Слушая разговор встретившего их начальника базы и полковника Громова, Илья переминается с ноги на ногу на небольшой утоптанной площадке, недовольно морща мерзнущий нос — полярная весна неприветлива и неласкова, и холод кусается довольно ощутимо.
— Ну а вы чего тут стоите, тепло выпускаете? — склонив седую голову набок, неожиданно мягко спрашивает генерал-майор — а Илья, наконец рассмотревший его из-за широкой спины Громова, вздрагивает всем телом от пришедших на ум воспоминаний. Не задумываясь о том, как это выглядит со стороны, он почти пялится на начальника базы — Бориса Николаевича, как значилось в отчетах предыдущих групп агентов, — ища сходства и различия с образом, вставшим перед внутренним взором. Но долго заниматься этим ему не удается — генерал-майор командует двигаться следом и поворачивается к ним спиной, уходя вглубь бункера.
Илья пока еще не опытный агент, однако вынужденно обострившейся за последние месяцы чуйке доверяет. А она сейчас в голос заявляет, что перед ними — Петрович собственной персоной, тот самый, который должен сейчас сидеть в психушке.
Сбивающих с толку несовпадений во внешности, пожалуй, даже слишком много; особенно выделяется внушительная лысина и почти черные глаза за стеклами очков. Но низкий баритон и манера движений — те же, знакомые до внутреннего содрогания… Поэтому-то, едва они с Невером остаются наедине, Илья выпаливает, не в силах держать узнавание в себе:
— Ты видел этого Бориса Николаевича?! Да у него же голос точь-в-точь как у Петровича!
— Не неси чушь, — раздраженно бросает Невер. Илья отчасти понимает, что на плечах его напарника лежит слишком большая ответственность, и добавлять еще одну переменную в и без того переусложненное уравнение — чересчур. Однако подозрения никуда не исчезают.
***
— На кого ты работаешь? ФСБ, ЦРУ? — хрипит Борис Николаевич от стены, куда его отшвырнул монстр.
— Что-то вроде того, — не может сдержать иронию Невер и кривится от звука собственного голоса. Головная боль и без того донимала его все время после ранения, а сейчас, когда его приложили об пол, усилилась как минимум втрое.
Попытка посмотреть на генерал-майора облегчению ничуть не способствует, вместо этого принося с собой еще и ощущение некой неправильности. На ощупь доставая инвертор, он спрашивает:
— Вы как, в порядке?
— Я и тебя переживу… Неверов, — откашливается тот. Нажим в конце фразы ясно дает понять — Борис Николаевич не верит даже в подлинность их фамилий-имен.
Преодолевая головокружение, Невер шагает к нему. Генерал-майор вскидывает голову, глядя на устройство с подозрением и откровенной неприязнью:
— Что, убьешь меня? Я знаю слишком много?
— Остальные тоже видели инверторы… — вслух размышляет Невер, сам того не замечая. Устало решает, вновь убирая инвертор в неприметный карман: — Сотрем вам память позже.
— Память сотрете? — непонятно-горьким эхом отзывается Борис Николаевич. — Значит, вы и это умеете…
Подавив порыв ответить какой-нибудь колкостью, Невер предлагает:
— Давайте помогу вам встать, — и протягивает руку — левую, потому что в правой реверс. Генерал-майор хватается за нее, поднимаясь из своего затененного угла — и в тот момент, когда он выпрямляется в свете реверса, Невер наконец-то понимает, что беспокоило его все это время.
На Борисе Николаевиче нет очков, — они слетели от удара монстра, — и видно, что глаза у него — почему-то серо-голубые, водянистые.
Невер несколько раз моргает, не уверенный, что у него не галлюцинации. Кажется, недоумение отражается на его лице — генерал-майор вопросительно поднимает седую бровь. Его пристальный взгляд подстегивает память Невера, и сквозь головную боль все-таки пробивается понимание.
«Черт, — проносится удивительно ясная мысль. — Илья был прав».
Это кажется невероятным — и в то же время полностью логичным, особенно если вспомнить события месячной давности. «Эпсилон» никогда не упускает шанс завербовать талантливого человека, если таковой выпадает… А еще специалисты организации умеют поистине ювелирно работать с памятью тех, кто восприимчив к инвертирующему излучению.
Неудивительно, что Борис Николаевич не узнал ни одного из них — давняя неприязнь могла бы отправить всю миссию коту под хвост.
— Монстр мертв… — медленно произносит Невер. — Что дальше?
— Нужно убедиться, что среди нас больше нет зараженных, — сдавленно охнув от боли в спине, генерал-майор поднимает с пола и водружает на нос свои очки, тем самым подтверждая предположение Невера. Их стекла немного затемнены, но этого явно недостаточно, чтобы радужки глаз казались практически черными.
…Однако есть еще одно возможное объяснение происходящего, ведь мутанты могут принимать любой облик. И его лучше проверить прямо сейчас — пока Невер может в броске достать до шокера.
— Предлагаю начать с вас.
Примечание
Стопка хедканонов:
Борис Николаевич — все-таки Петрович. У «Эпсилона» был целый месяц на то, чтобы с ним поработать и заслать его куда надо. На место реального Бориса Николаевича, когда тот был в бункере один, то бишь.
Возможно, его просто толкнули в сторону здравомыслия, обязав сотрудничать с организацией, но подчистив память о столкновениях с Невером и Ильей (в этом случае он не признал в Невере почти-коллегу, поскольку не видел вооружения полевых агентов). Возможно, удалили также фрагмент памяти, связанный с сигналом от Прародителей и всем, что за ним последовало. Возможно, непосредственно перед внедрением подчистили также память об организации. Возможно, вдобавок к предыдущему варианту имела место быть внушенная память о военной карьере — и про «два года в Заполярье» он говорил, искренне в это веря.
«Работа» с ним, естественно, заключалась в изменении не только памяти, но и внешности. Цвет глаз нельзя было поменять, можно было только замаскировать — что и было сделано при помощи технологичных очков.
Насчет концовки и того, почему в шапке не стоит метка «AU», только «Отклонения от канона»: нам не показали, что произошло между разговором Томатыча с Невером и общим сбором в центре бункера. (А свою кровь он впоследствии мог проверить вместе с остальными образцами во избежание нового витка подозрений).