегут, бегут, бегут, не разбирая дороги, словно отчаянно стремясь сбежать и от своей памяти. Но разве забудешь тех, кто был выбран для тебя небесами? Разве вычеркнешь их? Разве можно перестать шептать по ночам имя, которое постепенно пропадает с запястья?

Поколение вынужденных неотмеченных.

Бракованные.

Покалеченные.

Чимин с тоской смотрит на пробегающую мимо девушку. Ее длинные каштановые косы взметнулись, небрежно откинутые с плеч, а кружевной воротничок бледно-голубого платья потемнел от случайно оброненных слез, которые маленькими дорожками стекают с покрасневших щек. Тэхён, проследивший за взглядом своего нового приятеля, тоже грустно глядит вслед убегающей. Каждый ведь хочет быть любимым. А теперь ничего не поделаешь — стройные очереди для людей, чьи метки исчезают, красочные брошюрки, которые детально инструктируют тех, кто хотел бы получить помощь в поисках пропавших, и сотни нерассказанных историй про то, как на самом деле было страшно жить в военное время.

— Здравствуйте, — миловидная юная девушка за стойкой регистрации улыбается, глядя, как синхронно повернулись две макушки на ее оклик. — Ваша очередь, ребята.

— Я… — заикающийся Тэхён подползает поближе, нервно постукивает кончиками пальцев по поверхности стойки и неуверенно оглядывается, словно ища поддержки. — Мы… Я хотел бы…

— Мы хотели бы получить информацию о человеке, — не выдерживает Чимин и строго посматривает на испуганного мальчика, который явно сейчас мечтает провалиться под землю из-за своей врожденной застенчивости. — Скорее всего, он числится в списках погибших, потому что надпись стирается. Если можно, мы хотели бы получить место его регистрации, дату рождения и адрес последнего пребывания, чтобы найти родственников.

Тэхён во все глаза смотрит на серьезного и вмиг взрослого Чимина, который берет его за руку и подтаскивает еще ближе к девушке-оператору.

— Приложи свою надпись вот сюда, — мягко просит девушка, протягивая компактное сканирующее устройство, и, заметив, как замялся мальчик, добавляет: — Это не больно.

— А что это? — интересуется Тэхён, с опаской протянув запястье.

— Это сканер, — оператор мило смеется над таким очевидным вопросом, но все-таки объясняет, считая это своим непременным долгом. — Твоя надпись, как и надпись любого здесь, уникальна. Словно отпечатки пальцев, — она помогает Тэхёну сдвинуть ремешки браслетов и сама прикладывает его запястье к считывающему устройству. — Ни у кого на всей планете нет идентичной. Есть лишь очень похожая и она всего одна. У твоего соулмейта. Ваши отметинки аналогичны на девяносто девять процентов, поэтому компьютер безошибочно может подтвердить совпадение, если оба отсканированных имени находятся в глобальном реестре. О, а вот и ваш Чон Чонгук, — для Тэхёна она чуть разворачивает плоский монитор, где на экране высвечиваются сухие строчки, столбцы с цифрами, и еще какие-то ненужные данные, напоминающие выдержки из какого-то тщательно собранного досье. — Я сейчас распечатаю информацию. Подождите немного.

— Спасибо, — только и может ответить на это Тэхён.

Чимин вежливо кланяется улыбчивой девушке и тянет окончательно растерянного мальчика в сторонку, чтобы не мешать остальной очереди. Он машинально поправляет чужие спутанные волосы, приглаживая черные блестящие прядки, и нетерпеливо подпрыгивает на месте, будто это его соулмейта зовут Чон Чонгук.

— Что будешь делать, когда тебе дадут адрес? — любопытствует Чимин.

— Не знаю еще, — Тэхён пожимает плечами и, засунув руки в карманы джинсов, покачивается вперед-назад, переступая с пятки на носок. — Наверное, я должен съездить на его могилу или что-то в этом роде? Положить цветы и… Не знаю.

— Хорошая мысль, — одобрительно хмыкает Чимин и поднимает глаза, всматриваясь в бездонно-синее небо, на котором сегодня ни единого облачка. — Правда, хорошая.

— А ты мог бы… — Тэхёну заранее неудобно за свою просьбу. — Ты мог бы съездить со мной?

— А вдруг твой Чон Чонгук окажется на другом конце света? — улыбается Чимин, но почему-то точно знает, что согласиться на эту тихую неуверенную просьбу жизненно необходимо для обоих. — Предлагаешь мне смотаться, например, до Африки и обратно?

— Ты думаешь, он мог бы умереть в Африке? — пугается Тэхён и ошарашенно распахивает глаза. — Боже. Это ж сколько деньжищ нужно, чтобы добраться так далеко! А пешком никак ведь туда не дойти, да?

— А если он был полярником? — подначивает Чимин, которого веселит искренний праведный ужас в чужих глазах. — Замерз твой Чонгук в льдинах Антарктиды или его загрызли белые медведи. Где там могилку искать?

— Перестань, — надувает щеки обиженный Тэхён и пару раз несильно колотит Чимина в плечо. — Шутки какие-то дурацкие.

— Ладно. Больше не буду, — смягчает тон Чимин, а потом все-таки добавляет: — Так и быть. Съезжу я с тобой. Но в Африку, уж извини, не…

— Простите? — вдруг окликает их чем-то взволнованная девушка-оператор и, подозвав мальчишек к себе, вкрадчивым голосом спрашивает Тэхёна: — Твоя надпись точно стирается?

Мальчик кивает несколько раз подряд и непонимающе хлопает глазенками, таращась на по-прежнему развернутый мигающий монитор, где рядом с именем «Чон Чонгук» почему-то горит зеленый кружочек. Девушка перехватывает его взгляд и осторожно сжимает худенькое мальчишечье плечо:

— Ты понимаешь, что означает этот зеленый кружок?

Тэхён отрицательно мотает головой и оборачивается на вдруг побледневшего Чимина, а потом снова вопросительно пялится на оператора. Встревоженная девушка откидывает свои длинные волосы, поправляет съехавший значок волонтера и слегка наклоняется к Тэхёну, тихо прошептав ему на ухо:

— Твой Чон Чонгук жив.