Несмотря на кажущуюся безнадежность ситуации, его жизнь складывалась вполне неплохо. И по правде говоря, это сбивало с толку.

Теперь, когда он больше не был прикован к постели, Грегори активно изучал то пространство, что было ему открыто. Передвигаться на коляске оказалось сложно, особенно по узким, не предназначенным для нее коридорам; но упрямый мальчик слишком устал сидеть взаперти. Он осматривал и разбирал старое оборудование, читал технические мануалы и книги, разбросанные неряшливой девушкой по всему ее логову. Ему нравилось учиться и понимать, как работают те или иные механизмы. А когда техника надоедала, снова садился рисовать.

Конечно, Ванни установила пару правил, вроде запрета ходить в ее спальню, но это ерунда по сравнению с тем количеством законов, что ставили ему взрослые в приемных семьях. Нельзя шататься без дела, трогать вещи и еду, громко говорить, слушать музыку, смотреть телевизор без разрешения, и много, много чего еще. Они делали все, чтобы мальчик ни на секунду не забывал — в их доме он чужой. Отсутствие контроля со стороны взрослого было практически подарком. Сейчас, предоставленный самому себе, Грегори мог бездельничать, сколько душе угодно. Читать любые книги, брать любую еду из холодильника, заниматься чем хочется и ходить куда хочется. Мест, правда, было не особо много, но он любил иногда посидеть в полутемной пещере, хоть и добирался туда ползком.

Ему нравилось жить так. Все складывалось хорошо, и это было неправильно.

После того, как мама умерла, его сплавили к последнему родственнику – дяде. У того была своя семья, и ни он, ни его жена не обрадовались лишнему рту; выплаты за усыновление и налоговые льготы интересовали их гораздо больше. Только рано или поздно деньги закончились, а мальчик остался. С этого момента Грегори стал обузой для всего мира. Его перебрасывали из рук в руки как мяч; менялись дома, школы, приюты, но кое-что сохранялось всегда. Для взрослых он был слишком шумным, беспокойным, вспыльчивым – неудобным, в общем; для других детей – грубым, неуживчивым, даже пугающим. Проблемный ребенок, говорили за спиной, и этот ярлык прилепился к нему на всю жизнь.

А теперь с ним была Ванни. Ванни, еще более шумная, беспокойная, вспыльчивая, чем он когда-либо был. Ванни, которая грубила начальству, не имела друзей и откровенно пугала своей фриковатостью. Ванни, которой совершенно плевать, что о ней думают люди, и которая видела в нем равного себе.

Не то чтобы у Грегори были какие-то завышенные ожидания. Он хлебнул достаточно дерьма и не пытался надеяться на взрослых. Тем более на Ванни. Вы вообще видели эту женщину? С таким переменчивым характером и большой любовью к насилию, она обязана была сорваться. Все взрослые рано или поздно срывались на него. Каждый раз, когда она злилась, Грегори ждал удара; ждал, когда его схватят за волосы, швырнут на пол, начнут избивать – ногами, руками и всем, что в эти руки попадется. Может, он и заслужил. Иначе почему тогда взрослые так любили это делать?

Тем страннее было то, что Ванни... этого не делала.

А ведь он любил давать ей повод. Грегори обожал подшучивать над ней, показывал язык, отпускал язвительные фразочки и придумывал обидные клички. Иногда, когда искра подросткового бунта затмевала страх, он бросал в нее мятые бумажки или замахивался подушкой. Но Ванни никогда не воспринимала это как оскорбление. Напротив, она любила дурачиться вместе, соревноваться в остроумии и подкалывать его. Один раз они даже ввязались в драку понарошку и мутузили друг друга, катаясь по матрасу. Ванни была сильнее, легко подавляла его — но всегда поддавалась, ослабляла хватку и позволяла продолжить игру. В какой-то момент разгоряченный Грег набросился на нее и укусил за руку. Не сильно, просто по привычке. Но когда женщина в шоке остановилась, и мальчик понял, что натворил, его парализовало от ужаса.

Он ожидал всего самого худшего. Наказания, которое неизбежно обрушится на него за такую грубость. Избиения, пыток, даже смерти – она могла легко задушить его, или сломать шею, или…

Чего он не ожидал, так это того, что Ванни укусит его в ответ.

Грегори взвизгнул – от неожиданности, не боли. Девушка завалилась на бок и завыла от смеха. Она была чудаковатой во всех смыслах, поэтому и чужие странности принимала легко.

Хотя мальчик ни за что бы не признался, ему тоже нравилось проводить время с ней. Слушать ее дурацкие истории, играть с ней на старенькой приставке, смотреть сериалы на ноутбуке, обсуждать их и смеяться вместе. Грегори впервые не чувствовал себя отверженным. Его уважали, о нем заботились. Как будто вернулся домой – в место, где он счастлив, и все хорошо.

…но все не хорошо, это неправильно. Его похитили, заперли, ранили. Он должен бояться, должен бежать, повторял он про себя – и всякий раз забывал, снова дурачась с Ванни. Впрочем, контраст неизменно настигал его после, и мальчик снова путался в своих смешанных чувствах. Его осторожный, рано повзрослевший разум боролся с эмоциями брошенного ребенка, желающего любви. Он ненавидел себя за эти чувства, за эту жажду чужого внимания от кого угодно, будь то робот или сумасшедшая. Но почему именно она? Почему именно эта дикая, жестокая, больная на голову преступница? Почему другие, нормальные взрослые отвернулись от него с брезгливостью и презрением?

Может, потому что он такой же урод, и не заслуживает ничего другого.

Отложив карандаш, мальчик откинулся на спинку и устало развалился в инвалидной коляске. Рисование помогало выплеснуть накопившиеся чувства, но увы, не давало ответов на моральные дилеммы. Такие моменты были особенно одинокими. Не с кем поговорить, не у кого спросить совета. Даже привычный шум городских улиц и гомон человеческих голосов остались далеко на поверхности, оставив глубокую тишину.

…он скучал по Фредди. Скучал по Кэсси. Скучал по солнцу.

Не так уж и много осталось позади, да? Робот и девочка, случайные встречи и практические союзы, которые переросли в нечто другое, большее. В дружбу? Он не мог сказать.

С Фредди все предельно просто. Он – робот. У него есть программа, которой он следует. Это программа диктует ему, как поступать: быть вежливым с детьми, даже грязными и беспризорными, помогать им, даже если они создают неприятности... защищать их, поддерживать на каждом шагу, хвалить за каждую мелочь. Все это неважно, не по-настоящему. Привязываться к роботу – все равно, что любить игрушку и думать, будто тебя любят в ответ.

Ситуация с Кэсси была несколько сложнее. Грегори встретил ее случайно, плачущей в углу комнаты для вечеринок, украшенной и накрытой, но совершенно пустой. И да, в нем проснулась жалость. Переборола осторожность и побудила подойти к девочке, утешить ее. Истерика – это не самый лучший способ провести свой день рождения. К тому же, все оказались в плюсе! Кэсси получила гостя на праздник, а Грег – тонну халявной еды.

Но то, что казалось стечением обстоятельств, вдруг растянулось. Кэсси каким-то образом выследила его на улицах Харрикейна и не отвернулась, узнав правду. Она помогала ему как могла и даже давала ночлег в своем доме, когда ее отец оставался на работе допоздна. Кэсси была доброй, и мальчик часто корил себя за то, что нагло пользовался этой добротой, не в состоянии дать что-то взамен. Сердобольная девочка заслуживала хорошего друга. Грег надеялся, что к этому моменту Кэсси нашла себе такого и забыла о никчемном бродяге. Но он не забыл о ней.

Может, даже хорошо, что он заперт под землей, вдали от нормальных людей. Может, ему здесь самое место.

Грегори как раз заканчивал очередной рисунок, когда она вернулась с работы. Он издалека услышал знакомый скрежет раздвижной двери и радостный крик «Эй, Грег, я дома!». В последнее время Ванни стала более громкой и открытой. Женщина ввалилась в его комнату через приоткрытую дверь, на ходу развязывая галстук. Мальчик запрокинул голову и хмыкнул:

– Выглядишь дерьмово.

– Тоже рада тебя видеть, – фыркнула она и развалилась на его лежанке.

– Тяжелая смена?

– Дейв сказал мне идти писать объяснительную по поводу грубого обращения с клиентами. Я сказала ему идти соснуть хуйца, – она развела руками. – Подумаешь, послала какого-то мужика... несколько раз. И вылила на него кофе. Это вообще случайно получилось!

– Ага. Конечно, – ответил мальчик, не оборачиваясь. Такие истории Ванни рассказывала каждый день. Неудивительно, что большую часть своей смены она проводила с роботами. Персонал ее на дух не переносил; а машины хотя бы не жаловались.

Женщина заметила его работу, подвинулась ближе.

– Чего рисуешь?

– Комикс, – Грегори старательно растирал по бумаге красный карандаш. – О том, как роботы разрывают тебя на части.

– О-о! – протянула она. – Звучит круто. Можно посмотреть?

Поставив заключительную черту, мальчик развернулся в своей коляске и продемонстрировал ей готовый рисунок. Ванни присвистнула.

– Черт, пацан. Ты времени зря не терял.

– Сразу скажу: я не принимаю критику от женщины, которая бегает по городу в самодельном фурри-костюме.

– Ха! Справедливо. Но вообще-то мне понравилось. Прекрасная работа.

Искренно удивленный, Грегори отвел глаза, пытаясь это скрыть. Она что... похвалила его?

– Серьезно?

– Шутишь? Это же ярко! Дерзко! Оригинально! И какой способ убийства! – девушка на эмоциях взмахнула руками. – Как профессионалка, я очень ценю нестандартный подход в этом деле. Захочешь меня прикончить, выбери что-нибудь настолько же крутое.

Мальчик безразлично фыркнул, но очень надеялся, что Ванни не видит его раскрасневшиеся щеки. Девушка игриво поладила его по голове. Он не одернулся.

– Не хочешь повесить его где-нибудь? Мы могли бы сделать тебе собственную Стену Славы!

Они провели остаток вечера в маленьком офисе, обставленном под кухню, поедали картошку фри и болтали о всяком. Ванни редко кухарничала, предпочитая уже готовую еду и легкие закуски, поэтому в мини-холодильнике всегда имелся запас. А теперь на его дверце красовался примагниченный новенький рисунок. Кажется, это была первая работа, которую Грегори выставил на всеобщее обозрение. Он старался вести себя естественно, но внутри мальчика распирало от гордости. Похвала и признание доставались ему нечасто, и потому ощущались в три раза слаще.

…впрочем, как и со всеми семьями, в которых он останавливался, дела не всегда шли гладко.

Главная проблема строгих родителей: они не понимают, что соблюдать созданный ими сонм правил не всегда получается. Грегори постоянно попадал в неприятности из-за того, что забывал или путал множество «можно» и «нельзя». В конце концов, он просто перестал обращать внимания и поступал как хотел. Его все равно накажут, так какая разница, за что? Эти люди ему никто, и слушать их он не собирался.

Конечно, взрослых бесило непослушание. Особенно дядю. Его, впрочем, бесило само существование отпрыска, который по воле судьбы оказался в чужом доме. Нелюбовь была взаимной – мальчик делал все, чтобы испортить жизнь родственнику, пускай и получал за это.

Ситуация с Ванни отличалась кардинально. Во-первых, ее не интересовали порядок и тишина – то, чего взрослые обычно требовали всегда. Во-вторых, поставленные ею правила легко запомнить и выполнить – но упаси Господь нарушить хоть одно из них. В этом Грегори убедился на собственной шкуре.

Все из-за этого чертового банта! Он вовсе не хотел его снимать! Ну, то есть хотел, но не навсегда же. Атласная лента, которая болталась под подбородком, раздражала и мешала, особенно при работе с техникой. Поэтому мальчик развязывал и откладывал ее, но закончив, надевал обратно. Он ведь не дурак. По крайней мере, он так считал. До тех пор, пока Ванни не застала его без злополучного банта.

Злость всегда была внезапной и громкой. Вспышкой, горячей и зачастую болезненной, но Грегори привык к этому огню. Ему нравилось подливать масла в конфликт и смотреть, как дядюшка бесится и орет, прекрасно зная, что никак не повлияет на отпрыска. Он был жалок, этот лысеющий мужчина, который требовал послушания от каждого члена семьи и приходил в ярость, когда кто-то выходил из-под его контроля. Грег смеялся над мелким домашним тираном, даже когда тяжелые кулаки выбивали воздух из легких и заставляли его замолчать. Потому что, как бы дядя не злился, у него никогда не было настоящей власти над чужими жизнями.

Ванни злилась по-другому. Она не стала кричать, буянить, беситься. Она вообще не сказала ни слова. Но по тому, как исказилось ее лицо, как вспыхнули ее щеки, сомкнулись губы, раздувались ноздри, – Грегори понял, что она в ярости. Только ярость эта была холодной, тихой, но все еще жгучей, словно кусачий мороз. Бить его девушка тоже не стала. Она молчала, когда тащила его за собой, не обращая внимания на то, что мальчик едва поспевает и с трудом волочет за собой правую ногу. Сбивчивые извинения и оправдания пролетели мимо ее ушей.

Когда Ванни втолкнула его в операционную и закрыла за собой дверь, Грегори понял, что теперь-то он вляпался в дерьмо по полной.

Наверное, из всех возможных причин умереть эта была самой дурацкой, подумал он. Поежившись, он сидел на стуле, вперившись пустым взглядом в поверхность металлического стола. Ванни демонстративно повернулась к нему спиной и яростно водила по лезвию ножа точильным бруском. Грубый зубодробительный скрежет был единственным звуком в комнате. В мучительном ожидании тянулись минуты. Мальчик дрожал все сильнее, желудок скручивало от боли. Заточка наверняка не занимает столько времени; но девушка специально тянула момент.

Наконец, она развернулась и коротко приказала:

– Дай мне руку.

Инстинктивно Грегори прижал ладони к груди. Ванни скривилась.

– Не заставляй меня ждать.

Сглотнув, мальчик обреченно протянул ей правую руку. Ну все, прощайте, пальчики, было приятно иметь с вами дело. Девушка вдавила его ладонь в поверхность стола и замахнулась ножом.

Лезвие воткнулось в металл между раздвинутыми пальцами, затем двинулось вперед и прочертило линию прямо над ладонью.

– Вот это, малыш, – прошипела девушка, – граница моего сраного терпения. И ты подходишь к ней очень, очень близко.

Она снова подняла нож. Мальчик попытался одернуться, но не смог – стальная хватка на его запястье стала лишь сильнее, вдавила руку в стол. Наточенный до блеска клинок мелькал перед глазами, скользил между пальцами, едва не касаясь их. Грегори не знал, стоит ли ему сопротивляться. Одно неверное движение, и лезвие запросто отрубит ему фаланги.

– Я ведь забочусь о тебе. Все делаю для тебя, прошу только слушаться. Разве это так сложно?! – вскрикнула Ванни.

Инстинкт пробуждал его драться или убегать, но он не мог сделать ничего, прижатый, прибитый к поверхности. Не мог убежать, даже двигаться – едва держался, балансируя на одной ноге. Оставалось только застыть. Замереть и надеяться, что падающий нож не заденет его.

– Это все твоя вина! Все было бы хорошо, если бы ты. Просто. Не расстраивал меня!

Клинок упал под углом и, опустившись, рассек кожу между пальцами. Еще чуть ниже, и он бы разрубил его ладонь пополам. Затем нож поднялся и больше не падал, но мальчик заметил это не сразу. Остолбеневший, он зачарованно смотрел, как свежий порез покрывается пузырьками крови. Девушка положила руку на его плечо, и Грегори вздрогнул всем телом, выдернутый из транса.

– Видишь, что ты заставил меня сделать? – Ванни ласково потрепала его по щеке. Ее голос звучал мягче. – Давай больше не будем доводить до этого, ладно? Я ведь немного прошу.

Он попытался ответить – что-нибудь злое, колючее, язвительное, что всегда вертелось у него на языке, – но не смог. В горле пересохло, в легких закончился воздух, и все ругательства испарились, не успев вырваться. Девушка обняла его и продолжала извиняться, пока помогала ему дойти до спальни. Мальчик почти не слышал ее.

После этого Грегори бесшумно сидел на своей койке, поджав ноги и баюкая свою ладонь, как животное с раненной лапой. Только тогда он заметил множество царапин, случайно оставленных слишком близко скользнувшим ножом. Самый глубокий порез был между средним и безымянным пальцами. Несерьезный, но еще долго продолжал кровоточить.

Свернувшись на матрасе, он долго думал об этом. У Ванни было много поводов сорваться и побить его. И тем не менее, именно бант стал последней каплей. Почему? …С другой стороны, а что другое действительно имело значение? Он мог сколько угодно оскорблять ее, придумывать издевки и швыряться бумажками, но это лишь пустая болтовня и никак не изменит реальное положение дел. Грегори останется пленником, чья жизнь целиком и полностью в чужих руках. Она поставила правило – не снимать бант, и он нарушил его. Пошатнул ее авторитет, высказал недовольство, противился ее власти. Маленький акт восстания, и Ванни наказала его за это.

Если так подумать, то вполне справедливо, фыркнул мальчик про себя. Он даже не злился – она обошлась с ним практически нежно. Ничто не мешало ей отрубить пальцы или даже руку, но все закончилось лишь царапинами. Нет, это скорее предупреждение. В отличие от дядюшки или других взрослых, она не хотела самоутвердиться или установить контроль силой – ей и не нужно. Суть была в том, чтобы испугать и подавить любые другие попытки сопротивления.

Мальчик тяжело выдохнул. Если такой была ее реакция на маленькое непослушание, то… то, что он задумал, понравится Ванни еще меньше.

***

Он сразу понял, что что-то не так, когда Ванни не вернулась вовремя. Не то чтобы у него есть какой-то точный способ определить время; это было скорее предчувствие. Обычно она приходила до того, как он успевал совсем проголодаться и заскучать. Но сегодня ужинать пришлось в одиночестве.

Ванни вернулась практически бесшумно. Даже Грегори заметил не сразу – до тех пор, пока она не материализовалась у него за спиной, предложив посмотреть что-нибудь вместе и заодно напугав его до усрачки. Девушка редко позволяла своему соседу по логову быть в ее комнате, но сегодня буквально затащила его туда, словно не желая оставаться в одиночестве.

То, что с ней случилось что-то неприятное он понял еще с порога. От нее слабо несло перегаром, этот запах Грег ни с чем не спутал бы – у него особый нюх на это. Что странно, ведь Ванни не пила; алкоголь развязывал ей язык еще сильнее, чем обычно, и у девушки было слишком много опасных секретов. Но сегодня, подобрав колени и тупо пялясь в экран, она молчала – еще одна очевидная странность. На его попытки завязать разговор отвечала однострочными фразами, слабыми кивками и улыбками. Обычно Грегори любил проводить время за просмотром сериалов в компании начос и колы, а постоянная болтовня Ванни скорее раздражала. Но тишина ощущалась угрюмой и неудобной.

Мальчик вытерпел полчаса, пока наконец не вытерпел:

– Так. Что случилось на этот раз, и почему ты расстроена?

– Расстроена? Пф. С чего ты взял, что я расстроена? – отмахнулась Ванни и запихнула в рот пригоршню чипсов. Грегори прищурился, затем стал загибать пальцы:

– Ты не орала с порога, не жаловалась на свою дерьмовую работу и босса-мудозвона. Почти ничего не говоришь уже сорок минут, от тебя воняет бурбоном, и вместо того, чтобы помыться и поесть, ты сидишь на диване с унылой рожей, как мокрая кошка. А еще та девчонка в главной роли ходит в уродском платье уже минут десять, и ты до сих пор не сказала об этом ни слова.

– Какого хрена, малой...? – пробормотала девушка, пялясь на него огромными глазами. – Ты мой психотерапевт, что ли?

– Прошу тебя. Тебя прочитать проще, чем детскую книжку, – пожал плечами Грег и осторожно продолжил: – Так в чем дело-то?

Ванни вздохнула, как будто собираясь с силами. Она всегда казалась непробиваемой, бесконечно счастливая в своей броне из психопатии и пофигизма. Но отражение рассыпалось, когда девушка, растрепанная и жалкая, схватила ближайшую подушку, уткнулась в нее лицом и завыла. Сплошной поток ненависти и мата оказался приглушен, и оно к лучшему, иначе эхо разнесло бы ее вопли по всей канализации.

– Угу. Вот теперь ты на себя похожа, – Грег отодвинулся на край дивана, чтобы не мешать девушке крутиться в истерике. – Выпусти всю дрянь наружу.

Спустя несколько минут, когда девушка успокоилась достаточно, чтобы говорить нормально, она бросила подушку в стену и стала бормотать, глядя в потолок:

– Помнишь того стремного парня из техподдержки, Джейсона? – он не помнил, но не в этом суть. – В общем, я застукала его с Мэйзи из маркетингового и рассказала все его девушке. Конечно, она его бросила, правильно сделала. Полагаю, он решил мне отомстить. Отредактировал мои фотки из Инсты и сбросил в рабочий чат для всех.

– Отредактировал? В каком смы... А-а! – Грегори поморщился. – Ох.

Ванни запустила руки в без того растрепанные волосы и зарычала:

– И знаешь что? Мне насрать! Мне насрать на этого мудака, на его интрижки, на то, что весь коллектив, включая босса, видел мои обнаженные фотки. Мне вообще похуй! – вторая подушка перелетела через комнату и приземлилась к первой. – Это неважно. Они все равно ненастоящие. Кого это волнует!

– Ну... тебя, очевидно, волнует, – осторожно начал мальчик. Он не знал, что сказать в такой ситуации. – Этого говнюка хотя бы уволили?

– Ага, скажешь тоже. Выговором отделался. Фотки удалил, но какая разница, все уже посмотрели. Ублюдок знает, что я не стану поднимать шум и подавать на него в суд, – девушка слабо всхлипнула. В полумраке не разглядеть, и только сейчас Грегори понял, что она плачет. Он никогда не видел, чтобы Ванни плакала.

Он не был уверен, что она вообще может.

Они молчали, и тишину нарушали лишь голоса из брошенного на середине сериала. Девушка свернулась калачиком на краю дивана и шмыгала носом. Грег осторожно положил руку ей на плечо и погладил по спине.

– Знаешь, я… ну, не очень представляю, что делать в такой ситуации. Но мне тоже… было бы неловко, – пробормотал он. – Какой-то мудак опозорил тебя, и… да, дерьмово, конечно. Но, с другой стороны, тебе всегда было плевать на коллег, и они все равно тебя ненавидят, так что… Ничего особо не изменилось, да?

Да, не лучшая мотивирующая речь вышла. Однако что-то получилось. Ванни быстро вытерла глаза и повернулась к нему, взяла ладонь в свою.

– Нет, не изменилось. Думаю, они бы нашли, за что меня высмеять и без фальшивых фоток. Спасибо, зайчонок, – она тяжело вздохнула. – Меня не так задела эта глупость… просто напомнила кое-что неприятное.

Какое-то время они просто лежали рядом, пока Ванни не продолжила:

– Знаешь, я тоже раньше жила на улице.

– Серьезно?

– Угу. Меня засудили, когда выкинули из клиники. Пришлось продать почти все, чтобы расплатиться с долгами. В итоге остались только сумка со шмотками и старый фургон. В нем я и жила.

– Ну, все еще лучше, чем коробка.

– Отчасти. Коробка хотя бы топливо не жрет, – Ванни хмыкнула. – В общем, я перебиралась из одного городишка в другой, работала где придется, держалась как могла. Все было терпимо, пока не настала зима. И это не то что здесь, на юге, где разница небольшая, это был Висконсин. Зимы там действительно холодные

–…ох.

– Так что я пыталась искать жилье, но какой дурак станет сдавать квартиру бомжихе без нормальной зарплаты? В конце концов нашла только одного. Он предложил жить с ним в одной квартире, даже без оплаты. При условии, что я буду спать с ним, когда ему захочется.

Она снова подобрала под себя колени и отвернулась, как будто продолжать было стыдно.

– И ты… согласилась? – подтолкнул ее Грегори.

– Сначала отказалась, конечно. Но потом… за окном было минус пятнадцать*. Приходилось оставлять машину заведенной, но этого было недостаточно. Я поняла, что однажды ночью я просто замерзну и не проснусь, и…

Она глубоко вздохнула, затем сделала несколько тяжелых глотков из бутылки с колой. Ее слезы блестели в мигающем свете.

– Вот тебе совет, пацан. Никогда не продавай себя. Тело – единственное и самое ценное, что у тебя есть, и оно стоит больше, чем все, что тебе могут предложить.

Мальчик сглотнул. С этим он мог согласиться.

– И что случилось дальше? Ты жила с ним?

– А у меня был выбор? – Ванни пожала плечами. – По крайней мере, я больше не тратилась на топливо и смогла сэкономить немного. Устроилась на работу получше. Все наконец-то стало налаживаться! Поэтому весной я подыскала другую квартиру. И сказала ему, что ухожу. Хех… если бы все было так просто.

Она облизнула губы и улыбнулась – широко, но безрадостно.

– Он отказался отпускать меня. Показал видео… он снимал все, чем мы занимались… чем он заставлял меня заниматься. Потребовал, чтобы я и дальше спала с ним, иначе… иначе он отправит это моим коллегам, боссу, лендлорду, всем. И расскажет им все.

Ванни вдруг начала смеяться. Неловкое, нервное хихиканье переросло в гортанный задыхающийся гогот. Ее пальцы запутались в волосах, руки дрожали. Бесконтрольные слезы бежали по щекам.

– Я была так рада! Все так хорошо начиналось! Все налаживалось, так почему?! Разве это честно?! Нет, нет, все снова разваливалось, из-за еще одного человека, который решил, что его желания стоят больше, чем я! И знаешь, что тогда? Что я сделала?! Я подождала, пока он повернется ко мне спиной. Взяла нож и ударила его! Раз, раз, раз!

Визгливый смех достиг крещендо, затем захрипел и затих. Тяжело дыша, девушка продолжала говорить:

– Я была так счастлива! После всего, что он сделал со мной… я бы резала его, и резала! – она выдохнула, растерла ладонями слезы. – Это был мой первый раз. Мое первое убийство. Потом, когда замывала следы, я нашла у него на компьютере кучу фото и видео с другими девушками. И знаешь? Из всех своих дерьмовых поступков, об этом я не жалела ни разу. Жалела только, что не зарезала эту мразь сразу.

Она снова потянулась за напитком, чтобы унять икоту. Девушка все еще дрожала, опустилась и закрыла глаза. Взрыв эмоций, кажется, забрал остатки ее сил. Мальчик, напротив, не знал, что ему чувствовать. Внезапное откровение Ванни застало его врасплох. Она никогда не упоминала о своем прошлом, разве что случайно. И тут, ему доверили такую личную, искреннюю, жестокую историю. Страх, смятение, сожаление, сочувствие – все смешалось внутри.

Так и не придумав, что ответить, он решил сделать первое, что пришло в голову. Грегори колебался еще немного – а затем рывком пододвинулся к ней и обнял. Ванни подавилась, закашлялась. Нерешительно ответила ему, обхватив за плечи и погладив по голове. Потом хмыкнула:

– Полагаю, мораль в том, что люди – дерьмо, и будут использовать тебя, особенно в самый уязвимый момент. Вот как ты сейчас. Пользуешься моей слабостью, чтобы застать врасплох и напасть первым, а?

– Неправда! – он ткнул ее головой в грудь. Девушка рассмеялась – негромко, но по-настоящему.

Побаловавшись, они устало свернулись на диване, каждый у своего края. Ванни продолжила смотреть сериал, Грегори же лег рядом и, сам того не заметив, уснул.

***

…это был один из тех смутных снов, которые кажутся реальными, но выглядят как-то странно и неправильно.

Он оказался в знакомом переплетении аллей – где-то тут должен быть поворот, который приводил к задней двери «Спаркис Дайнер». Официантка из этой забегаловки как-то заметила его ворующим из мусорных контейнеров и теперь каждый вечер оставляла бумажный пакет с объедками под крыльцом. Один из редких случаев человеческой жалости, к которой Грегори не привык, но и отказываться не стал бы. Желание легкого ужина и привело его в это малоприятное место.

Но этим вечером в переулке происходило что-то странное. Среди привычных мусорных мешков были рассыпаны мелкие перья, как будто кто-то выпотрошил подушку. Они поднимались от каждого дуновения ветра, кружились под ногами и уносились вперед, оставляя для него дорожку из пуха. Сначала он не обратил на это внимания; но чем дальше мальчик продвигался вперед, тем темнее становилось вокруг, тем больше перьев оказывалось под ногами, и на них виднелись пятна крови.

Причину он вскоре нашел. Выпотрошенные куриные тушки, которые растаскали из мусора по углам жуткие красноглазые кролики. Они обернулись, услышав Грегори, но не напали в этот раз – продолжили обедать. Мальчик с отвращением отвернулся. Кому пришло в голову зарезать столько кур и просто выкинуть их? Кому-то, кто не считается с расходами и любит работать с ножом, подумал он.

Знакомая задняя дверь с плохо работающей технической лампочкой. Вроде никого, кроме кроликов, шебуршащихся среди мусорных мешков. Но подойдя ближе, Грегори наткнулся на еще менее приятную картину. Под крыльцом вместо заветного ужина его ждала сидящая на коленях девушка в потрепанной ветровке и длинной юбке. Она склонилась над чем-то окровавленным и явно мертвым, настолько разорванным, что нельзя разобрать, что или кто это.

Тяжело сглотнув, мальчик на дрожащих ногах начал медленно пятиться к выходу из переулка. К счастью, женщина была слишком увлечена, разрывая руками массу плоти и запихивая ее в рот, чтобы обращать на него внимание. По крайней мере, была – пока мальчик в полумраке не наткнулся на пустую бутылку. Она звякнула и покатилась по земле.

Длинные уши тут же встали торчком, женщина резко обернулась и вперилась в нарушителя красными глазами. Без капюшона ее кроличья голова смотрелась жутко и неестественно – будто кто-то приклеил часть чучела на человеческое тело. Она оскалилась, обнажив окровавленные резцы, и зашипела. Грегори отшатнулся. Все внимание обратилось к нему.

В самый неудачный момент его желудок решил напомнить о себе голодным урчанием.

Злобный оскал тут же исчез. Некоторое время они просто стояли вот так, в молчаливом недоумении – растерянный остолбеневший мальчик и женщина-зверь, которая вытянула шею и принюхивалась, шумно сопя треугольным кроличьим носом. Она рассматривала его прикрытыми красными глазками, будто с каким-то сочувствием. И вдруг снова отвернулась, потеряв интерес.

Грегори тихо выдохнул – он даже не заметил, что задержал дыхание все это время. Шаг за шагом, осторожно, мальчик прокрался вдоль стены, стараясь не наступать на мельтешащих под ногами кроликов. Но он не успел уйти далеко. Девушка с кроличьей головой вдруг встала и подошла к нему, протянула руки, как будто вручая подарок. Только подарком был кусок сырого, сочащегося кровью мяса. Куриного, или…?

Мальчик с отвращением отшатнулся. Заметив это, девушка вцепилась в кусок зубами и откусила немного, затем снова протянула ему – мол, смотри как нужно делать. Но когда он так и не притронулся к угощению, она повернула голову и посмотрела на него с недоумением, как будто говоря: «Почему ты отказываешься? Разве ты не голоден?».

Зажатый в углу, Грегори не знал, что ему делать. Вдруг эта ненормальная набросится на него? Прикусив губы, он взял предложенный кусок. Женщина… улыбнулась? Сложно сказать, что выражала ее кривая гримаса на звериной морде.

Может, если он подыграет и притворится, что ест, она оставит его в покое.

Неуверенно, мальчик поднес мясо ко рту. В нос ударила сырая вонь, и к горлу подступила рвота. Всего лишь притвориться, это нетрудно. Вдохнув, он сделал легкий укус. Железистый сладковатый привкус остался на языке. То, что казалось ему мерзким сначала, теперь ощущалось… приятнее. Насыщеннее. Вкуснее. Ему захотелось вонзить зубы и попробовать по-настоящему.

Закашлявшись от попавшей в гортань слюны, мальчик проснулся.

Вокруг темно; если бы не слабый отблеск ночника на другой стороне дивана, он даже и не понял, что это не его комната. Он заснул в спальне Ванни. Сама она дремала рядом, отдав ему одеяло. Острые плечи опускались из-под пледа, волосы рассыпались по подушке. Кажется, присутствие Грегори ее совсем не волновало.

Удивительно, как изменились их отношения за… сколько же прошло времени? Как долго нужно, чтобы привязаться к чудовищу, испытать сочувствие к дьяволу?

Он отвернулся, не зная, что ответить. Хотелось бы, чтобы кто-то помог ему, объяснил, что правильно, что хорошо. Почему хорошие чувства кажутся неправильными, а плохие поступки оправданными. Он был слишком мал, чтобы разобраться самому; но рядом никого не было. Впрочем, как и всегда.

Он ненавидел, что у этой женщины-зверя есть человеческое лицо. Он ненавидел думать, что она может быть права.

Засыпая, мальчик подумал, что не может решиться на побег. Да и не хотел. Ему жилось лучше, далеко от безразличного мира, спрятанным и пригретым под чужим сердцем. Пускай и было это сердце черным.