Город Святой Анны. Слой Ночь. «Звёздная Вишня». Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 08:47 по местному времени.
Она просыпается долго. Неохотно. Глория ворочается с боку на бок, пытаясь задержаться в дрёме как можно дольше. Почему-то кажется, что не стоит прерывать это зыбкое состояние. Почему-то кажется, что как только она откроет глаза, случится что-то страшное. Что? Она понятия не имеет. Но ощущение беды, которая только и ждёт её пробуждения, заставляет покрепче зажмуриваться и пытаться вновь провалиться в сон. Глория переворачивается на живот и зарывается лицом в подушку, натягивая одеяло на голову.
Ещё пять минуточек!
Только…
Ничего ведь от этого не изменится, не правда ли?
Глория глубоко вдыхает, чувствуя, как гулко бьётся сердце. Сильно, отдаваясь в ушах звоном. Что-то случилось? Но ведь…
Глория страдальчески кривится и переворачивается на бок, заставляя себя разлепить глаза. Это мало что меняет — вокруг темно настолько, что не видно ровным счётом ничего. Глория трёт глаза, вытягивает вперёд руку. Ожидаемо не видит ничего.
«Я… ослепла?»
Она дышит ровно, пытаясь не дать себе сорваться в панику, которая горячей волной прокатывается по телу. Нет. Всё в порядке. Просто вокруг темно — ведь так? Не правда ли? Глория осторожно садится на кровати, рукой пытаясь нашарить… она и сама не знает — что именно. Но ведь должно быть что-то… Рядом с кроватью стоит столик — старый, с обломанным уголком и поцарапанной столешницей. Глория так и не решилась его заменить ни на что, хотя мама не раз предлагала. А на столике лежит телефон. Сейчас она дотянется до него и…
Нет. Ни столика, ни телефона. Рука касается лишь пустоты, и, лишённая опоры, Глория падает вперёд. Вместе с ворохом одеял, в которых запуталась. Она больно ударяется плечом об пол, который, пусть и скрыт ковром, но… Глория шарит по полу, понимая, что у неё в комнате никогда не было такого ковра. Мама ненавидит ковры с длинным ворсом и каждый раз, когда Глаша просила купить такой, только спрашивала, кто именно будет его чистить. Всё же несмотря на то, что и мама, и папа хорошо зарабатывали, тратить деньги на прислугу мама бы никогда не позволила… Как и регулярно таскать ковры в химчистку… Мама вообще ненавидит химчистку. Точно так же, как и ковры с длинным ворсом. А уж объединять два объекта ненависти… В общем, Глория надеется, что после того, как родители купят ей отдельную квартиру, как пообещали ещё в начале весны, она сможет обустроить всё в ней так, как пожелает… проблема только в том, что из-за проваленных экзаменов ни о какой собственной квартире речи уже, кажется не идёт… Всё же это должен был быть подарок за успешно оконченный год.
Ой, да какая разница?!
Не было у них дома никогда такого ковра. Вот, что важно. Тогда — где она сейчас находится? И как здесь оказалась?
Глория бросает попытки выпутаться из тряпок и просто кое-как садится. Она… не помнит. Что было вчера, если она оказалась непонятно где, и не может толком вспомнить, как именно здесь оказалась?
И почему кажется, что лучше вообще не пытаться вспоминать, что было вчера?
Глория вздыхает. Держась за край кровати, поднимается на ноги и, выставив вперёд ладони, делает несколько шагов, постоянно боясь, что опять упадёт и…
Вчера… вчера из Москвы приехала Машка, провалившаяся на вступительных экзаменах… или как там у них это называется?.. что не очень-то и удивляет, на самом деле. Всё же в то, что Машка станет знаменитой актрисой, Глория не в состоянии поверить. Ну, не тот Машка человек, чтобы блистать на красной дорожке! Она, конечно, неплохо так притворялась, когда их поймали на краже телефона математички в восьмом класса — на спор, между прочим! И пришлось отрабатывать проигрыш из-за невовремя вернувшейся старой мымры! — но лгать и быть актрисой всё же несколько разные вещи… Ладно. Это не столь уж и важно. Машка приехала утром. Они пообщались, и Глория отправилась к Димке на дачу. Или это было позавчера? Ведь… Глория помнит, что утром они заехали за Машкой и отправились в центр, а потом…
Голову простреливает болью, от которой Глория вскрикивает. Что было потом? Темно. И вокруг, и в мыслях. Как будто бы…
Но ведь ничего плохого же не могло случиться, да?
В тишину врывается звук шагов и, спустя несколько секунд, почти неслышный скрип двери. Глория тут же зажмуривается от вспыхнувшего света и продолжает так стоять, слушая, как шаги приближаются. Двое. По крайней мере говорят при этом две женщины. На языке, которого Глория не знает совершенно. Причём она даже не в состоянии опознать его хоть как-то. Не похоже ни на английский, ни на французский, ни какой-то ещё. Хотя, конечно, Глория не берётся утверждать, что знает, как звучат все языки Земли. Но, если рассуждать логически, то вероятность услышать наречие каких-нибудь туземцев из Африки, допустим, всё же минимальна… Наверное.
Спустя некоторое время Глория рискует приоткрыть глаза. Теперь в комнате достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть всё вокруг. И признать, что она никогда не бывала здесь.
Комната утопает в красном и чёрном. Красный ковёр с длинным ворсом, чёрные стены с огромными красными маками, чёрный же потолок. Красное кресло и кровать с красным бархатным балдахином. Глория морщится. Слишком агрессивно. Слишком отдаёт представлениями о каком-то дешёвом борделе. Хотя… учитывая явно натуральное дерево того столика, что стоит у дальней стены, может, и не такой и дешёвый… но всё равно бордель. Потому что никто в здравом уме не станет обустраивать спальню в настолько неприятных тонах. А вот комнату для интим-встреч - более чем. Если с фантазией беда.
Хотя Глория никогда не бывала в борделях…
Она переводит взгляд на стоящих ближе к выходу женщинах, пытаясь понять, где же, всё-таки, сейчас находится. Где вообще у них в городе можно встретить подобные интерьеры? Хотя, конечно, Глория не может утверждать, что бывала во всех домах родного города. Так что вполне может быть, что чья-та фантазия настолько убога, что…
Обеих женщин она видит в первый раз в жизни. Первая - шатенка с лёгким уклоном в рыжину. Одетая в мятые тёмные штаны и футболку с абстрактным рисунком. Не очень высокая, но и не карлик. Она стоит, прислонившись к косяку, и рассматривает саму Глорию с явным отвращением на лице. Почему? Чем это, интересно знать, она ей не угодила? Глория поджимает губы, кое-как давя желание высказать женщине то, что она про неё думает. Вторая из пришедших значительно ниже. У неё светлые волосы и излишне откровенный наряд — какое-то полупрозрачное платье с глубоким вырезом. Если продолжать аналогии с борделем, то она как раз-таки похожа на проститутку. А вот первая… Глория встряхивает головой, отгоняя мысли.
Дело не в этом. Она не знает их! Видит в первый раз в своей жизни. И…
— Кто вы такие? И где я нахожусь? — стараясь, не выдать голосом, что волнуется, спрашивает Глория. И замолкает. Голос. Это совершенно не её голос! Слишком высокий, слишком… детский? Что? Глория прикасается к губам, потом начинает рассматривать руку, которая совершенно не такая, какой должна быть. Пальцы немного длиннее, чем надо, а сама ладонь… уже. Но это ерунда, по сравнению с тем, что на запястье нет шрама, который у неё с тех самых времён, как Глория в детстве распорола руку об штырь на заборе, когда вместе с Машкой пробиралась на территорию старой больницы, где росли несколько кустов вишни. Помнится, тогда она всерьёз боялась, что руку отрежут — кто-то из мальчишек напугал. А теперь… чистое запястье с выступающими зеленоватыми венами. То, что сама кожа слишком прозрачная и белая на фоне отсутствия шрама даже не особенно цепляет сознание. — Что всё это значит?!
Женщины переглядываются и что-то говорят. Глория не понимает ни слова.
Шатенка делает пару шагов вперёд, что заставляет инстинктивно отшатнуться. Кое-как удержавшись на ногах, Глория озирается, ища, как бы отсюда сбежать. Блондинка что-то говорит успокаивающим тоном, от чего становится ещё страшнее. Блондинка замолкает, разводя руками. Она смотрит на шатенку. Та кривится и, вытащив из кармана штанов небольшую коробочку, достаёт оттуда кисть и быстро чертит что-то у себя на тыльной стороне ладони. Потом прищёлкивает пальцами и делает приглашающий жест. С выражением всё того же отвращения на лице. Глория осторожно поворачивается. И вскрикивает.
Позади неё стоит зеркало, из которого…
Темные короткие волосы — Глория только сейчас понимает, что не чувствует привычного веса косы — сине-зелёные глаза… она тощая и маленькая. Намного меньше, чем должна быть. Это… Глория вытягивает руку, чтобы коснуться зеркала и с ужасом видит, как та, в зеркале, с точностью повторяет движение. Это…
Нет! Нет, нет, нет!
Это не она!
Глория отступает на шаг назад и в этот раз всё же падает, запнувшись за собственные ноги. В зеркале отражение точно так же валится на пол. Отражение… это не её отражение! Она никогда не была такой! Что происходит?!
— Что всё это значит?! — срываясь на крик, стараясь им заглушить панику. Безуспешно. Эмоции нарастают приливной волной, в которой — Глория понимает это, но не может ничего сделать — она вот-вот потеряется.
Глория чувствует, как вместе с всё усиливающимся потоком эмоций в сознание врываются картинки вчерашнего дня… машина, Машка, сидящая справа от разделяющей их сестрёнки. Мама и папа впереди. Удар, боль, вода. Лёгкие, раздираемые невозможностью дышать. Паника. Дикое желание жить… Это…
Нет. Нет, неправда! Этого не может быть! Она…
Она попросту не могла оказаться…
Они… что с ними?! Мама, папа… сестрёнка… Они… Почему она сейчас здесь? Где они?!
Где…
Глория чувствует, как мир вокруг становится зыбким. То ли от уплывающего сознания, то ли от застилающих глаза слёз он начинает подрагивать, истончаться. Она судорожно дышит, прижимая руки к груди. Мама, папа… Почему…
Пол под ней вздрагивает, а затем начинает продавливаться вниз, утягивая за собой.
Щёку обжигает ударом. Глория хватается за лицо и испуганно моргает, глядя на стоящую рядом шатенку. Та смотрит на Глашу с ещё большим отвращением, демонстративно вытирая руку платком. Медленно. По одному пальчику. В это же время зеркало позади опадает растворяющимися в воздухе мерцающими каплями.
Что это..?
Магия…
Бред. Магии не существует. Это не более, чем сказки.
Шатенка тем временем отворачивается и выходит из комнаты, передёрнув плечами в ответ на окрик блондинки. И как это понимать? Глория отнимает ладонь от лица. Блондинка в два шага оказывается рядом с ней и, не обращая внимания на то, что Глория отшатывается, приобнимает, помогая подняться на ноги. Потом заставляет её дойти до кровати. И это и правда оказывается необходимым, потому что ноги напрочь отказываются держать вес изменившегося тела. При том, что то сейчас гораздо миниатюрнее, чем Глория привыкла. Всё это время женщина не перестаёт что-то говорить успокаивающим тоном.
Убедившись, что Глория легла, блондинка укрывает её одеялом, подтыкает то под бока, едва не заставив разрыдаться — так всегда делает… делала мама — и тоже покидает комнату. Правда, оставив при этом свет, источник которого Глория так и не может определить. Да и не стремится — до него ли?
Глория выжидает несколько минут и, убедившись, что никто не собирается вновь входить, переворачивается на бок, подтягивает колени к груди и долго смотрит в одну точку, пытаясь понять, насколько это всё реально. И что с… Глория изо всех сил зажмуривается. Нет. Она не желает об этом думать! Она не будет об этом думать. Ни за что на свете. С ними всё в порядке. Просто… просто сейчас они не здесь. Вот и всё. Ведь так? Правда же? Они не здесь — тут только сама Глория. Но это временно. Она разберётся, что к чему, и вернётся к семье… Глория трясёт головой, выгоняя мысли, открывает глаза и начинает рассматривать комнату, только бы не дать себе вернуться к тому, от чего сейчас пытается сбежать. Около кровати она замечает верх какого-то предмета и подползает к краю кровати, чтобы получше рассмотреть. Предметом оказывается рюкзак, который, надо думать, всё это время вот так вот спокойно и пролежал здесь. Это… её рюкзак? Глория перегибается через край и затаскивает неожиданно тяжёлый рюкзак на колени. Распутывает завязки и вытаскивает сначала ворох тряпок, пахнущих дымом и какими-то цветами, а затем небольшой… сундучок, наверное.
Сундучок, надо сказать, красивый. Совсем как тот, что стоит у… Глория зажмуривается и мотает головой. Нет. Он не похож ни на что. Совершенно. И пусть хоть кто-то попробует заявить обратное! Глория проводит подушечками пальцев по завиткам узора и приподнимает крышку. Несколько секунд смотрит на перетянутую грубой ниткой… бечёвкой, правильно?.. свёрнутую в трубочку бумагу прежде, распутать узел и аккуратно развернуть бумагу. Внутри та заполнена строками, выполненными едва ли не каллиграфическим почерком. На… Глория чуть шевелит губами… это латынь? Воспоминание о совершенно осознанно уничтоженной на самом старте карьере врача неприятно отзаётся вспышкой боли в виске. Латынь. К чёрту! Глория скручивает бумагу в трубочку, тщательно перетягивает бечёвкой заталкивает обратно в сундучок, а потом закрывает крышку, убирает сундучок в рюкзак и потуже затягивает шнуровку.
Не стоит это трогать. И показывать кому-либо. И самой вспоминать, что прикасалась.
Почему-то кажется, что это будет правильно.
***
Город Святой Анны. Слой Ночь. «Звёздная Вишня». Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 09:05 по местному времени.
— Не стоило так остро реагировать на эту девочку, — Энни неторопливо проходит в комнату и, скинув платье, занимает кресло рядом с всё ещё работающей ультрафиолетовой лампой. На которую Ярти смотрит мрачно, но потом вздыхает и подтаскивает поближе второе кресло. Заставляет себя расслабиться, хотя это не так уж и просто. Особенно, если учесть, что вот прямо сейчас надо бежать искать Людвига. У шлюх… как же это всё бесит-то!.. — Она в шоке. Это вполне можно понять.
— Я понимаю, — Ярти прикрывает глаза. Морщится, вспоминая, что устроила эта идиотка. Которую стоило просто оставить в том переулке, чтобы она там благополучно сдохла. Всем на радость. — Она в своей истерике едва на разрушила всё здание. По крайней мере — начала. Не останови я её…
— Что?!
— Я понятия не имею, кто решился на подобное, но то, что девчонка явно не… — Ярти вздыхает. На ощупь нашаривает на столике бутылку с водой и наливает в стакан. Пить из горла она не станет. Тем более — в присутствии посторонних. — Ты же сама слышала, как она говорит. Можешь вспомнить хоть кого-то, кто говорил бы на этом языке настолько чисто? Да в городе даже семейки вроде герцогских, который как только не трясутся над сохранением «корней», давно уже привыкли общаться на… ты никогда не задумывалась, на какой чудовищной смеси языков мы говорим, Энни? — Ярти приоткрывает глаза и смотрит на подругу.
— Я даже представить себе не могла, что ты так переживаешь о чистоте нашего языка! — восторженно шепчет Энни. Ярти морщится. Не переживает она. Вообще плевать. Но… — Касательно того, кто говорит на том же языке… княжеская семья. — Энни пожимает плечами и жестом показывает, что ей тоже нужна вода. Княжеская семья… ах, ну, да! Конечно. Вот уж о чём не хочется думать… Учитывая то, что, по словам Людвига… которого стоило бы лично удавить, чтобы не трепал ей нервы… с этой самой семьёй случилось, в городе может такое начаться, что страшно даже представить. Ярти вздыхает, надеясь, что обойдётся, и протягивает стакан Энни. — Да. Я прекрасно понимаю, что у неё при этом нет ничего общего с Волковыми. Ни капли. Но быть может…
— Она едва не обрушила весь наш замечательный небоскрёб. И ни у кого в городе… в любом его слое, Энни!.. нет таких сил. Тем более — сделать подобное без... инструментов. Так что с моей стороны было даже излишне мягко ограничиться оплеухой. — Ярти залпом выпивает воду и заставляет себя откинуться на спинку кресла, думая, что, вероятно, стоило бы приобрести что-то более подходящее для подобных процедур… может, всё же заняться второй комнатой, что всё равно стоит без дела? Оборудовать там нормальное помещение, а не цеплять лампы к крюку на потолке каждый раз перед началом сеанса? — Когда уже этот час закончится?
— Ещё двадцать минут, Ярти, и можешь нестись на помощь нашему Людвигу, — Энни вертит стакан в руках. — И это я не прибавляю то время, что у нас ушло на посещение твоего найдёныша.
— Можно подумать, это сильно повлияет на… Мне не впервой прерывать сеансы, знаешь ли.
— Но не после посещения Тьмы, Ярти. Не спорь. Ты прекрасно знаешь, что я права. — Энни делает мелкий глоток, поворачивает голову и внимательно смотрит на Ярти. Та знает это, даже не открывая глаз, которые и закрыла как раз, чтобы не видеть лица Энни. Уж за столько-то лет она неплохо так изучила подругу. — Пора бы уже забыть замашки горожанки из Утра. Это там ваши могут позволить себе отказываться от сеансов после прогулок по Тьме. Здесь же солнца в небе не предусмотрено…
— Как в тебе уживаются такие разные роли, Энни?
Энни пожимает плечами и замолкает. Ярти следует её примеру, заставляя себя закончить сеанс. В этом подруга абсолютно права — в Утре после прогулки по Тьме можно было просто провести несколько часов под открытым небом, чего, как правило, хватало. Ну, если, конечно, заброс не превышал часов пяти. Здесь же… а ведь надо ещё и… Ярти открывает глаза и тянется к наполовину опустошённой упаковке с витаминами и вытряхивает на ладонь две капсулы. Потом, подумав, добавляет ещё две. Разжёвывает, кривясь от неприятного вкуса.
И почему производители не могут сделать витамины более… ну… сладкими, например… или кисловатыми… Почему это обязательно должна быть несъедобная гадость-то?!
Два визита в Тьму с таким мизерным перерывом — это слишком. Пусть даже она и маг. Пусть даже она в своё время была самой устойчивой к разрушительному воздействию этого слоя на организм из всей группы. Остаётся надеяться, что эта вот выходка не ударила слишком сильно по печени — совершенно нет желания тратить лишние деньги ещё и на лечение. Их и так в обрез! Ярти раздражённо шипит, думая, выставлять ли Людвигу счёт, или нет. Он, конечно, не откажется. Даже наоборот — постоянно предлагает помощь. Но…
— Так что ты намерена делать с найдёнышем? — Энни потягивается и поднимается из кресла, натягивая на себя платье. Тщательно зашнуровывает его под грудью, от чего та приподнимается. Ярти изгибает бровь. — Ой!.. Крис обещал заглянуть сегодня.
— В поисках утешения по поводу запрета приближаться к княжескому замку? Там ведь сегодня должно проходить собрание Совет Аристократии… — Собрание по поводу произошедшего. Если, конечно, сведения верны. Хотя… это ж было официальное заявление — о нападении на Волковых. Так что собрание Совета, вроде как должно быть. Да и сообщение, пришедшее с разового адреса в иллюзории, врать не может. Ну… если так… Ярти злорадно оскаливается, представляя старого знакомого. Должно быть, он вне себя от счастья, что опять останется в стороне от основной политической жизни города…
— Избавь меня от… Я же не прошу тебя его любить!
— Ещё чего не хватало… — Ярти бросает взгляд на часы и тут же подскакивает из кресла, принимаясь собираться. В сумку летит сменная футболка и нижнее бельё — Ярти ни капли не сомневается в том, что придётся заночевать… задневать?.. у отражения — добытые в Тьме ингредиенты и набор для начертания. Задумавшись на несколько секунд, Ярти кивает сама себе и заталкивает в сумку пару склянок с маслом корицы, лаванды и мяты. Лишним это точно не будет. Потому что есть сильные сомнения, что получится заснуть самостоятельно. Не после второго спуска в Тьму подряд. — Я же не требую от тебя его бросить! Но это не значит, что я не могу выражать радость по поводу его проблем. У меня, знаешь ли, на это есть полное право. Так что ты там спрашивала?
— Что ты собираешься делать с найдёнышем?
— А я должна с ней что-то делать? — удивляется Ярти, замерев с наполовину застёгнутой сумкой. — Мало у нас магов? Скину Ритке или Майклу… Или на что ты намекаешь? Мне уж точно некогда заниматься этой идиоткой, не умеющей держать себя в руках!
— Себя вспомни лет этак десять назад, — мило улыбается Энни, от чего Ярти приходится бороться с желанием запустить в неё… ну, вот, хотя бы, стаканом. Десять лет назад… Ярти бы предпочла никогда не вспоминать то, что произошло десять лет назад. Никогда.
— Ты тогда, если я не путаю, месяца два рыдала, не так ли? А потом ещё полгода строила из себя… ты не обидишься, если я скажу — кого?
— И что ты хочешь этим до меня донести? То, что девчонка в шоке, не означает, что именно я должна с ней нянчится
— Да девочка в шоке, — Энни отходит к стене и начинает перебирать сваленные на комод вещи, который Ярти так и не собралась разложить по полкам после стирки… Нет. Ей всё равно, как это воспринимает Энни. Тем более, что той плевать на такое. Но всё же надо завтра разобрать этот бардак. — Хотя я это уже говорила… Только ты не совсем понимаешь, что я имею в виду. Позволь объяснить. Итак. Если то, что ты мне сказала, правда, то она должна быть насмерть сейчас перепугана тем, что оказалась неизвестно где. Тем более, что мы не знаем, что с ней было до того, как она оказалась здесь. И… ты не знаешь, где нам найти того, кто понимает то, что она говорит?
— Я понимаю. Через слово, конечно, но понимаю. — Надо было больше времени уделять изучению языков основных правящих семей, а не заниматься всякой ерундой…
— И что она говорила? — Энни подаётся вперёд. Даже делает пару шагов. И едва не спотыкается о ковёр. Такой же ворсистый, как и в комнате, где сейчас находится девчонка. Только тёмно-синий.
— «Где я?», «Кто вы?» и всё в таком духе. Ну, что, по-твоему, она могла говорить? Открывать нам секреты мироздания, что ли? — Ярти ещё раз проверяет, всё ли взяла. — Только к чему ты пытаешься меня подвести? — Время утекает. И надо как можно скорее отправляться в Людвигу. Пока проклятие и правда не начало его убивать.
— Ну, а вдруг ей они и правда известны? — смешинки в глазах Энни выдают её с головой. Но, впрочем, она практически сразу серьёзнеет. — Ты ведь понимаешь, что ни Марго, ни Майкл, ни кто-либо ещё не должен узнать про её существование? Про то, кто она? А это случится, если они начнут её учить…
Ярти вздыхает. Внимательно смотрит на Энни, которая сейчас совершенно не похожа на ту очаровательную хрупкую девушку, какой предстаёт перед гостями её заведения. Зато очень даже похожа на хозяйку самого дорогого борделя Ночи и Сумерек. Прогрызшую себе путь к занимаемому ею положению практически с самых низов. Ярти медленно склоняет голову.
Да. Никто не должен знать. Слишком уж сильным будет искушение.
— Я совершенно не подхожу для того, чтобы кого-то чему-то учить, Энни. Тем более, что до того, как можно будет приступить к тому, чтобы хотя бы научить её контролировать свои силы, надо… Язык, знания о мире… Кто этим будет заниматься?
— Вероятно, я, — усмехается Энни, кидая Ярти куртку. Ярти натягивает её на себя и медленно застёгивает молнию до самого верха. Проверяет карманы, вытаскивая оттуда записную книжку, которую, поразмыслив, запихивает в верхний ящик комода… полупустой. Кидает взгляд на бельё, морщится. Потом. Завтра, послезавтра, когда-нибудь ещё… потом! Энни демонстративно вздыхает. — Может быть, мне даже удастся научить её аккуратности…
— Ну… со мной это у тебя не вышло. — Ярти закидывает сумку на плечо и направляется к двери. Энни следует за ней.
Энни права, конечно. Учить девчонку некому, кроме Ярти. Но… если дать ей базу — допустим, научить хоть как-то контролировать силу, основные элементы рисунков заставить зазубрить… — и потом скинуть в одну из школ, донеся до разума… если он там, конечно, присутствует… что выделяться из толпы ей крайне нежелательно… А это вариант!
Но об этом — позже. Сейчас главное — вылечить Людвига.
Оказавшись в коридоре, Ярти тщательно запирает двери и некоторое время идёт молча. Медленно, потому что Энни терпеть не может ходить быстро, а убегать прямо сейчас Ярти кажется несколько… неправильным. Тем более, что и её комната, и весь этот этаж и ещё три принадлежат Энни. Ну, вернее — Клану, который покровительствует Энни. Но, по сути, это одно и то же. Проходя мимо двери, за которой сейчас находится девчонка, Ярти морщится. Стоило оставить её в том переулке. Тогда к этому моменту она бы уже была мертва. И никаких тебе проблем!
— Нельзя быть такой кровожадной, Ярти. Это не красит девушку, знаешь ли. — Энни останавливается рядом с лифтом и нажимает кнопку вызова. И внимательно смотрит на то, как сменяются цифры на табло.
— Ну, да, — улыбается Ярти. — В особенности ты у нас — образец кротости и доброты.
— Тебе ль не знать мою доброту, Ярти. — Энни улыбается своей самой ясной улыбкой, от которой знающие покрываются холодным потом. И в срочном порядка ищут, куда бы сбежать. Ярти улыбается ей в ответ. — Тем более, что теперь уж точно поздно жалеть о свершившемся.
— Поговорим о добродетелях и прочем, когда я вернусь, хорошо? — Ярти шагает в раздвинувшиеся створки лифта. Поздно, конечно. Но это не значит, что… да ничего это не значит! Ярти не умеет, как некоторые великие маги, оставлять в голове только те мысли, которые считает правильными. Да и куда ей до великих-то магов? — Тем более, что мне имя велит быть жестокой… Энни, я воспользуюсь твоей машиной?
— Да, разумеется… Яртаи*…
Ключи Ярти ловит за мгновение до того, как двери закрываются. Она по давней привычке продевает средний палец в металлическое кольцо с брелоком в форме дольки зелёного яблока вместо того, чтобы положить ключи в карман, и прислоняется к стенке лифта, прикрывая глаза. Со всей этой нервотрёпкой так и не удалось поспать. Не сказать, чтобы в сон клонило сильно, но… Если позволить себе слишком расслабиться, то…
И при этом Ярти прекрасно понимает, что стоит ей только лечь в кровать, как сон улетучится, оставив вместо себя ворох разрозненных мыслей и раздражение. И, быть может, ещё и головную боль.
Надо было вместе с витаминами ещё и стимулятор какой-нибудь выпить. Потому что непонятно, сколько времени уйдёт на то, чтобы найти Людвига…
Ну, не больше полутора часов — срок всё же ограничен проклятием. Но… где его искать?!
***
Город Святой Анны. Слой Утро. Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 09:40 по местному времени.
Альттэ несколько раз оборачивается, бросая взгляды на удаляющиеся окна собственной квартиры. Всё же то, что эта девочка сейчас осталась там совершенно одна, не может не вызывать беспокойства. Да, конечно же, Альттэ взяла с неё слово, что та никуда не уйдёт, и даже заперла входную дверь, порадовавшись, что как раз сегодня не планировала никаких гостей.
Дом, окрашенный лучами только-только поднявшегося солнца, сейчас выглядит особенно уютным, вызывая лишь одно желание — вернуться назад, забраться под одеяло и проваляться так до полудня. Альттэ бросает на него последний взгляд и решительно направляется прочь. Она сворачивает влево, прикидывая, как сейчас быстрее добраться до конторы перехода… Ну, не использовать же семейные дары у всех на виду! Тем более, что как раз у неё эта способность практически начисто отсутствует. В отличие от папы, или Хельги, которые по слоям гуляют, как им заблагорассудится. Хотя, конечно, Хельги после подобного валяется дома с приступами, но это… это, вообще-то, ему только на пользу. А то совсем бы… Альттэ не желает представлять, что мог бы сотворить брат, не будь он ограничен своей болезнью. Если он и сейчас-то… она встряхивает головой и поправив лямку сумочки, ускоряет шаг.
По счастью, контора находится недалеко от дома — Альттэ специально выбирала квартиру так, чтобы не приходилось устраивать многокилометровые прогулки только для того, чтобы перебраться из одного слоя в другой! — так что она позволяет себе наслаждаться почти уже осенним утром. Ещё бы людей поменьше, но уж это изменить совершенно точно не в её власти. Альттэ лавирует между прохожими, думая, что, вероятно, стоило подождать немного, пока поток людей, торопящихся на работу, не схлынет. Но оставаться сейчас с этой девочкой нет ни малейшего желания. Всё же что-то с ней не так… Может быть, Альттэ зря решилась приютить её у себя?
Или — может стоит задаться вопросом, почему Альттэ вообще решила взять девочку к себе? Она же была практически счастлива, когда Стейси съехала — настолько счастлива, что аж устроила себе вечер… обернувшийся жёстким похмельем на утро… Так почему вдруг решила опять терпеть на своей территории кого-то постороннего? Ну, если, конечно, это не Клаус… Альттэ мимолётно улыбается мысли о Клаусе, но тут же возвращается к… как там её? Алиса, вроде бы… Надо будет прояснить, почему… Или стоит считать это прихотью?
Альттэ поднимается по ступенькам мостика, перекинутого через дорогу, ненадолго останавливается точно посередине — так, чтобы разделительное ограждение оказалось точно под ней — и смотрит на поток машин, движущийся в обе стороны.
Жаль, пока что не получается накопить на собственную… может, намекнуть папе, что она была бы не против получить авто на день рождения? Или намёк стоит сделать Клаусу?
Альттэ усмехается и спускается с мостика. Ещё пять минут, два поворота — и она стоит напротив двухэтажного домика с вывеской, сообщающей всем о том, что здесь предоставляют услуги по перемещению как по Утру, так и между слоями. Убедившись, что рядом нет ни одного прохожего — как ни странно, но в Утре подобные конторы всегда находятся в местах, которые люди избегают — Альттэ тянет на себя дверь, украшенную косящей под старину резьбой.
Внутри тихо. И сонно. Альттэ замечает дежурного мага, который дремлет, положив голову на скрещенные руки.
На то, чтобы его разбудить, уходит аж четверть часа…
До дома Хельги она добирается в итоге к полудню. Потому что тот, в отличие от неё, такими вещами, как близость контор, явно не руководствовался, выбирая квартиру. Вообще непонятно, чем именно он руководствовался, выбирая квартиру! Разве что близостью к окраине города… Но никто в здравом уме не поселился бы в таком месте по собственной воле. Причём — даже в Полудне. Все слишком хорошо представляют себе, что может спуститься с гор… И от чего город защищают только барьеры, установленные первыми магами, основавшими город. Альттэ зябко ёжится от порывов ветра, бросающих в лицо мелкую водяную пыль, и от мысли о сущностях, приходящих с гор. В Сумерках это голодные духи, способные выпить жизнь из любого, к кому прикоснутся. Если, конечно, у этого кого-то не будет соответствующих амулетов. Но и не только на это они способны… Альттэ морщится, выбрасывая ненужную мысль, и кутается в куртку, которой очень не хватает капюшона, думая, что стоило одеться потеплее, но в Утре сегодня такой чудный день, что… Сумерки же встретили её холодом, затянувшими мрачное осеннее небо тучами, моросью, ветром и… сумерками. В которых приходится напрягать зрение, чтобы не споткнуться обо что-то. Нет. Даже Ночь гораздо комфортнее воспринимается — при наличии фонарей — чем вот эта грань между светом и темнотой. Так что Альттэ облегчённо выдыхает, оказавшись внутри подъезда многоэтажки. Пусть и приходится на некоторое время зажмуриться от слишком яркого после потёмок освещения.
Дверь брат открывает практически сразу. Ждал?
Альттэ проходит в квартиру и, сняв обувь, босиком отправляется в гостиную — единственную комнату, не считая кухни, в которую ей позволено заходить. Она падает на диван, с наслаждением потягиваясь. Ох, как же ей этого не хватало!
— Что, ночка не задалась? — участливо интересуется брат, садясь на находящийся практически на уровне пола подоконник. В руках Хельги держит кружку с дымящимся кофе. Альттэ подмечает покрасневшие глаза и помятый вид. Тоже всю ночь не спал? Стоп. «Ночка не задалась»? Шпионил за ней? Альттэ подаётся вперёд. — Нет. Мне не доставляет интереса наблюдать за сходками этих фанатиков. Но это ж очевидно! Достаточно вспомнить, какой сегодня день. Это — если забыть о последней выходке ваших идиотов.
— И твоих тоже, Хельги. И твоих тоже. Как бы ты не открещивался от этого — родство тебе не вытравить.
— Я и не стремлюсь, — Хельги пожимает плечами, делая глоток. Он смотрит за окно, открывая вид на две татуировки из множества — и ту, что даёт проход в иллюзорий, и ту, что… Альттэ вздыхает, вспоминая, как папа орал, когда Хельги в обход него сделал её. В четырнадцать лет! Рискуя не только собственным здоровьем в принципе, но и самой жизнью. Ну, не просто же так подобное запрещено до совершеннолетия? Только вот Хельги явно было плевать на это. И до сих пор плевать. Как и на слёзы мамы. — Я более чем уважительно отношусь к своему происхождению и тем обязательствам, которые оно на меня накладывает, Кэт.
— Не называй меня так! — оскаливается Альттэ. Кэт! Даже не Екатерина! Как кошку какую-нибудь… — А то я тоже вспомню, какое имя у тебя при рождении, братец.
— Хельги, — спокойно отвечает тот, вытягивая ноги и заметно… морщась?.. Неужели опять боли? Он снова решил пренебречь указаниями врачей и провёл ночь за… не так, как следовало бы? — Имя, данное мне при рождении — Хельги. Первое. То, что родители предпочитали называть меня вторым, сути не меняет. Зачем приехала, сестра? Опять высказывать мне претензии за то, что я отсутствовал на вашем тайном собрании?
— Мама расстроилась.
— Я в курсе. Она уже раз тридцать пыталась со мной связаться за неполное утро… А отец? Хотя я и сам могу сказать — бесился, что его указания не исполняются должным образом? — последнее слово наполовину проглатывается, когда Хельги отпивает кофе. — Ты мне другое скажи — было что-то, что мне стоило бы знать, или нет?
— Сам бы и приходил, если так интересно, — хмыкает Альттэ. Потом нехотя поднимается с дивана и направляется в кухню — видеть, как Хельги наслаждается кофе, нет никаких сил. Она отыскивает кофемолку… ручную, разумеется… потом качает головой и лезет в шкаф за пачкой смолотого кофе. Да, это оскорбление напитка. Да, нужно собственноручно обжаривать зёрна, молоть их и варить в турке на прокалённом песке, но… Но она хочет просто получить чашку — желательно, большую — кофе прямо сейчас. И плевать на… на всё.
— Этак ты до растворимого докатишься, — доносится до неё издевательски сочувствующий голос брата. Альттэ смотрит на турку, в которой греется вода, и думает, не стоит ли пойти и плеснуть её этому гаду в рожу? — Мне нечего делать у… сыновей. Тем более я не хочу видеть наших с тобой родителей. Меня вполне устраивает то, что…
— Ничего необычного, — прерывает Альттэ брата. Всё это было произнесено столько раз, что слушать опять… Альттэ внимательно следит за кофе, готовясь снять его с огня… Она прекрасно помнит, как не далее, чем прошлой зимой они дико поссорились как раз по этому поводу. Тогда, помнится, Хельги выставил её за порог и в самых издевательских выражениях посоветовал не лезть в то, чего она не понимает. Она помнит. И совершенно точно не желает повторения той сцены. Хотя так и не может понять, что же именно не смогли поделить папа и Хельги — оба они отказываются отвечать на этот вопрос. Но если папа начинает ругаться, то Хельги просто молчит. — Ничего необычного, — повторяет она, наливая кофе в кружку… да, полагается пить из маленьких чашечек, и у брата такие даже есть, но... нет. — Привели кандидатов на роль Избранного. Обычные парни и девушки. Готовятся к испытанию. Вот и всё.
— Не всё. Ты врёшь. Случилось что-то ещё… — Хельги ловит её взгляд, стоит Альттэ только появиться в комнате. Она пытается разорвать зрительный контакт, но ей не хватает на это сил. Остаётся радоваться, что Хельги — не отец, который одним взглядом способен заставить кого угодно выполнить его желание… ну… почти кого угодно. Тот же Хельги успешно сопротивляется. — Почему сегодня все пытаются скрыть от меня важные вещи?!
— Может быть, потому что тебе не следует их знать? Что вообще случилось? — Альттэ возвращается в комнату, усаживается обратно на диван и мелкими глотками пьёт кофе, наслаждаясь тем, как тепло прокатывается по телу. В комнате полумрак, как и за окном. И Альттэ решительно не понимает, почему надо сидеть в потёмках, не включая света. Но ответа она не получит — в этом Альттэ ни капли не сомневается.
— Знать или нет — решать только мне, Альттэ. — Даже так? Брату настолько нужно знать, что было на собрании, что он даже готов называть её именно так, как она привыкла?! Без упрашиваний и получасовых препирательств?! — Случилось… помимо нападения сыновей на храм и похищения некой реликвии… — Хельги делает эффектную паузу, во время которой он допивает кофе и отставляет кружку на пол. Подтягивает ноги к груди и упирается в колени подбородком, позволяя тёмным волосам скрыть лицо. — Убиты почти все члены княжеской семьи. Сегодня днём в совете состоится… если уже не состоялась — время-то за полдень перевалило! — предварительная делёжка власти… А я до сих пор не знаю — что именно там произошло!
— Бедняжка, — машинально ехидничает Альттэ. И замирает. Что?! Княжеская семья?! Это же… ох, нет! Из-за этого собрания она упустила такую сенсацию! И что теперь… Альттэ барабанит пальцами по подлокотнику. Надо узнать подробности. Срочно. Разумеется, официальные службы уже дали какое-то пояснение, но… Так. И с кого можно стрясти информацию? Если учесть, что брат ничего не знает? Клаус? Не факт, что он знает. Совсем не факт. Микки! Помнится, он был без ума от неё. И если он до сих пор работает в княжеском замке, то… Но у Клауса надо будет поинтересоваться всё равно. А теперь… Альттэ вздыхает. — Ни о какой реликвии на собрании не говорили. Но зато внезапно появилась ещё одна кандидатка. Она младше остальных, немного… необычная внешне и… как я поняла, её обнаружили в могиле.
— Очень… интересно. — Хельги не поднимает головы, из-за чего слова звучат немного невнятно. — Правда. Обнаружили сегодня, не так ли? И в самом деле очень интересно.
— И это всё, что ты можешь сказать? — удивляется Альттэ. — Может, мне следовало бы рассказать об этом Клаусу?
Хельги вскидывает голову, несколько секунд рассматривает её, а потом смеётся. Громко и обидно. Что она такого сказала?!
— О, да! Это будет прекрасная сцена!.. Я и сам предполагал передать ему кое-какую информацию… только не решил — каким именно способом это сделать. И не стоит ли обратиться напрямую к герцогу… неважно. Они и без меня обо всём узнают. — Хельги опять срывается на хохот, откидывая голову назад так, что кожа на кадыке натягивается до предела. — Я более чем уверен, что Клаус оценит твои связи с сыновьями… Как и то, что ты используешь то, что вытягиваешь из него в постели, чтобы поставлять своему работодателю сенсации… Ох, нарвёшься однажды, сестрёнка. Гарантирую тебе.
— А вот это — не твоё дело, Хельги. — Альттэ залпом допивает кофе, подхватывает сумочку и направляется в коридор. Слышит, как брат медленно следует за ней. Нет, у него точно боли в позвоночнике! Ой, пусть мучается. Ему полезно — будет знать, как говорить то, что… — Пока. Узнаю что-то сообщу тебе. Может быть. Если посчитаю нужным.
Дверь она закрывает за собой так, что с косяка осыпается штукатурка. И это даже немного успокаивает раздражение, но… Альттэ втягивает голову в плечи и воровато оглядывается по сторонам, ожидая, что сейчас из соседних квартир выскочат недовольные соседи, которые у Хельги действительно жуткие, и… Тихо. Настолько, что слышно, как на чердаке шебаршатся летучие мыши. Ну, и хорошо. Она быстро добегает до лифта и шмыгает внутрь, едва только створки приоткрываются.
Надо сматываться, пока не появился кто-нибудь.
Только вот… Куда теперь? Домой или попробовать навестить Клауса?
***
Город Святой Анны. Слой Утро. Квартира Екатерины Альттэ Сентьолло-Тоэ. Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 09:40 по местному времени.
Едва только за дверью стихают шаги, как Юля подскакивает с дивана и подбегает к окну. То как раз выходит именно на ту сторону, где расположены подъезды, так что… Надо же убедиться, что хозяйка квартиры и в самом деле ушла. А то… мало ли. Не хотелось бы, чтобы та видела, как Юля обшаривает квартиру
Юля хмыкает, думая, что слишком уж сейчас подозрительна. Вряд ли эта девушка и в самом деле готовит для неё ловушку, но лучше убедиться в этом… Хотя бы потому, что совершенно неясно — что теперь будет. Вообще достаточно сложно не подозревать людей, которые спокойно — и даже радостно! — реагируют на то, как человек выбирается из могилы, в… разном. Хотя, конечно, мать погибшей девушки — а Юли на капли не сомневается в том, что та самая Алиса уже мертва и отправилась в иные слои мира, оставив Юле своё тело в наследство — можно понять. Всё же увидеть, как собственные ребёнок, которого уже практически похоронили, воскресает из мёртвых… Надо думать, сама Юля вела бы себя и того похлеще, если бы подобное случилось с Лизой или Ромкой. Или бабушкой… Юля морщится и торопливо стучит по дереву, отгоняя мысли о смерти близких. Нет уж. Пусть они живут долго и счастливо. А Юля придумает, как вернуться домой. Чего бы ей это ни стоило.
Юля смотрит на то, как девушка… Альттэ, кажется, если она правильно запомнила… выходит из подъезда и направляется по дорожке в сторону калитки. Хорошо. Значит, сейчас Юля и правда осталась наедине с собой. Правда, непонятно, хорошо это или же плохо. Конечно, находиться рядом с кем-то, кого видишь в первый раз в жизни, не зная, чего конкретно от этого кого-то можно ожидать, неприятно, но… мысли.
Разные.
Юля опускается на диванчик и тяжело выдыхает. Она пытается сообразить, что же сейчас творится в её бедной голове. С того самого момента, как она выбралась из гроба, в трещащей голове такая мешанина из мыслей и чувств, что просто страшно становится. Младшие, бабушка. Смерть Алисы и… нет. Она отказывается верить, что умерла. Хотя, если подумать логически, то выходит, что именно это с ней и произошло. Авария — так? Но… если уж ей удалось вселиться в это тело, то вполне возможно, что получится и вернуться. Почему нет? Кроме того, прямо сейчас в режиме нон-стоп в голову вливаются знания. Хаотические, обрывочные, но… Она улавливает, что это… город, в который ссылали преступников, которых по каким-то причинам не могли казнить, но и тратиться на пожизненное содержание — не говоря уже про помилование! — не были готовы, потомки таких же преступников, которых тоже ссылали, но уже на планету в целом. Правда, те, кто ссылал, делали это из-за полного запрета в своём обществе на смертные казни. Но кормить преступников пожизненно в тюрьмах они тоже не хотели, а так — на планете под присмотром охраны они приносили пользу. До того момента, как не произошло… что-то, из-за чего связь с остальными планетами была утрачена. И с тех пор потомки преступников варятся тут в собственном соку вместе с потомками выживших в результате случившегося тогда бунта охранников и аборигенами.
Прелестное место, нельзя не признать.
Не сказать, что сама идея переселения в иной мир так уж шокирующа по своей сути — Юле слишком часто хотелось оказаться где-нибудь подальше от проблем, от нищеты, от… Но — младшие! Бабушка! И сейчас понимание, что они остались в том, другом мире, заставляет до боли сжимать кулаки.
Как вернуться теперь назад? Ведь должен же быть способ?
Юля встряхивает головой, от чего несколько более длинные, чем она привыкла, но такие же белёсые волосы попадают в рот и больно хлещут по глазам. Юля зажмуривается и трёт глаза, из которых текут слёзы. Ну… зато от ненужных мыслей, которые явно решили зайти на… который по счёту?.. круг, хоть на время избавилась. Не стоит сейчас об этом слишком долго думать. Достаточно и того, что Юля обещает, что сделает всё, чтобы вернуться. И хватит об этом.
Она проводит пальцами по широкому подлокотнику, отмечая, что тот пыльный. Ну, и что это за хозяйка, если у неё пыль и — Юля окидывает взглядом комнату — бардак?! Хотя… это же та комната, которую женщина отдала ей. Может, она попросту почти не жила? Или..? Юля проходится по комнате, подбирая с пола несколько книг, пару подушек, одежду и кружки с недопитым кофе. Видимо, всё же жила. И видимо, она та ещё неряха. Мало Юле было младших, приучить которых к порядку было тем ещё квестом, так теперь эта… дама. Ладно. Если она хочет разводить свинарник в пределах своей комнаты, то Юле до этого нет дела. Главное, чтобы в этой всё было чисто. И ладно. Она рассовывает подобранные вещи по более-менее пригодным для них местам — кружки даже споласкивает в кухне, отметив, что та очень даже неплоха… и, в отличие от комнат, в идеальном порядке… Юля прикусывает губу, заставляя себя не завидовать. Хотя ведь наверняка этой Альттэ квартиру купили либо родители, либо любовники… Юля хмыкает, пытаясь представить, кто вообще поведётся на выкрашенную в зелёный цвет девку с таким жутким макияжем. Впрочем, извращенцев хватает. И среди богатых их гораздо больше…
Юля заглядывает в ванную, несколько секунд думает, разглядывая огромную ванну, а потом выкручивает вентили на полную, вливая масло, пену нескольких видов и, сбросив одежду, выданную ей родителями Алисы вместо савана, в котором Юля пришла в себя в гробу, забирается в горячую воду, с наслаждением прикрывая глаза. Вода обжигает. Настолько, что хочется выскочить обратно, но Юля лишь едва слышно шипит от того, как покалывает кожу почти кипятком, и ждёт, пока тело привыкнет. В этом тоже есть определённое удовольствие… Особенно — после холода Ночи. Пусть здесь, в Утре намного теплее. Но холод могилы, кажется, въелся в кости. И теперь придётся постараться, чтобы выгнать его оттуда. Дома, помнится, полежать в ванной получалось от силы раз в несколько месяцев — то работа, то младшие, то бабушка… то соседи. А то и мать могла внезапно вспомнить про то, что у неё есть дети, и попытаться их воспитывать. А здесь…
Юля распахивает глаза и страдальчески морщится. Мысли опять накрывают с головой. Все и сразу. Видимо, всё-таки не получится бесконечно избегать того, что произошло.
Если отбросить панику по поводу того, что там сейчас с младшими и бабушкой… ох, Юля искренне надеется, что с бабушкой будет всё хорошо! Потому что в противном случае младших либо отправят в детдом, либо отдадут матери… и второе гораздо хуже… Если не думать хотя бы временно об этом то получается следующее.
Она… оказалась здесь. В теле только что умершей девчонки. Алисы-Марии Вольф. И остаётся только надеяться, что её родное тело сейчас валяется в реанимации. В коме. И по итогу получится в него вернуться. Ладно. не об этом сейчас. Кроме родного тела есть и другие проблемы.
Юля сдувает пену с носа и вытягивает ногу, глядя на то, как с неё стекает мыльная вода. Забавно. Насколько она успела рассмотреть, её внешность не очень-то изменилась. Разве что чуть уже стало лицо, да глаза поменяли цвет на синий… надо сказать, очень даже ничего получилось… Но сочетание с немецкой фамилией осталось и здесь. Да. Забавно. И правильно. Так и должно быть. Что до имени… придётся отзываться на Алису.
Как вернуться назад?
Вот, что должно сейчас волновать больше всего.
Нет. Не это. В смысле… и это тоже, безусловно. Юля клянётся, что сделает всё — украдёт, подставит, убьёт, если надо — чтобы вернуться. Это не обсуждается даже. Но… волновать должно другое. Как вжиться в шкурку этой непонятной девчонки. Что она вообще из себя представляет?
Юля откидывается головой на бортик ванны и бесцельно скользит взглядом по кафелю с абстрактным узором. И пытается сосредоточиться на тех знаниях, которые кто-то или что-то вложило в её голову. Так. Она оказалась в теле девчонки, которая только-только умерла. То ли от отравления, которое организовала слишком фанатичная сестра её отца, кстати говоря… нет, нафиг такую родню! Нафиг! И после этого девочку, которой, кстати, не больше пятнадцати лет, даже успели обмыть, провести над ней все положенные обряды и опустить в могилу в гробу… Надо признать, что оказаться в могиле было… странно. Необычно. Но повторять этот опыт Юля не желает совершенно точно. И можно только порадоваться, что в тот момент она была слишком шокирована, чтобы всерьёз пугаться. Пусть и попыталась сорваться в истерику, да.
Дальше.
Как только она сумела выбраться, то сразу же попала в лапы к не менее шокированным родственникам… которые потом наотрез отказались принимать её в своём доме, надо сказать… Под не самым благовидным предлогом, но Юля и вовсе не стремится жить с роднёй Алисы — слишком велик риск того, что те поймут, что она не та, кого они знали. Может быть, конечно, родственники погибшей девочки и спишут это на чудесное воскрешение, но рисковать не стоит. Тем более, что… Эти самые родственники, оказывается, участники какой-то… секты?.. И уже самого воскрешения хватило, чтобы они тут же потащили её на собрание этой самой секты, где провозгласили Избранной… э-э… кандидаткой в Избранные… и всё такое прочее, чему были не рады другие кандидаты, надо сказать. И привлекать к себе ещё больше внимания Юля совершенно не хочет.
А Альттэ, любезно согласившаяся её приютить, с девчонкой знакома не была. Так что все странности пройдут мимо её внимания. Наверное. Но слишком наглеть не стоит, конечно.
Юля выбирается из ванны, натягивает на себя халат хозяйки квартиры, думая, что с той не убудет, и отправляется на кухню — искать, что бы такого съесть. Она безмерно рада тому, что всё ещё в некотором ступоре от того, что случилось, и не истерит. Хотя, вероятно, было бы полезно. Потому что Юле кажется, что скоро её всё-таки накроет. Значит? Значит, пока это не произошло, надо прикинуть примерный план действий. Раз уж и так начала всё раскладывать по полочкам.
Она отбрасывает вновь попытавшиеся взять над ней контроль мысли о бабушке и младших и сосредотачивается на попытках сообразить, что же ей делать дальше.
Альттэ не выглядит дурой, так что надо определиться — рассказывать ей правду, или лучше будет прикинуться идиоткой? Учитывая, что та, кажется, репортёр или что-то в этом духе… Юля хмурится, вспоминая те обрывки разговоров, что успела уловить, пока они с Альттэ шли к выходу из зала собрания секты… это… и так, и этак неладно. А непонятно, что хуже.
Юля обнаруживает пряники и молоко. Всегда терпеть его не могла, но сейчас слишком уж хочется есть.
Дурочкой…
А хватит ли ей таланта изобразить такое? Она же не Семёнова, которая грезила о сцене… Вернее, о известности и поклонниках. И деньгах. При том, что у её папаши их и так было полно. Но, видимо, таким всегда мало — сколько бы ни свалилось в руки…
Юля вздыхает. Нет. Настолько хорошо она притворяться не умеет. Но… Но можно попробовать притвориться, что произошедшее произвело на неё слишком сильное впечатление. Настолько сильное, что она не в состоянии… не в состоянии, в общем. Хотя в какой-то мере именно так оно и есть. Она споласкивает стакан и ставит его в сушку. Стирает со стола крошки от пряников. Смотрит на чистый с утопленным яблочным принтом стол и довольно кивает. Так и должно быть.
Значит, сделать упор на шок? А если не прокатит, то можно попытаться припугнуть. Почему-то кажется, что это вполне себе может и сработать… Юля косится на кончики пальцев, по которым пробегают едва заметные искры. Магия, если верить тем знаниям, которые никак не желают улечься в голове.
Ладно. Это всё она обдумает потом. Сейчас же стоит попытаться заснуть, пока мысли не догнали и не… Всё же не хочется сваливаться в бессмысленную истерику. Юля вздыхает. Поспать и правда нужно. Хотя бы потому, что, учитывая то, что предшествовало её появлению в этом городе, она слишком долго не спала. Да и тело этой Алисы — тоже. Перед смертью она, если верить воспоминаниям, что достались Юлии, металась в бреду и была достаточно истощена борьбой с отравой… вот же повезло девчонке с родственниками!.. Так что — спать. А потом нужно разобраться с памятью. Возможно, записать всё, что сейчас перепутанным клубком ворочается в голове. И определиться с планом действий. Более подробно, чем сейчас, в смысле. Тем более, что сейчас — это не план. Это попытка держать эмоции под контролем хотя бы посредством имитации действий… мысленных. Но, что действительно надо — это как-то налаживать отношения с хозяйкой квартиры, пусть та не вызывает ни капли симпатии. Как минимум, потому что быть может, она знает что-то, что поможет Юле вернуться домой. Людей, магию, просто обстановку в городе… не книжные факты, что сейчас теснятся в голове Юли, а реальное положение вещей — не зря же она репортёр? А ещё — она состоит в этом… в этой секте и явно знает больше, чем было известно одной из десятка детей рядовых членов секты. И такой источник информации упускать нельзя.
Юля ложится на диван, закутывается в плед и закрывает глаза, приказывая себе заснуть.
***
Город Святой Анны. Слой Ночь. Ленивая Звезда. Девятое октября 2347 года от заселения планеты. 09:47 по местному времени.
Машину приходится бросить на тротуаре. Остаётся только порадоваться тому, что стражи порядка за этим самым порядком не особенно-то и следят в таком слое, как Ночь, передоверив это Кланам. Ну, а любой Лис прекрасно знает, кому принадлежит конкретно эта машина. И точно не станет ни отгонять её, ни делать что-либо ещё. Энни — не та фигура, с которой можно обходиться подобным образом. Тем более, что движению транспорта машина сейчас не мешает, а пешеходов никогда не бывает так много, чтобы они не смогли её обойти. Пусть зима и вроде как уже начинается, но снега пока что мало, а луж практически нет.
Что до других Кланов, так это не то место, где они рискнут творить что-то, что может не понравиться Лисам.
Ярти захлопывает дверь и, подумав, всё же быстрым движением кисти обозначает на ней знак. При всём доверии к Лисам никто не поручится за то, что не появится какой-нибудь сумасшедший, решивший, что ему закон не писан. Можно было бы, конечно, обойтись и обычной встроенной сигнализацией, тем более, что Шторм как раз в этой модели установил новую совмещённую каким-то особенным образом с магией модель, но Ярти не доверяет творениям Шторма. Учитывая, что к большей части разработок там причастен Клаус, это более, чем оправданное опасение… И пусть Энни хоть десять раз скажет, что она придирается по пустякам!
В этой части города даже слишком светло — Лисы не скупятся на уличное освещение — но это-то как раз и не нравится Ярти. Смешно признавать, но за десяток лет, что она провела в Ночи, Ярти совершенно отвыкла от света. Наверное, даже в большей степени, чем коренные жители. Хотя, конечно, глаза так и не начали мгновенно перестраиваться, улавливая мельчайшие крупицы света. А жаль. Но теперь она с трудом способна представить себе, как бы смогла хоть сутки провести в Утре. Это не говоря уже про Полдень… Может, поблагодарить при случает Клауса за то, что из-за него в своё время пришлось сменить место жительства? Ярти хмыкает и тянет на себя двери подъезда. Самые обычные, надо сказать, двери — без замков и прочих извращений. Сказать кому из того же Утра, что в Ночи мало кто друг от друга запирается — не поверят. Ну, а в самом деле — от кого тут запираться? От соклановцев? Или от сторонних, которые ни за что на свете не посягнут на собственность Кланов? По крайней мере — в этой части Ночи, конечно же. На тех же окраинах, принадлежащих хоть Совам, хоть Ящерам, порой творится такое, что Ярти до сих пор удивляется, почему там жители не превратили собственные дома в вариацию замка, готового отражать любые атаки.
Но это окраины. И до них Ярти особого дела нет. И вряд ли будет.
Есть всё же плюсы в том, чтобы состоять в Клане! Тем более — в одном из самых влиятельных.
Тут и защита, и привилегии. И материальные блага. И статус.
Ярти медленным шагом преодолевает холл и вызывает лифт. Который, как ни странно, приходит практически сразу. Хотя — чего странного? Пересменка… Условно ночная смена уже вернулась, а дневная успела свалить на работу. Сейчас во всём здании от силы пара десятков человек — декретницы, пенсионеры, больные. На все тридцать четыре этажа. И как раз сейчас или слишком рано, или слишком поздно, чтобы они выползали куда-либо. Так что… Ярти прислоняется к стене и безразлично скользит взглядом по сменяющимся цифрам над дверью, время от времени косясь на зеркало. Н-да… Бледная, с проступившими синеватыми венками и лихорадочно горящими глазами и залёгшими под ними тенями… Можно не говорить ни слова — все и так прекрасно поймут, где именно она провела последние сутки… Последние восемь суток, если быть точной. Слишком много даже для такого выносливого организма, как у неё. И даже сеанс под лампами и витамины положения не спасают. По идее нужно бы отправляться в Утро (а в идеале — в Полдень, конечно, но кто ж её туда пустит?) дней на десять, но… Но — когда?! Девчонка, заказы из храма и Клана… отражение, чтоб его, Людвига, порождения Тьмы отлюбили! Ярти шмыгает носом от приступа жалости к себе. Она и правда ощущает себя сейчас развалиной. И то, что она видит в зеркале, только подтверждает это…
Ох, бред! Это всего лишь отголоски Тьмы, которые, если повезёт, выветрятся к моменту, когда нужно будет снова туда уходить. Как всегда и бывает. Ярти очень на это надеется.
Быть может — зря.
Лифт останавливается. Как только дверцы расходятся настолько, чтобы можно было просочиться сквозь них, Ярти пулей вылетает в коридор и так быстро, как это возможно, идёт к дверям квартиры Людвига. Забавно — почему-то она каждый раз на первом этаже плетётся нога за ногу, а последние метры преодолевает едва лине вскачь. Дверь она открывает собственным ключом, про себя молясь, чтобы Людвиг оказался дома. А то с него станется отправиться с проститутками в какой-нибудь отель… и чем ему только Вишня в этом смысле не угодила-то?! Ну, либо — как вариант — он вполне мог уже отослать их обратно и умотать к своей команде и продолжить обшаривать Ночь по приказу Мартина, напрочь игнорируя проклятие! И ведь не известно, что тут хуже!
Спустя несколько мгновений она резко выдыхает, прислоняясь к стене и лишь на автомате закрывая за собой дверь. Лучше бы этот… представитель сильной половины человечества и в самом деле оказался где-нибудь на улицах. Потому что характерные стоны не оставляют места для воображения, заставляя тихо шипеть сквозь сжатые зубы от накатившего бешенства, пусть она и была в курсе и пыталась морально подготовиться… накатившие только сейчас эмоции Людвига, прошедшие по связи, лишь усиливают ярость. Кобель! Вот — как есть! Ярти медленно разувается, вешает куртку на плечики в шкафу, поправляет выбившиеся из хвоста волосы, потом подхватывает сумку и расслабленным шагом проходит в зал. Переступает через юбки, туфли и прочие шмотки, попутно собирая одежду Людвига. Может, спрятать её куда? Не… Не оценит. Да и у него ещё есть… Ярти складывает вещи на кресло, опускаясь в соседнее. Морщится от особенно картинного, как ей кажется, стона и вынимает из сумки набор. Осторожно отвинчивает крышку на бутылочки с чёрной краской, окунает кисть. На мгновение задумывается… И выводит на подлокотнике несколько знаков. После этого протирает кисть тряпочкой, смоченной в растворителе… который, между прочим, заканчивается!.. убирает всё в сумку и прикладывает к знакам ладонь, пропуская сквозь неё небольшой заряд магии. И тут же спешно зажимает уши ладонями.
Визг чар проносится по квартире так, что разбиваются бокалы, заливая содержимым столик и белоснежный ковёр. Ярти осторожно отнимает ладони от ушей и довольно хихикает. Хихиканье перерастает в откровенный хохот, когда из спальни вылетает Людвиг в чём мать родила, но с пистолетом, а за ним виднеются испуганные лица двух девиц. Шлюхи?! Причём… Ярти прищуривается… из подчинённых Энни. Прелесть какая!
— Ярти?! Свихнулась? — Людвиг стягивает с кресла брюки и спешно одевается. Ярти честно пытается удержаться, но хохот прорывается снова, когда она думает, что будь на её месте сейчас какой-нибудь грабитель, то неизвестно даже что именно его бы повергло в ужас — оружие или… гм… Хохот становится всё громче, и это уже даже немного похоже на истерику… ничего необычного, учитывая вторую прогулку по Тьме и всё последующее, между прочим.
— А ты? — отсмеявшись, интересуется Ярти. Она мизинцами снимает с уголков глаз выступившие слёзы. — Знаешь, я могла предположить, что ты шляешься по городу в компании своих подчинённых. Учитывая то, что проклятие вот-вот вступит в силу, это бы меня не сильно удивило. Но — шлюхи?! Когда я услышала об этом от Энни, ты сильно так упал в моих глазах.
— Решил провести последние часы в своё удовольствие, — пожимает плечами Людвиг, занимая кресло. — Вы свободны. Передайте Энни, что я доволен.
Девушки кивают и, одевшись без спешки, покидают квартиру.
Дождавшись, когда за ними захлопнется дверь, Ярти второй раз вынимает из сумки набор и ингредиенты — небольшая друза аметистов, которые, напитавшись Тьмой, кажутся практически чёрными, пучок травы, что не растёт ни в одном другом слое, вода из источника — её, по слухам, используют как раз-таки сыновья в своих ритуалах. Ярти прикусывает губу, вспоминая последовательность. С одной стороны хорошо, конечно, что не надо это всё варить и потом заставлять пить, но… вред причинить можно и так. Ещё как. Она обмакивает кисть в «золото» и обводит каждый предмет на столе вязью знаков. Потом берёт Людвига за руку и заставляет положить ладони в центр вытянутого треугольника, прорисовывая знаки на тыльной стороне. Потом откладывает кисточку, как всегда протерев — да, это можно было бы сделать и потом, но вбитые учителями правила не позволяют отойти от порядка действий — и накрывает ладонь Людвига своей, отмечая контраст — её, так и не утратившая загар Утра кисть на фоне белой кожи руки Людвига. Ярти прикрывает глаза и зовёт магию.
Обычно этого не требуется — знаки и небольшой импульс всё делают за мага — но в случае с проклятием всё не так. Ярти ощущает, как буквально продирается сквозь мешанину из линий, красок и звуков. Неправильно, изломанно, больно. Как и полагается проклятию такого рода. И такой силы. На секунду Ярти кажется, что она оглохла и ослепла, что вокруг — иллюзии. Но потом она заставляет себя собраться. Она тянется к знакам, что, связав добытые в Тьме предметы, звучат всё громче, помогая сконцентрироваться. Ярти позволяет звукам прорасти в себе, с усилием выкидывая из головы всё лишнее, ненужное. Сейчас есть только вон та, похожая на паучью сеть, картинка впереди. Сизая, отвратительно скрипящая в такт биению сердца. Такого родного сердца. Ярти мешкает, на мгновение позволив эмоциям, сразу же начавшим облеваться в слова, взять верх, но потом всё же скручивает звуки, переводя их в цвет, из которого создаёт кисть. Ну, в самом деле — почему бы и нет. Она закрашивает паутину. Сегмент за сегментом, не обращая внимания на то, как паутина пытается оплести её.
Не выйдет! Не с ней.
Когда паутина истаивает, Ярти отпускает себя.
Боль. Звук. Свет.
Ярти закрывает глаза ладонью и шипит. Потом рискует открыть глаза… Столик безнадёжно испорчен — друза наполовину вплавилась в дерево, вода проела дыру не хуже кислоты… вместе с сосудом… а травы не придумали ничего лучше, чем вспыхнуть. Прекрасно просто!
Людвиг на испорченный предмет смотрит с интересом. Но не более того. Ярти осматривает его и облегчённо выдыхает. Получилось!
— Жить буду, судя по твоему лицу? — уточняет он, одновременно что-то просматривая в иллюзории. Вот нет, чтобы хоть как-то отреагировать на то, что избавился от проклятия!
— Да. Можешь позвать своих шлюх обратно — отпразднуешь.
— Некогда, — вздыхает Людвиг, поднимаясь из кресла. — В районе Трёх Зелёных Звёзд видели кого-то подпадающего под описание, что нам передали сестрички.
— При всём моём уважении к Мартину, я не понимаю, на кой он взялся помогать своим любовницам. Из этого не выйдет ничего хорошего, Людвиг.
— Не нам обсуждать решения главы Клана, Ярти.
Да уж. Не им. Как минимум — не ей. Учитывая, что только покровительство Мартина позволяет ей спокойно жить в Ночи… Ярти вздыхает и поднимается из кресла. Косится на столик.
— Оставь. Я пошлю кого-нибудь прибрать. Как ты? — Это он спрашивает уже из прихожей.
— В пределах нормы, — пожимает плечами Ярти. — Если ты намерен свалить, то я останусь тут. Спать хочу.
— Вторая спальня в твоём распоряжении, — кивает Людвиг, обуваясь. И Ярти как никогда благодарна ему за то, что он никогда не станет обсуждать то, как она выглядит, что ей стоит сделать, чтобы почувствовать себя лучше и… что там обожают советовать недалёкие людишки? Найти себе другую работу? Людвиг никогда не позволит себе так унизить ей. Ровно как и она его. — Как и душ, разумеется. Если сумеешь на кухне найти что-то съедобное, то оставь и мне тоже. До вечера. Обещаю больше так не подставляться.
— Если ты ещё раз так подставишься, я тебя собственными руками прикончу. Так и знай. — Ярти провожает его до двери, подставляет щёку для поцелуя и чуть морщится, уловив на коже Людвига запах духов. — Завёл бы себе нормальную девушку уже. А не…
— Зачем мне эта нервотрёпка? — удивляется Людвиг, почти уже вышедший из квартиры. — Сразу же начнётся: «Где ты был?», «Почему не отвечаешь на вызовы?», «У тебя есть кто-то ещё?», «А когда мы поженимся?»… А так — я плачу деньги и получаю ровно то, за что платил. Без выноса мозга.
— Ну… мозг тебе и я могу вынести, если хочешь, — фыркает Ярти. И слышит ответный фырк.
Когда шаги Людвига стихают, Ярти запирает дверь, проходит в комнату, стаскивает с себя одежду и, решив, что на душ её уже точно не хватит, валится в постель. И вполне ожидаемо распахивает глаза спустя несколько минут. Сон сбегает так быстро, что она даже не успевает уловить этот момент. Ярти закрывает глаза и ещё некоторое время упрямо заставляет себя заснуть, чувствуя, как кровать потряхивает от её бешено колотящегося сердца. Потом вздыхает и кое-как отыскивает в сумке эфирные масла. Заморачиваться с аромалампой нет ни сил, ни желания, так что Ярти просто выливает едва ли не по половине флакончика каждого масла на подушки. И после этого зарывается в них носом.
*По местным верованиям яртаи — духи болот, расположенных на севере каньона. Заметив одинокого путника, они навевают на него морок и топят, заставляя до последнего ощущать ужас и предпринимать бессмысленные попытки выбраться.