Тошинори дышит ртом, хрипло закашливается и облизывает сухие губы. Нана отводит слипшуюся от пота челку и осторожно касается губами его лба, озабоченно мотает головой. Бережно придерживая ученика под затылок, вливает в него что-то прохладное и горькое. Тошинори сглатывает и морщится. Но в следующую минуту горечь сменяется вкусом восхительно свежей и сладкой воды. Тошинори пьет жадно, давясь и обливаясь.

— Давай-ка переоденемся. — говорит ему Нана.

Она помогает ему сесть. И Тошинори отчаянно краснеет, когда с него через голову стягивают пижамную футболку, однако сил сопротивляться у него по-прежнему нет. Нана добродушно усмехается, переодевая его: Ну чего, ты, малыш. Я тебя, помнится на руках в постель относила. И не в первый раз сижу с тобой больным.

Тошинори почти дымится, закрывая лицо ладонями:

— Н-наставница... Ками-сама...

Нана аккуратно придерживая его под спину, помогает лечь обратно на подушки.

— Тшшшш... Мальчик мой, это я. Нана.

Тошинори вдруг улыбается совсем по-детски (не иначе лекарство подействовало), глядя на нее:

— Мама? Мама, прости. Я... доставил столько хлопот.

— Все в порядке, милый. — Нана и сама не знает, отчего дрогнул, срываясь голос, в унисон сердцу. Сердце ее отзывается на это детское "мама". И повинуясь какому-то странному порыву, Нана наклоняется невесомо, целуя горячий лоб и шепотом обещает:

— Все будет хорошо, сынок. Спи.

Тоши послушно закрывает глаза , а Нана берет его за руку и гладит сбитые костяшки, гладит шрамы и шрамики. Нана негромко поет:

Ookami, ookami...

yoru no mori

nemure nakute naite iru

onaka wa karaapo

suna wa samui...

Ookami, ookami...

acchi e wo ikki...