Несмотря на все обстоятельства, Энид не питала к себе чувства ненависти. Независимо от своих недостатков, ошибок и слов матери, она не испытывала отвращения к себе. Она не была очень высокого мнения о себе, нет, но она знала, что чего-то стоит.
Однако она не может солгать и сказать, что не было случая, когда бы она нравилась себе чуть меньше. Когда проходит еще один день, в течение которого ей не удается подружиться с другим волком, она уже не так себе нравится. Или когда проводит очередную ночь в одиночестве при полной луне. Или сегодня, когда ее мать в очередной раз причитает о том, как ужасно будет, если Энид умрет в одиночестве, потому что никому не нужен тот, кто дефект...
— Я не собираюсь умирать в одиночестве, — прорычала Энид себе под нос, наконец-то набравшись сил. Даже ее братья от удивления перестали жевать свой бифштекс.
— Да, конечно, я на это надеюсь! — восклицает Эстер, не замечая, что дочь, как всегда, недовольна. Но, заметив пристальные взгляды других семей, сидящих за соседними столиками, она понижает голос. — Разве та горгона, которая тебе нравится, не отверг тебя?
— Аякс меня не отвергал! — шипит Энид, лицо ее пылает не только от гнева, но и от возмущения. — Это было взаимное понимание, что нам обоим лучше быть друзьями! Как ты вообще...
Энид оборвала себя, поняв, кто виновник. Она переводит взгляд на одного из своих братьев, который ошарашенно смотрел на сестру. Похоже, она не единственная сплетница в семье.
— Ну и дела! — говорит он, внезапно вставая. — Давай пройдемся, а? Эй, Леонард! Расскажи мне, чем ты занимался.
Когда ее братья убегают, поджав хвосты, Энид смотрит на мать. Мальчики предлагают отцу тоже выйти, но он молча качает головой и остается сидеть на месте.
— Кто же? — Эстер спрашивает таким дерзким тоном, когда знает, что у Энид ничего нет в рукаве. — Я бы с удовольствием послушала о нем!
Как раз в тот момент, когда она собирается просто взять и сказать, что пока никого нет, она замечает массу черных цветов, проходящих позади ее матери. Голос Эстер исчезает на заднем плане, а Энид не сводит глаз с семейства Аддамс на другом конце площадки, беседующего с директором Уимс. Словно почувствовав на себе взгляд, Уэнсдей поворачивает голову в сторону Энид. Ее темные глаза перебегают с миссис Аддамс на блондинку, после чего она закатывает глаза.
Убей меня сейчас, произносит Уэнсдей, Энид сдерживает улыбку.
Она проигрывает, ужасно проигрывает.
— Что ты... — Слова Эстер обрываются каким-то захлебывающимся звуком, который возвращает внимание Энид к ней. Эстер смотрит на Аддамсов широко раскрытыми глазами, прежде чем Уэнсдей, устремив на нее взгляд, заставляет ее снова повернуться к дочери. — Ты издеваешься надо мной, Энид? Мало того, что ты еще не преодолела этот этап, так еще и Аддамс?!
Энид растерялась. Она уже не понимала, куда зашел этот разговор. — Хм...
— А она красивая, — первое, что вылетает из уст Мюррея с начала обеда.
Энид прихорашивается. Почему она прихорашивается?
— Да, конечно, она красивая. Но стая не просто так держится подальше от этой семьи.
В этот момент что-то в Энид просыпается. Или, скорее, пробуждается. Что-то импульсивное. Что-то бунтарское. Что-то, что помогло бы выкрасть ученика из Невермора или проделать дыру в лодке вражеской команды во время гонки на каноэ.
Может быть, Аддамсы - плохая новость. Но...
— Ну и что? — говорит Энид. — Меня все равно уже выгнали из семейной стаи, верно?
Какой еще повод для того, чтобы со мной обращались как с черной овцой в волчьей шкуре?
— Этого не случится, — твердо заявляет Эстер. — Я позабочусь об этом.
Энид отмахивается от нее, понимая, что ее мать всегда больше лаяла, чем кусалась.
Не то чтобы ее слова никогда не ранили.
Слова всегда ранят.
---
После обеда Энид находит соседку, лежащую на кровати лицом вниз. Она дуется, и это немного беспокоит. Как выяснила Синклер, Уэнсдей любит продуктивность. Она предпочитает заниматься на виолончели или работать над своим романом, когда ей нужно выплеснуть какие-то особенно сильные эмоции. Но это только первый день визита ее семьи, а Уэнсдей уже достаточно измотана, что ей просто остается лежать на кровати.
Энид замешкалась у ленты, разделяющей их комнату, но, заметив, что Уэнсдей слегка дернулась при звуке шагов, не предупредив, чтобы та оставалась на своем месте, как это обычно бывает, Энид решает ее нарушить.
— Итак, — Энид покачалась на пятках, впервые чувствуя себя неловко, стоя на краю комнаты соседки. — Как прошел твой день?
— Я пытаюсь понять, смогу ли я умереть от удушья, накрывшись своим одеялом. Может быть, тогда мне не придется ходить на терапию со своей семьей. — Слова "терапия" и "семья" прозвучали из уст Уэнсдей почти с одинаковым презрением. — Оставь меня в покое.
— И позволить тебе умереть такой скучной смертью? Ни за что.
Уэнсдей замирает, а затем переворачивается на спину, скрестив руки и надув лицо, которое она никогда не признает. — Ты права. Я разочарована в себе.
Энид следит за выражением лица соседки, и в конце концов решается подойти к ее кровати. Хотя Уэнсдей все это время не смотрит прямо на нее, она может сказать, что та тоже наблюдает за ней. Когда не последовало никаких жалоб, Энид позволила себе сесть на край кровати.
— Твоя семья кажется замечательной.
Уэнсдей надулась. — Как бы ты себя чувствовала, если бы я сказала такое о твоей семье?
— Невозможно. Ты бы никогда не сказала, даже если бы это было правдой.
Уэнсдей делает крошечный кивок в знак согласия и хмыкает.
— Может, расскажешь, почему они тебе не нравятся?
— Дело не в этом, — Уэнсдей садится, почти защищаясь. Она встречается взглядом с Энид, но как только ее рот открывается, чтобы заговорить, она отводит взгляд и закрывает рот. Затем: — Мне трудно. Любить. Трудно позволить себе быть любимой. Но моя семья дает это в изобилии. Просто мне кажется, что всего этого слишком много, и я не знаю, что с этим делать. — Складка между бровями брюнетки становится глубже, и она наконец снова встречается взглядом с Энид. — Мне не нравится, когда я не знаю, что делать.
Блондинка моргает, не зная, что ответить. Для такого замкнутого человека, Уэнсдей приобрела привычку неожиданно открывать перед ней столь уязвимую сторону. Для Энид это невероятная честь, но в то же время она испытывает беспокойство. Она считает, что не может быть ответственной за то, чтобы ей доверили чувства Уэнсдей Аддамс.
— Попробуй сказать об этом позже на сеансе с Кинботт, — предлагает Энид и, пытаясь разрядить обстановку, сталкивается плечом с девушкой. — Она подскажет тебе, что делать.
Уэнсдей хмуро смотрит на нее и встает, чтобы взять пальто. — Ты ничем не поможешь.
Чувство вины поселилось в желудке Энид, когда она смотрела, как Уэнсдей собирается уходить. Прежде чем та открывает дверь, Синклер пытается найти что-нибудь полезное.
— Если это тебя утешит...
Уэнсдей делает паузу и с любопытством оглядывается на нее.
— Я их не виню, понимаешь? Тебя легко любить.
— Какая вопиющая ложь.
— Да, хорошо, — легко соглашается Энид. — Но ты заставляешь людей стараться, даже если это трудно. Я вроде как понимаю.
Уэнсдей на мгновение задумывается над этим. — Значит, это моя вина, что я такая проблемная.
— Это не...
— Я виновата в том, что я такая очаровательная.
— Ты так полна этого, — говорит Энид, бросая в нее одну из подушек.
Уэнсдей легко ловит ее. Энид кажется, что на губах соседки мелькнул намек на ухмылку, прежде чем подушка попала ей в лицо. Подушка упала на колени, Энид подняла глаза, но дверь уже была закрыта, а Уэнсдей ушла.
Энид вздыхает, прижимает подушку к груди и снова падает на кровать Уэнсдей.
Если бы только ей так повезло с матерью, которая любила бы ее так сильно, что она не знала бы, что с собой делать.
---
Ее нет ни в их комнате, ни в библиотеке, ни на площадке, ни в одном из темных уголков Невермора. Вещи тоже нигде не видно, так что, скорее всего, Уэнсдей забрала его с собой.
Она поворачивается на каблуках, собираясь направиться прямо в центр города, но тут кто-то хватает ее за руку. Энид зарычала, но увидела только свою мать.
Инстинкты подсказывают ей, что она все равно должна рычать. Но манеры подсказывают ей, что надо успокоиться.
Брови Эстер удивленно приподнимаются. Энид даже не обращает внимания на то, что впервые за все время мать смотрит на нее с малейшим намеком на гордость.
— Куда это ты собралась? — спрашивает Эстер, следуя за Энид.
— В участок шерифа. Я не могу поверить, что шериф мог... сделать это в открытую, чтобы все видели.
Энид вспоминает выражение лица Уэнсдей, наблюдавшей за тем, как ее отца вытаскивают из Невермора. Миссис Аддамс позволила своему изящному образу нарушиться, когда по ее лицу потекли слезы. Младшего брата пришлось сдерживать другим офицерам, так как бедный мальчик кричал о своем отце. А Уэнсдей... Уэнсдей была в ярости.
— Уэнсдей, наверное, так волнуется.
— Я же говорила, что Аддамсы - плохая новость, — хмыкнула Эстер. — Пусть люди занимаются своими делами. Мы уезжаем завтра. Неужели ты собираешься потратить день впустую, беспокоясь о чужой семье?
Энид поворачивается к матери, снова скрипя зубами. — Уэнсдей - это не просто кто-то, мама! — кричит она, но тут же замечает отца, который стоит у парадной лестницы и наблюдает за ними.
— Да, да, — пренебрежительно отмахивается Эстер. — Но твой отец с нетерпением ждал сегодняшнего похода с тобой и мальчиками. О своей девушке побеспокойся позже.
— Я...
Мюррей дарит ей улыбку. Он понимает. Но на этот раз Энид согласна с матерью. Она не может так поступить с ним.
Уэнсдей вполне способна справиться сама. Чем Энид может помочь? Она будет только мешать.
---
Когда часы пробили одиннадцать, в общем зале Офелия-холл не осталось ни одного студента, кроме Энид. Но она все равно осталась, ожидая возвращения соседки. Она подумала о том, что Уэнсдей, наконец, осуществит свой план и навсегда покинет Невермор, но нет. Виолончель и рукопись остались в комнате. Она не могла уйти без них.
Где-то после полуночи она, вероятно, заснула на одном из диванов, потому что в какой-то момент ее разбудило что-то, ткнувшееся в щеку. Открыв глаза, она обнаружила, что этот предмет лежит у нее на плече, а когда подняла голову, то с удивлением обнаружила, что на нее смотрят четыре пары темных глаз.
— Buenos dias! — первым приветствует ее мистер Аддамс. Для человека, арестованного накануне, он звучит удивительно весело. — Эден, не так ли?
Эден... Энид встает, стараясь выглядеть как можно более презентабельно в такой неожиданной компании. — Вообще-то меня зовут Энид, — пытается она рассмеяться и улыбнуться.
— Любопытное место для ночлега, — замечает миссис Аддамс.
— Ты опять заперла нашу комнату? — спрашивает Уэнсдей.
— Я так волновалась, дурочка! — говорит Энид и бросается ее обнимать, но Уэнсдей отстраняется.
Энид понимает намек и отступает, но дергает ее за рукав, чтобы та не покидала полностью пространство блондинки. Белые манжеты Уэнсдей покрыты грязью. От нее пахнет землей, мертвечиной и чем-то таким, от чего у Энид сводит живот. От нее пахнет несчастьем и ядом, но Энид не отпускает ее. Чем бы ни занималась Уэнсдей, пока ее не было, она слишком измучена, чтобы жаловаться, даже когда голова Синклер опускается, чтобы облокотиться на ее руку.
— От тебя ужасно пахнет.
— Я раскопала могилу и провела ночь в тюрьме, — небрежно отвечает Уэнсдей.
Энид и сама слишком устала, чтобы разбираться в этом. — Это все объясняет.
Как раз в тот момент, когда Синклер опускает руку вниз, чтобы взять руку Уэнсдей, последняя наконец отстраняется.
— Тогда мне нужно смыть с себя всю грязь, — отрывисто произносит Уэнсдей, прежде чем убежать вверх по лестнице.
Оставшись наедине с семьей Уэнсдей, Энид говорит: — Я рада, что вы вышли на волю, мистер Аддамс.
— Я тоже! — ухмыляется он. — И побег из тюрьмы не нужен! Благодаря тому, что мое маленькое грозовое облачко очистило мое имя, я свободный человек.
— Мне немного грустно, что мы не воспользовались моим планом побега, — дуется младший брат Уэнсдей. — Ларч только что вернулся с моими динамитами.
(Энид поперхнулась воздухом.)
Мать гладит его по голове. — Может быть, при следующем аресте, Пагсли. Мы не знаем, как долго твой дядя Фестер сможет оставаться в бегах. Кстати, о Ларче.
Мортиша дважды щелкает пальцами, и Энид слышит звук чьих-то тяжелых шагов по лестнице. На лестнице появляется полумертвый мужчина с большим чемоданом, Энид не уверена, что пугает ее больше: человек из Франкенштейна на ее глазах или чемодан, в котором, возможно, находятся бомбы.
— Это... — Энид заикается, пока мистер Аддамс не объясняет ей.
— Подарок на день рождения Уэнсдей! Это будет в этот четверг, — подмигивает он.
— О, — Энид мысленно отмечает это. — Не хочу портить сюрприз, но это ведь не взрывчатка, верно?
— Нет, конечно, нет!
— Она не очень любит их, — говорит Пагсли. Энид даже не заметила, что он уже занял место рядом с ней. Несмотря на внешность, он умеет прятаться так же хорошо, как и его сестра. — Она считает, что от них слишком много шума.
Энид понимающе кивает. — Она больше любит клинки.
Пагсли улыбается. Это мальчишеская ухмылка, хоть и немного тревожная. Как это всегда бывает у Аддамсов. — Именно.
— В любом случае, сейчас самое время спрятать ее подарок, — говорит миссис Аддамс.
Мистер Аддамс горестно вздыхает. — Как жаль, что мы не увидим выражения ее лица, когда она откроет его.
— Вещь, будь умницей и помоги Ларчу найти хорошее место для тайника, — добавляет миссис Аддамс, но у Энид есть идея получше.
— А может, я принесу его в нашу комнату? — предлагает она, прежде чем обратиться к человеку, которого, судя по всему, зовут Ларч. — Вы делаете потрясающие вещи, сэр, но вы привлечете всеобщее внимание. Мельница сплетен здесь работает очень быстро, и не пройдет и минуты, как даже Уэнсдей узнает о странном... э-э... прячущемся кейсе в комнате одного из учеников.
Они оба поворачиваются к родителям, чтобы получить их одобрение: Ларч - с неизменно страдальческим выражением лица, а Энид - с милой улыбкой. Отец пожимает плечами.
— В ее словах есть смысл.
— О, но это очень тяжелый кейс. Ты уверена, что... — начала говорить миссис Аддамс, но Ларч уже бесцеремонно опустил чемодан в руки Энид.
Все Аддамсы моргают, глядя, как Энид, не спотыкаясь, ловит его.
— Без проблем. Я сильнее, чем кажусь.
Ухмылка Энид расширяется, когда она смотрит на их лица. Она не хочет хвастаться, но уверена, что ее клыки становятся все острее без всякого умысла, так же как и она сама - от такого внимания. Есть что-то невероятно приятное в том, чтобы заставить эксцентричную семейку Аддамс потерять дар речи.
— Это оборотень, — добавляет Энид и зовет Вещь с собой в комнату. — Было приятно снова увидеть вас!
— Оборотень! — слышит она восклицание Пагсли, когда уходит. — Можно я попрошу ее укусить меня? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста?
Энид ускоряет шаг. Учитывая, какие у нее были братья, она уверена, что Уэнсдей не хотела бы иметь дело с братом-ликаном.
---
— Энид. На пару слов.
Блондинка ставит на паузу видео на своем ноутбуке. У нее такое хорошее настроение после того, как она отчитала свою мать, что сама не замечает, как странно, что Уэнсдей инициирует разговор с ней. Обычно все происходит наоборот.
— С каких это пор мы встречаемся?
Когти Энид удивленно вытягиваются и со скрипом впиваются в стол. — Черт! — Она с трудом вытаскивает когти из дерева, а Уэнсдей молча наблюдает за ней. — Мы... хахаха! Конечно, мы не встречаемся! Где... Где ты вообще...
— Твоя мама нашла меня, когда я провожала свою семью.
Энид опускает голову на свою все еще зажатую руку. — Боже мой!
— Сказала что-то о том, что я ужасно влияю на тебя, и чтобы я прекратила все, что между нами происходит.
Энид вскидывает голову, теперь уже не заботясь о своих застрявших когтях. По лицу Уэнсдей не видно, что она чувствует по этому поводу, но Энид все равно чувствует себя виноватой.
— Мне очень жаль. Я же не говорила, что ты моя девушка или что-то в этом роде, клянусь.
Уэнсдей скрещивает руки. — Тогда объясни.
Энид вздыхает. — Я не знаю... Моя мама просто почему-то так решила, а я просто... Я не стала ее поправлять, потому что...
— Потому что?
— Ты ей не нравишься. Ты ей не нравишься в качестве пары для меня.
Уэнсдей на мгновение замирает. — ...И ты этого хотела?
Энид пожимает плечами. — Типа того? У нас, оборотней, все по-другому. Они тоже должны быть волками, чтобы стая могла существовать.
— В моей семье есть оборотни. Я никогда о таком не слышала.
Энид улыбается Уэнсдей. — Это потому, что твоя семья другая. Твоя семья никогда не заботилась о том, что должно быть, а что нет, верно? Оборотни в вашей семье никогда не были в стае.
— У нас есть наша семья. Нет необходимости быть в стае. Если им нужен кто-то, с кем они будут выть каждый месяц, мой дядя Фестер с радостью сделает это для удовольствия.
При этих словах Энид ощущает искру тепла и приступ ревности. — Моя мама никогда не заботилась о тех, кто мне нравится. Я никогда не могла влюбиться в своего товарища. Черт, я даже не могу подружиться ни с кем. В прошлом году, когда у меня появилась девушка, она вела себя так, будто это просто этап, который я должна пережить. Но с тобой...
Сердце Энид учащенно забилось, когда она встретилась взглядом с соседкой. Она отводит взгляд. Мысль о том, чтобы встречаться с Уэнсдей, приводит ее в ужас. Вот почему ее сердце бьется так быстро, как сейчас.
— Она поверила в это и испугалась, — продолжает Энид. — Я никогда не видела ее такой. Это было немного волнительно. Я хотела, чтобы она продолжала бояться.
Боялась, что потеряет свою дочь. Это помогло Энид хоть раз почувствовать, что она нужна.
— Мне очень жаль, что я втянула тебя в эту историю, Уэнсдей. Я все улажу, клянусь. Просто... — Она нервно смеется. — Дать мне несколько дней, чтобы набраться храбрости? Признаваться в том, что я солгала, будет чертовски неловко.
Уэнсдей не сразу отвечает. Она подходит ближе, пока не оказывается за лентой, в пространстве Энид. Она тянется к застывшей руке блондинки. Синклер все это время так внимательно наблюдала за ней, что даже не заметила, что ее когти отступили, как только Уэнсдей дотронулась до нее.
Аддамс берет ее руку в свою и говорит: — В этом нет необходимости.
Энид требуется несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. — А?
Уэнсдей переводит взгляд с руки, которую держит, на Энид. Если бы Синклер не знала ее лучше, она бы подумала, что Уэнсдей целует костяшку пальца, так как они застыли в одной позе. Но Уэнсдей опускает руку, чтобы снова скрестить руки.
На губах медленно растягивается улыбка, полная озорства. — Если так, то я не против подыграть тебе.
На этот раз Энид не поняла. — Правда?! Я, конечно, понимаю, что ты за то, чтобы причинять людям неудобства и все такое, но ты уверена?
— Разве я не ясно выразилась?
Энид прищурилась. — А что тебе за это будет?
Уэнсдей пожимает плечами. — Увидишь.
— И что это значит? — Энид смотрит, как та одевает пальто. — И куда ты идешь?
— На улицу. Мне нужны свечи. Много.
— Почему... Неважно.
Когда речь идет о Уэнсдей, лучше не знать. Все равно Энид надо планировать день рождения.
---
Энид в ярости. И разочарована. И просто... обижена.
Она действительно думала, что у них есть прогресс. Она правда думала, что в глубине души, за всеми этими колкостями, за мрачным нравом, Уэнсдей не безразлично.
Дело даже не в Хайде, вовсе нет. А в том, что Уэнсдей посчитала, что ей придется ее обманывать. Она бы пошла с ней, если бы Уэнсдей попросила.
Но ведь Аддамс никогда бы не попросила, не так ли? Это должно было означать, что она просит о помощи, а Уэнсдей скорее выцарапает себе глаза, чем признается, что ей нужна помощь.
Энид вздохнула, положив руку на стол. Она расстроена, ее предали, и все же... Она возвращается в ту самую комнату, которую покидает уже второй раз за сегодняшний день.
Она пытается прогнать воспоминания о многозначительном взгляде Йоко, когда она проговорилась, что ей нужен зонтик.
Это правда! Она действительно оставила его здесь. Неважно, что она могла бы просто поделиться с Йоко. И неважно, что она испытывает разочарование, когда, открыв дверь, обнаруживает, что комната пуста. Это вообще ничего не значит. Даже ее вздох, когда берет зонтик, или то, что она задержалась в комнате больше, чем следовало.
Уже собираясь уходить, она замечает, что хрустальный шар на столе Уэнсдей светится. Внутри него - клубящийся вихрь фиолетового света и дыма. Энид видела это достаточно раз, чтобы понять, что кто-то из семьи Уэнсдей пытается связаться с ней. Любопытно, ведь она никогда не была так близко к шару, Энид протягивает руку, чтобы дотронуться до него, но отступает назад, когда происходит внезапная вспышка света.
— С днем рождения... О!
Энид смотрит на миниатюрные проекции мистера и миссис Аддамс в хрустальном шаре. Так вот как отвечать на звонок? О, Боже.
— Привет, извините, — отвечает Энид. —Я просто увидела, как он закручивается, и мне стало любопытно. Я не думала, что прикосновение к нему может что-то сделать.
— О, не волнуйся, — успокаивает мистер Аддамс. — Мы просто хотели поздравить нашу маленькую гадюку с днем рождения. Где она?
— Ах, да, — улыбка, которую Энид нацепила ради них, померкла. — Я точно не знаю. Возможно, она скоро вернется. Обычно в это время она работает над своим романом.
— Да, конечно, — произносит миссис Аддамс. — Давай перезвоним позже. Я уверена, что она будет здесь после ужина.
Перед тем как их проекции исчезли, Энид говорит: — Ей понравился подарок, вы знаете?
Дым в хрустальном шаре рассеивается, и снова видно Аддамсов. Миссис Аддамс спрашивает: — Ну как, понравилось?
Энид кивает. — Она сразу же принялась за работу над одной из белок, как только открыла его. — Она смущенно хихикает. — Мне пришлось покинуть комнату на большую часть процесса, но я помню восторг в ее глазах. И ей очень понравилось, как детально был проработан мини-электрический стул.
Миссис Аддамс прижимает руку к груди, на ее лице появляется гордая улыбка. — Я знала, что он ей понравится.
— Он выглядит точно так же, как и тот, что у нас здесь, — делится мистер Гомес.
Энид чувствует, что, несмотря на тему разговора, на ее губах заиграла улыбка. — Наверное, поэтому он ей так понравился. Что-то напоминало ей о доме, да?
Мистер Аддамс искренне смеется. — Именно!
Миссис Аддамс смотрит на Энид, пока ее муж продолжает рассказывать, и девушка чувствует себя неловко под ее пристальным взглядом. Не то чтобы ей казалось, что ее плохо оценивают, или что-то в этом роде. Возможно, она просто привыкла к тому, что ее видит собственная мать. Но даже если ее не критикуют, она все равно чувствует себя уязвимой.
— Спасибо, что сообщила нам об этом, — говорит миссис Аддамс. — Мы знаем свою дочь как свои пять пальцев. Мы были уверены, что этот подарок ей понравится. Но всегда полезно иметь конкретную уверенность.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Или, ну. Хотелось бы, чтобы я лично поняла. — Энид крепче сжимает зонтик. — Иногда мне трудно понять, когда ей не все равно.
— Могла бы меня обмануть! — восклицает мистер Аддамс.
— Что-то мне подсказывает, что ты можешь, — добавляет миссис Аддамс. — Только перестань сомневаться в себе.
И с этими словами они прощаются с ней. Энид остается на месте, обдумывая ее слова, думая о том, насколько они верны, когда наконец возвращается Уэнсдей.
Темные глаза бросают взгляд на зонтик и спрашивают: — Опять что-то забыла?
Нет, я просто соскучилась по тебе, останавливает себя Энид. Ты тоже по мне скучала?
Если бы Энид могла перестать сомневаться в себе, как говорила миссис Аддамс, она бы посмотрела на то, как скрещены руки соседки, как та пытается хоть раз сохранить зрительный контакт, и подумала: да, да, соскучилась, и поверила бы в это.
Но Энид - эксперт по сомнениям в себе. Раньше она не сомневалась, когда дело касалось Уэнсдей. Но после той ночи, которую она пережила, легко вернуться к тому, что у нее хорошо получается.
Поэтому она говорит что-то вроде "да" и уходит, зная, что слишком слаба, чтобы остановить себя и вернуться.
---
Ей больно. Очень больно.
Этого следует ожидать при первом превращении, сказали ее братья. Но она не думала, что это будет так больно, они не готовили ее к этому. Впрочем, никому из них не приходилось сражаться с хайдом в первое превращение. Энид никогда в жизни не думала, что все будет именно так. Она никогда бы не решилась, если бы не...
— Уэнсдей!
Порезы и синяки запульсировали, когда она рывком поднялась с кровати. Особенно глубокая рана болит на лице, но она не обращает на это внимания, пытаясь понять, где находится. Она находится в темной комнате, но глаза ликана все еще позволяют ей видеть и понимать, что она в лазарете.
Она встает, намереваясь найти соседку, но, заметив фигуру, скорчившуюся у кровати, замирает. Сердце подпрыгивает к горлу, когда она узнает темные волосы и знакомые двойные косы.
— Уэнсдей! — плачет она, пробуждая девушку. Аддамс выглядит скорее раздраженной, чем какой-либо другой, сидя на стуле, который поставила рядом с кроватью. — Ты в порядке?
Энид никогда не видела, чтобы Уэнсдей так часто моргала, как сейчас. — Я в порядке?
— Когда я пришла в склеп, я увидела так много крови. Это была твоя, не так ли? Я так и поняла. Я использовала ее, чтобы выследить тебя в лесу, я... — Ее голос прерывается, и из него вырываются рыдания. — Я так боялась, что найду тебя истекающей кровью. Но вместо этого...
Она сжимает кулаки на простынях, впиваясь когтями в матрас, когда в ее сознании вспыхивает воспоминание о том, как Тайлер прижал девушку за горло.
— Если бы я промедлила хоть секунду, я бы опоздала, — говорит Энид, рык раздается где-то в глубине ее горла.
— Энид, успокойся.
Блондинка выныривает из оцепенения, в котором сама не заметила, как оказалась. Бледный свет полной луны - единственное, что освещает комнату, и это, должно быть, разжигает огонь в ее и без того пылающем гневе. Ее зубы жаждут вгрызться в плоть, а когти чешутся пронзить источник ее ярости.
Но вид Аддамс, купающейся в мягком лунном свете, отвлекает. Ее обычно темные глаза кажутся яркими, когда в них отражается луна. Она так прекрасна, что Энид едва не завыла от восторга.
— Я в порядке, — отвечает Уэнсдей.
— Но... Вся эта кровь...
Рука брюнетки потянулась вверх, чтобы коснуться подвески. — Сейчас не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке. Но ты...
К недоверию Энид, рука Уэнсдей отпускает подвеску, чтобы коснуться ее лица. Как только кончики пальцев коснулись ее щеки, Уэнсдей вздрогнула. Энид уже видела такое раньше. У Уэнсдей видение. Прошлое или будущее, она не знает.
Может быть, благодаря объятиям, которые Уэнсдей позволила ей ранее, Энид набирается храбрости и берет девушку за запястье. — Уэнсдей?
— Посмотри, в каком ты состоянии, — в конце концов говорит Уэнсдей, когда возвращается. — Посмотри, что он с тобой сделал. Неужели я должна быть тем, о чем ты беспокоишься?
Всегда, очевидный ответ.
Вместо этого Энид хихикает. В этот момент она считает себя дурой. Она не знает, как могла подумать, что эта девушка не заботится о ней. Она улыбается, радуясь этому осознанию и своей способности наконец-то принять его как истину. — Видела бы ты, в каком состоянии я его оставила.
Глаза Уэнсдей темнеют, но не так, чтобы это пугало Энид. А так, что Синклер судорожно сглатывает, лицо ее горит, а мысли бешено несутся.
На секунду ей кажется, что она слышит стук своего сердца, вырывающегося из груди, но на самом деле это кто-то стучит кулаками в закрытую дверь медпункта.
— Мисс Аддамс, откройте дверь немедленно!
Уэнсдей хмыкает и отводит руку назад. Энид тут же упускает ее. — Рассказали обо мне медсестре? — разочарованно произносит она. — Жалко.
— Это тебе за то, что ты лишила нас возможности видеться с сестрой! — кричит с той стороны двери голос, в котором Энид узнала Эрика.
— Что ты сделала?! — пискнула Энид.
— Я их выгнала. Они шумели. А тебе нужен был отдых.
— Я...
Звук бьющегося стекла заставляет Энид подпрыгнуть. В комнату вваливается громадная фигура, и по запаху Энид сразу понимает, кто это, еще до того, как он поворачивается, чтобы зыркнуть на Аддамс.
Уэнсдей не должна ухмыляться, глядя на брата соседки, который, кажется, в десяти секундах от того, чтобы загрызть ее.
— Вот это уже больше похоже на то, — с удовлетворением говорит Уэнсдей.
— Уэнсдей, пожалуйста, — Энид встает, чтобы успокоить своего брата. — Маркус, я в порядке. Пожалуйста, успокойся.
Маркус еще немного порычал, то и дело направляя морду на Уэнсдей.
— Уэнсдей собирается отпереть дверь, — Энид натянуто улыбается Уэнсдей, — не так ли?
Аддамс на мгновение упрямо задерживает на ней взгляд, потому что она не может не быть занудой. В конце концов, она уступает.
— Вещь, — успевает позвать Уэнсдей, прежде чем они слышат крик медсестры и удивленные возгласы братьев Энид по ту сторону двери. Вскоре дверь распахивается, придаток держится за ручку, размахивая ключом. Медсестра выхватывает его с оскорбленным видом.
— То, что ты встречаешься с нашей сестрой или что-то в этом роде, не означает, что ты можешь так поступать, — говорит Дилан. Он пытается выглядеть так же грозно, как Маркус, но в итоге получается, что он похож на капризного ребенка.
— Значит, я должна была просто позволить тебе сеять хаос, пока Энид выздоравливает? — Уэнсдей отвечает залпом. — Ты чуть не сбил ее капельницу.
Маркус быстро поворачивает голову к двум мальчикам, которые тут же съеживаются под взглядом старшего брата.
— Вы должны были дождаться моего возвращения, — говорит медсестра, после чего силой усаживает Уэнсдей на одну из других кроватей. — Пойдем, Ромео. Дай мне осмотреть твои раны.
— Я же сказала, я в порядке.
— Меня не волнует, закрыла ли какая-то призрачная прародительница твои раны. Она тоже вернула тебе всю потерянную кровь? — Когда Уэнсдей не отвечает, та добавляет: — Я знаю, что вы, Аддамсы, крепкие, но у вас есть свои границы, и я не хочу выяснять, что это такое, пока вы находитесь под моей ответственностью. А вы!
Маркус недоуменно смотрит на то, что к нему вдруг обратились. Ему в лицо бросают халат пациента, на что он обиженно отмахивается.
— Наденьте его и перейдите в более удобную форму, чтобы вы могли убрать беспорядок, который вы устроили!
Уэнсдей только и успела, что бросить на Энид ошарашенный взгляд, на который была способна физически, прежде чем медсестра закрыла за ними занавеску. Несмотря на весь этот переполох и еще более глубокое неодобрение ее семьи по отношению к Уэнсдей Аддамс, Энид невероятно привязывается к ней.
---
Раны превратились в шрамы. Энид ничего не может с этим поделать. Поначалу она беспокоилась. Как ей сделать так, чтобы шрамы от гризли сочетались с ее одеждой? Может, ей просто замазать их косметикой?
Но Уэнсдей сказала, что она должна гордиться ими. То, как Уэнсдей смотрела на ее шрамы, вызвало в Энид чувства, которые не совсем похожи на гордость, но они помогли ей принять их. В конце концов, она получила их, защищая свою подругу. А защита всегда стоит того.
Так что они стали ей нравиться, правда, до тех пор, пока она не вернулась домой, и это первое, что заметила Эстер Синклер.
— Что случилось с твоим лицом?! — Эстер чуть не вскрикнула.
— Я тоже рада тебя видеть, мам, — категорично заявляет Энид, затаскивая свои сумки в дом.
— Она получила их в бою с хайдом! — Эрик вскакивает. — Разве это не суперкруто?
Пока братья рассказывают матери о том, что произошло в Неверморе, к ней подходит Мюррей и мозолистыми руками осторожно берет Энид за лицо.
— Тебе больно? — спрашивает он.
Энид улыбается ему. — Уже нет. Мы быстро заживаем, помнишь? Но, думаю, эти были слишком глубокими, чтобы полностью исчезнуть.
Он качает головой. — Я не это имел в виду.
— О чем ты думала, идя против Хайда! — кричит Эстер.
— У меня не было времени думать, — закатывает глаза Энид. — Мне нужно было спасать Уэнсдей .
— Маленькая Аддамс. Конечно, — Эстер в отчаянии вскидывает руки. — Вот я и подумала, что теперь, когда ты можешь превращаться, тебе будет легче найти себе подходящего товарища, — добавляет Эстер. Она сменяет руки Мюррея на лице Энид, они становятся явно менее нежными и более навязчивыми. — Кто выберет тебя, когда ты так выглядишь?
— Она выглядит прекрасно, — говорит Маркус, неся все их сумки вверх по лестнице. — Мы оборотни, мы грубые.
— Волки-самцы, — произносит Эстер.
— Сейчас какой год, мама. Кому какое дело?
— Дилан!
Не имея сил разбираться со всем этим, когда она не была дома и часа, Энид оставляет их и уходит в свою комнату. Она на секунду замешкалась, глядя на свою красочную комнату, и тут же почувствовала, что ей чего-то не хватает. Она усмехается про себя, когда понимает, чего именно.
Ей не хватает черной виолончели, безупречно стоящей в углу, звука пишущей машинки, щелкающей в комнате. Она скучает по разумной руке, листающей журналы, и по мрачной девушке, читающей рукописи.
— Что ты со мной сделала? — шепчет она себе, распаковывая чемоданы.
Как будто она вызвала ее, просто подумав о ней, Энид получает сообщение с неизвестного номера в самый разгар распаковки. В любое другое время она бы просто нажала кнопку "блокировать" и пошла дальше, но формат текста привлек ее внимание.
Приветствую тебя, Энид, гласит сообщение.
Возможно, для тебя это будет шоком, но у меня каким-то образом появился телефон. Можешь перестать злорадствовать. Это не я решила его купить. Это подарок Ксавье, видимо, за спасение его жизни.
Я по-прежнему считаю, что он мне не нужен, но раз уж он у меня уже есть, я решила, что должна использовать его по максимуму.
Давай, расскажи мне о том, как ты провела школьные каникулы в совершенно другой тюрьме вместе со своей семьей. Я не ожидаю, что это будет хуже, чем у меня, но я не теряю надежды.
Навсегда во тьме,
Уэнсдей Аддамс
Возможно, это неразумное решение, но Энид не раздумывает, набирая номер неизвестного телефона. Сначала никто не отвечает, и Энид уже готова сдаться, но тут звонок прекращается, и знакомый сухой голос произносит "Алло?" самым бесстрастным тоном.
Энид слегка подпрыгивает, издает легкий визг. — Привет, Уэнсдей!
— Привет, — категорически повторяет девушка.
— Это действительно ты! Боже мой. Как, черт возьми, ты достала телефон?
— Ксавье. Ты что, не читала мое сообщение? По-моему, я ясно выразилась по этому поводу.
— Ну да, ну да, — Энид прикусила губу, не ожидая, насколько счастливой сделает ее голос соседки.
— Я чувствую, как ты вибрируешь, — говорит Уэнсдей. — Ты, кажется, счастлива быть дома. Странно.
Энид насмехается. — Я счастлива не поэтому, глупышка.
— Объясни.
— Сама догадайся.
Уэнсдей хмурится.
— Ты уже дома? — спрашивает она, устраиваясь поудобнее на кровати, где лежат забытые вещи.
Проходит мгновение, прежде чем Уэнсдей отвечает. — Может быть, еще полтора часа езды, прежде чем я окажусь дома. А ты?
— Еще и часа не прошло, а мама уже нашла четыре или около того повода для недовольства. Видела бы ты ее лицо, когда она увидела мои шрамы.
— Что бы она ни говорила, не слушай, — говорит Уэнсдей с удивительной твердостью. — Они прекрасны.
— Ты считаешь меня красивой?
— Это не то, что я сказала.
— Это то, что я услышала.
— Ты невыносима, — ворчит Уэнсдей. — Ты поэтому позвонила? Чтобы помучить меня?
Энид хихикает. — Может быть. Но разве не для этого ты мне писала? Чтобы помучиться?
Наступает момент колебаний. Затем...
— Может быть.
---
Это становится рутиной. Энид тоже этого не ожидала. Научив Уэнсдей с большим удовольствием, что нет, она не обязана подписывать каждое сообщение, как письмо, отправленное по почте, она стала писать девушке почти ежедневно во время школьных каникул. К большому огорчению ее матери.
(— Чего ты хихикаешь?
— Я попросила Уэнсдей прислать мне селфи, а на этот раз ей удалось сделать только глаз. Смотри!
— Мне не нужно это видеть, просто...
— На днях это был ее нос. А до этого это был ее второй глаз. Мне придется собрать все это в коллаж, чтобы получить ее полное лицо.
— Просто съешь свой ужин, ради всего святого.)
Энид решила быть тем несноснее, чем больше Эстер раздражалась, но один случай, когда Эрик сказал, что она должна просто переехать к Уэнсдей, если они так привязаны друг к другу, заставил Синклер сбавить обороты.
В любом случае, когда в этом замешана Энид, ничего удивительного в этом нет. Удивительно то, что Уэнсдей соглашается с ней, даже если большинство ее ответов сводятся к отрывистым односложным фразам. Либо Аддамс настолько скучна, либо блондинка настолько увлекательна. В любом случае.
Сегодня Энид не может ответить на сообщение, несмотря на то, что ей было бы очень интересно узнать у Уэнсдей, что же это за Аддамсы такие. После того как соседка рассказала, как жаль, что она не смогла позавтракать, потому что Пагсли уронил семейный тостер в ванну, когда в ней находился их дядя, Энид снова поддалась искушению спросить, как просто быть Аддамсом - это так... долговечно.
Но с этим придется подождать. Ведь Энид - Синклер, а быть Синклером в полнолуние означает, что на ночь ее сменяет Волк. А это значит, что нужно выйти на улицу, чтобы насладиться ночью вместе со своей стаей и другими стаями Сан-Франциско, - то, что Энид всегда хотела сделать с самого детства. Она всегда хотела делать это по ночам, когда ей приходилось запираться в своей комнате в Неверморе, прячась от своих собратьев, чтобы они не узнали, насколько она дефектная.
Но теперь у нее появился шанс. Как бы ни было страшно вступать в схватку с ужасающим Хайдом, которым был Тайлер, она благодарна этому опыту за то, что он наконец-то вытащил из нее Волка.
Я
[ cnt tslk 2day (не могу говорить сегодня) ]
Ebony Dark'ness Dementia
[ Что.]
Я
[ Oit witj psjk ]
Ebony Dark'ness Dementia
[ Прости?]
Я
[ Fulk mppn 2nite (полнолуние сегодня) ]
Ebony Dark'ness Dementia
[ Энид, если у тебя инсульт, напиши мне номер 1 ].
Синклер рычит от досады и просто звонит ей. Когда на звонок наконец отвечают, Энид пытается что-то объяснить, но у нее выходит только рычание. Она забыла, что не может говорить в этой форме, и вспомнила об этом только тогда, когда в ответ получила лишь молчание.
Теперь, когда она это сделала, это немного странно - чувствовать необходимость сообщать Уэнсдей, почему она не может сразу ответить, вместо того, чтобы просто... оставить ее сообщения непрочитанными на ночь, пока не будет в состоянии это сделать. Уэнсдей не потребует такой актуализации.
Она даже не настоящая твоя девушка, внутренне сокрушается она.
На другом конце линии по-прежнему молчит Уэнсдей. Как раз в тот момент, когда Энид начинает думать, что она выставила себя на посмешище, разговаривая, похоже, ни с кем, Уэнсдей наконец-то заговорила. — О. — Пауза, затем: — Полнолуние, да. Я забыла.
Если бы Энид осмелилась предположить, ей бы показалось, что Уэнсдей звучит немного... не взволнованно, нет. Уэнсдей Аддамс не волнуется, насколько Энид знает. Может быть, просто... застигнута врасплох.
— Ты сможешь резвиться в лесу, как всегда хотела. Что бы это ни значило.
Энид топнула ногой и издала нечто среднее между хныканьем и рычанием. Ей потребовалось дополнительное самообладание, чтобы не раздавить телефон в руке. Сейчас она не в настроении, чтобы ее дразнили.
— Ну, тогда не задерживай себя. Сегодня прекрасный вечер. Наслаждайся.
К удивлению Энид, Уэнсдей знала достаточно, чтобы завершить разговор и оставить ее в полной тишине. Она не знала, как к этому отнестись. Ее голос звучал более отрывисто, чем обычно. Это мало о чем говорит, но то, что ей сказали наслаждаться собой, прозвучало странно из уст соседки. В основном потому, что это не звучало язвительно или со злым умыслом.
Ночь была прекрасной. Но даже несмотря на то, что она вместе со стаей завывала на луну, ей нестерпимо хотелось, чтобы к концу ночи у нее был выбор - подняться на балкон своей комнаты в общежитии и вместе с Уэнсдей тихо смотреть, как над ними нависает луна.
Это становится ясно, когда она смотрит на луну и думает только о Аддамс. Она начинает влюбляться в нее, и это просто замечательно. Влюбляться в девушку, которая отказывается от романтики.
Эта мысль заставляет ее снова завыть, и, закончив, она низко опускает голову. Может быть, луна что-то делает с ней, заставляя быть более эмоциональной, чем обычно.
Как раз в тот момент, когда она собирается уйти и просто пойти домой, на нее смотрит другой оборотень в темной шерсти и с карими глазами. Он выглядит более кротким, чем обычные волки, его поза сгорблена, словно он хочет казаться как можно меньше. Энид с любопытством наклоняет голову. Он напоминает ей своего отца.
Энид кривится, решив, что это может быть знаком того, что она должна хотя бы попытаться насладиться ночью, а не тосковать по Уэнсдей в своей комнате. Другой волк навострил уши и понесся за ней галопом, как преследуют маленькую черную птичку.
---
— Энид!
Энид вскакивает, когда с ее головы срывают наушники. Она хмуро смотрит на мать, потому что, конечно же, это она виновата. — Эй!
— Я звала тебя, но ты меня не слышала! — Эстер на мгновение замирает и прижимает наушники к уху. — Это не один из тех к-попов, на которых ты помешана. С каких пор ты слушаешь классическую музыку?
— Это не совсем классическая музыка. Это просто кавер на виолончели на песню Metallica, — пробормотала Энид, возвращая наушники.
— Что?
Энид натянуто улыбается, хлопая ресницами. — Я тебе зачем-то нужна?
За продуктами, что, вероятно, ей и нужно. Она сидит в своей комнате и хандрит с тех пор, как осознала свои чувства. Не помогает и то, что Уэнсдей уже не так часто развлекает ее текстами, как вначале. Похоже, что развлечение, которое она получала от этого, прошло, и она переключилась на другое увлечение.
И это нормально. Она привыкла к этому. Уэнсдей всегда уходила по своим делам, оставляя Энид гадать, когда же она вернется, как ждущий щенок. И Энид всегда ждет, потому что, к ее чести, Уэнсдей всегда возвращается.
— Скоро твой день рождения, — замечает Эстер, подтаскивая их тележку к кассе. — Что-нибудь хочешь?
Энид вздыхает. — Маленького черного котенка.
Эстер застонала. — Я уже говорила тебе, что не хочу, чтобы в доме были кошки. Это жуткие маленькие угрозы, которым нет до тебя никакого дела. Как насчет собаки?
— Мы оборотни, мама. Я не хочу иметь в качестве домашнего животного что-то, похожее на Дилана.
Кассирша приостанавливает оприходование товаров покупателя, стоящего впереди Энид и Эстер. Она вопросительно смотрит на них расширенными глазами, но другая покупательница лишь пожимает плечами и улыбается. Должно быть, она недавно в городе, если не знает о Синклерах.
Энид не обращает на нее внимания и дуется на мать. — А кошкам не все равно. Просто они... Показывают это по-разному.
— Ой, я забыла про масло, — бормочет Эстер, как будто разговора, который она начала, никогда не было. Она просит Энид остаться, прежде чем бежит за тем, что забыла.
— Думаю, ты права. Кошек просто неправильно понимают.
Энид моргает, глядя на другого покупателя. — Спасибо. — Он кажется знакомым. — Прости, мы знакомы?
Он немного застенчиво улыбается, почесывая за ухом. — Я выглядел по-другому, когда ты встретила меня прошлой ночью. Но я тебя легко узнаю. — Он показывает на боковую часть своего лица, где должны были быть шрамы Энид. — И это здорово, что ты сохраняешь свой блеск, даже когда ты выла.
В этот момент у Энид наконец-то прояснилось. — Это был ты!
— Да. Странно, что в прошлое полнолуние я впервые тебя увидела. Ты недавно в городе?
— О, нет, нет. Просто... вообще-то я новичок в волководстве. Я был немного поздним цветком.
— А, понятно.
В разговоре наступает затишье, и тут Энид замечает, что писк прекратился. Оба молодых оборотня смотрят на кассиршу, которая спешит вернуться к своим обязанностям и быстро упаковывает продукты для мальчика.
— Приятно было снова встретиться с тобой, эм... — замялся мальчик, выжидательно глядя на нее.
— Энид.
— Роман.
Эстер возвращается как раз к тому времени, когда Роман уже ушел. К несчастью для Энид, ее мать увидела этот обмен на обратном пути и поспешила воспользоваться случаем.
— Кто это был? — спрашивает она, Энид уже чувствует усталость.
— Просто еще один ребенок-оборотень, которого я встретила в прошлое полнолуние, — пытается она ответить невпопад. — Ничего особенного.
Но очевидно, что для Эстер Синклер это очень важно. Ее дочь, которая теперь может превращаться, по ее мнению, хоть раз в жизни проявляет интерес к другому мужчине-оборотню. Это не какая-то девушка, не мальчик-горгона или, не дай бог, Аддамс. Это потенциальный подходящий товарищ, который не принесет Эстер позора.
Я:
[ смешная история из сегодняшнего дня ]
[ в прошлое полнолуние я встретила мальчика, с которым в кои-то веки нашла общий язык, и моя мама уже подумывает о свадьбе, потому что он тоже оборотень лол ].
Энид быстро гасит экран и убирает телефон, как только нажимает кнопку "Отправить". Она понимает, что это жалкая попытка привлечь внимание Уэнсдей. Ее щеки пылают, но даже стыд не может помешать сделать это. Ей сейчас слишком плохо, чтобы беспокоиться о своей гордости.
Она слишком быстро возвращается к телефону, когда получает уведомление о том, что ей ответили.
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Я думала, мы должны были встречаться.]
[ Насколько известно твоей матери, я имею в виду.]
Энид чуть не получила сердечный приступ, читая первое сообщение, пока не пришло второе. Честно говоря, она почти забыла об этом.
Я:
[ если честно, мы не особо стараемся убедить маму в том, что это так ]
[ она, наверное, думает, что мы не всерьез :/ ]
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Та фотография, что у тебя в телефоне с какой-то другой девушкой, тоже не помогает нашей уловке. ]
Энид поворачивает телефон, чтобы посмотреть на полароид своей любимой участницы Loona, который она положила в яркий чехол, прежде чем вернуться к экрану. О?
Я:
[ кто-то кажется ревнует :3 ]
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Я просто сомневаюсь в твоей преданности этой уловке. Позволь напомнить, что это была твоя идея.]
Я:
[ Ох?? Нет???? ]
[ Это была ТВОЯ идея - зачем-то поддерживать недоразумение ]
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Ты первая его продолжила.]
Энид хмыкает, но на ее лице появляется глупая улыбка. Будь она проклята за то, что пропустила это.
Я:
[ БОЖЕ, если ты хочешь, чтобы я убрала фотографию из своего чехла, то хорошо ]
[ но взамен я хочу нормальное селфи ].
Ebony Dark'ness Dementia:
[ ХОРОШО.]
Энид терпеливо ждет, но когда проходит три минуты без нового ответа, она донимает соседку целым рядом сообщений.
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Наберись терпения.]
[ Я работаю над этим.]
Наконец, через полчаса она получает ответ.
Ebony Dark'ness Dementia:
[ Вот, пожалуйста <3 ]
[ изображение отправлено ]
[ ВЕЩЬ ОТПРАВИЛ ЭТО СООБЩЕНИЕ ]
[ ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ТОЛЬКО СФОТОГРАФИРОВАТЬ МЕНЯ ]
[ ЭНИД ]
[ ЭНИД! ]
Она слышит, как Эрик из соседней комнаты говорит, что Энид сошла с ума от того, как громко она хихикает. Она не обращает на него внимания и сохраняет фотографию, а затем сразу же устанавливает ее в качестве обоев.
---
Несмотря на это, в последующие дни сообщения от Уэнсдей остаются отрывистыми, и Энид становится еще грустнее, ведь приближается ее день рождения. Что... нормально.
Уэнсдей ведь не знала.
Кроме того, с того самого дня на рынке Эстер все время настаивает на том, чтобы Энид завязала отношения с Романом. Сначала это раздражало, потом переросло в полное расстройство, когда Эстер пригласила его домой, не предупредив Энид.
— Какого черта, мама?! — шипит Энид, оттаскивая Эстер на кухню. Они бросили Романа на произвол судьбы.
Эстер задыхается. — Следи за языком, юная леди.
— Разве я не говорила тебе, что уже встречаюсь с Уэнсдей? Он меня не интересует!
Одно дело - донимать Энид по этому поводу. Совсем другое дело, когда ее мать одобряет ухаживания вместо нее. Роман кажется милым мальчиком. Он не заслуживает того, чтобы за ним так ухаживали.
Эстер насмехается. — Опять Аддамс? Энид, мы с тобой обе знаем, что из этого ничего не выйдет. Но посмотри на Романа! Я бы предпочла для тебя более сильного волка, но, по крайней мере, он таковым является!
— Потому что это то, что не будет тебя смущать, верно?! — восклицает Энид, повышая голос с шипения до громкости, которая, несомненно, слышна во всей гостиной. — С тобой всегда так. Что положено. Что принято. Разве не достаточно того, что я такая, какая есть, и мне это нравится? Разве не достаточно того, что мне нравится, с кем я выбираю быть?
Она надеялась, что именно это, наконец, до нее дойдет. Если бы мама видела, как ее это ранит, если бы она могла посмотреть на слезы, жгущие ее глаза, и успокоить.
Но Эстер слишком занята тем, что смотрит на дверь, ведущую в гостиную. — Говори тише, Энид. У нас гость, ради всего святого.
Энид чувствует, как в этот момент замыкается в себе. Это не стоит ни ее слез, ни обиды, ни гнева. Если Эстер их не замечает, то какой в этом смысл?
Она вытирает глаза и, не обращая внимания на мать, направляется в гостиную. Роман отпрыгивает от братьев, как только замечает ее.
— Привет, — приветствует он, нервно смеясь. — Извини, я не знал, что ты меня не ждешь.
— Не извиняйся, — отвечает Энид, это звучит более лестно, чем то, как она обычно говорит. Она не обращает внимания на мать, стоящую позади нее. — Это не твоя вина. Мы можем пообщаться на улице?
— Да, это прекрасно! — Эстер хлопает в ладоши. — Я схожу за твоей...
Из глубины горла Энид внезапно вырывается рык. Она уделила Эстер минуту своего внимания, чтобы бросить на нее взгляд, а затем направилась на улицу, Роман поспешил за ней.
Она идет молча, пока они не доходят до ближайшего школьного двора. Уже достаточно поздно, чтобы детей не было видно, поэтому она подходит к одному из деревьев, стоящих неподалеку, разжимает кулак и наносит мощный удар по стволу.
Дерево сотрясается от удара, листья осыпаются на Энид, она прислоняется головой к стволу и глубоко дышит.
— Мне очень жаль, — голос Романа возвращает блондинку на землю. Он звучит немного испуганно.
— Нет, извини, я просто...
— Я не знал, что у тебя уже есть девушка, клянусь. Твои братья уже дали мне знать, поверь мне. Я отстану.
Сквозь раздражение Энид умудряется почувствовать волну симпатии к своим братьям. Это вызывает у нее смех. — Все в порядке, я понимаю. Я должна сожалеть. Моя мама втянула тебя в эту историю.
— Я понимаю, — пожимает он плечами. — В каждой семье что-то происходит. Я понимаю, если ты пока не хочешь возвращаться. Мы можем пообщаться? Обещаю, это будет совершенно платонически.
Это действительно звучит заманчиво. Ей не противен этот парень. На самом деле он как раз в ее вкусе. Она, наверное, вышла бы за него, если бы не была так безнадежно влюблена в Уэнсдей.
Но именно поэтому она и качает головой. Если бы она дала ему шанс, то могла бы влюбиться в него, она прекрасно это понимает. Но она не хочет, чтобы ее сердце пока не расставалось с Уэнсдей Аддамс. Она хочет продолжать привязываться к ней прямо сейчас, наслаждаться бабочками, которые та вызывает в ее животе, и с нетерпением ждать тех мимолетных моментов, когда Аддамс хоть раз обратит на нее внимание.
Это жалко, но она хочет побыть жалкой еще немного.
— И это тоже нормально, — говорит Роман с искренней понимающей улыбкой.
---
Энид отказывается от посиделок с семьей в тот вечер. Она не в настроении: то, что произошло между ней и Эстер, все еще оставляет напряжение в воздухе. Энид боится, что не сможет контролировать себя, если станет волком.
Она ворочается в постели, пытаясь заснуть, а ее волк умоляет ее выйти наружу и ответить на зов луны, как вдруг слышит шепот за окном. Она остается под одеялом, но ее внимание сосредоточено на том, что кто-то забирается на крышу.
Она подумала о том, что в дом может забраться грабитель, зная, что большинство членов семьи в это время месяца отсутствуют дома. Но если они так много знают, то должны знать и то, что они - семья оборотней, верно?
В тот самый момент, когда когти Энид разжимаются, приготовившись к щелчку и открытию замка окна, она, наконец, понимает, что за слова прозвучали шепотом.
— Почему-то ее комната более красочная, чем наша комната в Неверморе, — ворчит знакомый голос. — Подержи меня, Вещь. Я могу потерять сознание.
Энид вскакивает с кровати и обнаруживает, что на подоконнике сидит Уэнсдей Аддамс, а лунный свет заливает ее и ее черный наряд серебристым сиянием. Вещь, сидевший у нее на плече, толкает девушку, а затем указывает на Энид, лежащую на кровати. Уэнсдей удивленно смотрит на Синклер, когда та наконец замечает ее.
— Я часто забываю, что твои глаза светятся в темноте, — говорит брюнетка, наклонив голову, с любопытством в голосе. — Это всегда приятный сюрприз.
— Уэнсдей?!
— Я не думала, что ты придешь, — говорит она, закрывая окно. Энид застывает в недоумении.
— Ты не думала, что я буду здесь, — категорично заявляет Энид, подходя к соседке. — В моей комнате.
— Сегодня полнолуние. Я думала, ты будешь гулять.
— Мне не хотелось превращаться. Неважно. Уэнсдей, что ты здесь делаешь?!
Аддамс делает резкий выдох, как будто Энид доставляет ей неудобства, мешая сделать то, что она планировала сделать, если бы Синклер не было дома. — У тебя день рождения. — Затем, немного подумав, она добавляет: — Я хотела тебя поздравить.
У Энид перехватывает дыхание. Она переводит взгляд с соседки на Вещь, который шевелит пальцами в ее сторону. Она все еще не может поверить, что два самых любимых человека в мире находятся прямо перед ней.
Переполненная счастьем, Энид обнимает Уэнсдей в третий раз за все время знакомства. В отличие от того первого раза после битвы в Неверморе, Уэнсдей не отталкивает ее. От плеча Аддамс, на котором покоится подбородок Энид, Вещь тянется к ее щеке, и блондинка обнимает его в ответ.
Уэнсдей позволяет всему этому длиться десять замечательных секунд, прежде чем попросить Энид отодвинуться. Синклер подчиняется, полностью удовлетворенная, а Вещь к тому времени, как она отстраняется, перебирается к ней на плечо.
— Спасибо, — смущается Энид. — Это просто лучший день рождения в истории.
— Мы еще даже не вручили тебе подарок.
Улыбка Энид расширяется. — Вы принесли мне подарок?
В этот момент Энид наконец замечает рюкзак, который держит Уэнсдей. Из него она достает что-то вроде фоторамки небольшого размера, завернутой в красочную подарочную упаковку.
— Это от Вещи, — говорит Уэнсдей, и Энид тепло улыбается ему, принимая подарок.
Он сжимает пальцы, а затем прижимает их кончики к щеке Энид - его вариант поцелуя. Она хихикает.
— В последнее время он увлекся живописью, — объясняет Уэнсдей, когда Энид с нетерпением разрывает обертку.
Волчица задыхается, когда подарок полностью раскрывается. На картине изображена она в волчьей форме в лесу Невермора, свет кровавой луны отбрасывает красный отблеск на остальную часть картины. Это прекрасно.
Она говорит об этом придатку, который преклоняется перед похвалой. Затем он решительно указывает на Аддамс, которая еще больше хмурится.
Твоя очередь, понимает Энид.
Блондинка лукаво улыбается. — У тебя есть подарок и для меня?
Уэнсдей глубоко вдыхает, прежде чем выпустить воздух. Она роется в кармане и достает что-то черное и блестящее.
— О, — говорит Энид, беря его, немного удивленная. — Ты подарила мне флэш-накопитель?
— Подарок внутри.
Вещь взмахивает указательным пальцем, как дирижер в такт воображаемым ритмам.
— Музыка, — вздыхает Энид.
— Несколько кавер-версий для виолончели, — объясняет Уэнсдей. — Не спрашивай меня, какие песни. Проиграй их потом и сама поймешь.
Маленькая черная флешка теперь кажется мне чуть более ценной. — Это могло быть электронное письмо.
Уэнсдей на мгновение задерживает взгляд на Энид. Она произносит: — Я в курсе.
Все силы Энид уходят на то, чтобы не разрыдаться. Но ей это как-то удается. — Я тоже по тебе скучала.
Уэнсдей отводит взгляд. Синклер узнала, что это версия брюнетки - быть взволнованной. У той обычно есть привычка поддерживать немигающий зрительный контакт до тех пор, пока собеседник не почувствует дискомфорт, что, вероятно, имеет смысл.
— Ты заслуживаешь хотя бы этого, — говорит Уэнсдей. — Может быть, у меня и были скрытые мотивы в тот вечер, но я не лгала, когда говорила, что сожалею о том, что не выразила должной благодарности за то, что ты приготовила на мой день рождения. Я в долгу перед тобой.
Энид протянула к ней руки. — Можно я еще раз тебя обниму?
Уэнсдей скорчила гримасу. — Не тяни.
Ее руки опускаются. — Ой.
— Ну, теперь, когда мы сделали тебе подарок, — произносит Уэнсдей, поворачиваясь к окну.
— Что? — Энид надувается. — Ты уже уходишь?
Вещь спрыгивает с плеча волчицы и приземляется на подоконник, растопырив все пять пальцев, чтобы остановить хозяйку. Уэнсдей стонет.
— Не уходи пока! — Энид дергает Уэнсдей за рукав и тянет ее дальше в свою комнату. К ее облегчению, Аддамс совсем не сопротивляется. Она позволяет тянуть себя, пока они не оказываются сидящими на кровати. — Мне нужны не только подарки. Я хочу провести с тобой время.
— У нас мало времени, — говорит Уэнсдей, но не двигается с места. — Мы попали сюда, потому что моя тетя живет неподалеку. Портал, который она подключила дома, будет работать всего несколько часов.
Энид делает паузу, доставая свой ноутбук. — Портал...?
— Она ведьма.
— Я... Ладно, да. Я не должна удивляться. Просто дай мне послушать хотя бы одну песню, прежде чем ты уйдешь, хорошо?
— Ты можешь послушать ее после того, как я уйду.
— Но я хочу лично сказать тебе, какой потрясающий у тебя подарок! — Энид внимательно смотрит на соседку. — Уэнсдей Аддамс, тебе сейчас неловко?
— Просто слушай уже, черт возьми, чтобы я могла уйти.
Энид не обращает внимания на то, что Уэнсдей может просто пойти, если она действительно хочет пойти. Может быть, Аддамс этого не понимает. А может быть, она хочет задержаться так же сильно, как Синклер хочет, чтобы она осталась.
Файлы не имеют названий, поэтому у Энид нет другого выбора, кроме как проиграть их, чтобы узнать, что это за песня. Поэтому она наугад выбирает один.
В комнате звучит виолончель, и у Энид расширяются глаза, когда она сразу понимает, что это за песня. Несмотря на то, что Уэнсдей заявила, что ей пора уходить, она с восторгом наблюдает за реакцией Энид.
— Это... Sonatine?
— Я не знаю. Все они были сыграны по памяти после того, как ты много раз включала их в нашей комнате.
— Ты их запомнила, конечно, запомнила...
Энид на мгновение прислушивается к музыке. Уэнсдей действительно чрезвычайно одарена в этом. Трудно передать словами, как она тронута тем, что она сделала ей такой подарок, сыграв музыку, которую Уэнсдей презирает, но Энид обожает.
— Энид, — вдруг произносит Уэнсдей. В ее голосе звучит почти беспокойство. — Почему ты плачешь? Ты расстроена?
Энид качает головой. Ее руки поднимаются, чтобы вытереть глаза, но в то же время, чтобы спрятать лицо. Она чувствует, как Вещь поглаживает ее по коленке, и от этого ей еще больше хочется плакать. — Я просто очень счастлива, вот и все. Ты действительно сделала этот день рождения самым лучшим.
— Счастье. Неужели это правда?
Энид хихикает. — Думаю, нет. Я была очень расстроена перед твоим приходом. Мы с мамой поссорились. Или, ну, она, наверное, не так это воспринимает. Наверное, она думает, что я просто закатываю истерику и ждет, когда я возьму себя в руки. — Она пожимает плечами. — Да все равно. Такое постоянно случается.
Уэнсдей некоторое время наблюдает за ней. — Довольно бестактно провоцировать свою дочь на ссору накануне ее дня рождения.
— Откуда ты знаешь, что это не я вела себя по-свински?
— Я просто знаю.
— Ты даже не знаешь, какая у меня мама.
— Я с ней встречалась. Я знаю достаточно. И я знаю тебя.
Они обе вскакивают, услышав, как хлопнула входная дверь, безошибочный шум семьи, возвращающейся домой, разительно отличался от тишины, царившей в доме.
— Они уже вернулись, — простонала Энид.
Уэнсдей встает. — Я должна идти.
Энид очень не хочется, но рано или поздно кто-нибудь из ее семьи заметит запах соседки в доме. Она смотрит, как Уэнсдей и Вещь забираются на окно. Аддамс колеблется, оглядывается на Энид, потом глубоко вздыхает.
— Не смотри на меня так, — пробормотала Уэнсдей.
Энид подходит ближе. — Как на что?
— Как на побитого щенка.
— Я могу смотреть как угодно, когда лучший друг, по которому я скучаю, покидает меня.
Уэнсдей выглядит так, словно она с чем-то борется, застыв у окна. Она смотрит, как Энид продолжает приближаться, пока Синклер не оказывается достаточно близко, чтобы снова дернуть ее за рукав.
С чем бы ни боролась Уэнсдей, минутное изменение в ее выражении лица говорит Энид о том, что она только что проиграла. — Продолжай.
— Что продолжать?
— По твоему лицу я вижу, что ты хочешь сделать, Энид. Поторопись, пока я не выпрыгнула из этого окна.
Рука Энид убирается с рукава и полностью обхватывает запястье девушки. Она наклоняется, чтобы прижаться губами к щеке Уэнсдей, к морю веснушек, которые она уже давно хотела поцеловать одну за другой. Ей удается сдержаться, но не хватает самообладания, чтобы не позволить губам задержаться на коже. Гораздо дольше, чем позволил бы дружеский чмок, но ведь это ее день рождения. Может ли она получить хотя бы это?
Уэнсдей все это время не двигается, а когда Энид отстраняется, ее глаза закрыты. Редкое зрелище, когда Уэнсдей не спит.
— Это... — начинает говорить Уэнсдей, открывая глаза. Ее голос звучит немного хрипло, возможно, от удивления. — Это было не то, что я думала, что ты собираешься сделать.
Энид хихикает. — А что, по-твоему, я собиралась сделать?
Уэнсдей хмурится, но не отталкивает блондинку, несмотря на то, что та все еще вторгается в ее пространство. — Я не доставлю тебе удовольствия сказать это.
Внизу под ними что-то разбивается. Слышен голос Эстер, ругающей Дилана за то, что он вышел из волчьей формы.
Энид смотрит на дверь и вздыхает. — Видишь, с чем мне приходится иметь дело?
Волчица вдруг чувствует, как Уэнсдей дергает ее за запястье. Не для того, чтобы освободиться, а для того, чтобы заставить Энид оглянуться на нее.
— Хочешь пойти со мной?
Глаза Энид расширяются. Она не может поверить в то, что только что услышала. — Что?
— Твое пребывание здесь было очень напряженным. Ты не хочешь, чтобы я уходила, но я должна. Решение очевидно.
С места, где он устроился в сумке хозяйки, Вещь призывает Энид пойти с ними, при этом он выгибается в движении — Пошли! — Энид снова смотрит на девушку, ее лицо становится таким же серьезным, как и всегда.
Энид не нужно больше убеждать.
Она быстро берет свою красную сумку и не обращает внимания на одежду, которую запихивает в нее. — Моя мама будет очень сердиться.
— Ага.
Энид берет свой ноутбук и телефон. Запихивая черную флешку в карман, она становится заметно осторожнее. — Твоя семья вообще разрешит мне остаться?
— У нас бывали гости и похуже, и в худшее время.
Энид надевает пальто и в рекордные сроки взваливает на плечо свою сумку. Как раз в тот момент, когда она оставляет записку, чтобы сообщить родителям о своем местонахождении, она спрашивает: — Ты в этом уверена?
— Я бы не спрашивала, если бы не была уверена, Энид, — отвечает Уэнсдей, выходя наконец из окна.
Энид быстро следует за ней. Она не так грациозна, как Уэнсдей, когда прыгает с крыши, но когда ты сильный оборотень, это не имеет значения. Она просто поражена тем, что Аддамс может делать все эти вещи, несмотря на то, что она всего лишь экстрасенс с якобы нормальным телосложением.
Она идет за соседкой через квартал от ее дома к припаркованной машине. Когда они садятся внутрь, Энид видит Ларча, ожидающего ее на водительском сиденье.
— О, привет! Хорошо...
— Давай, Ларч, — командует Уэнсдей, пристегивая Энид ремнем безопасности. — Предвижу, что очень скоро за нами будет что-то гнаться.
Ларч отвечает стоном и выезжает на улицу. Как раз в тот момент, когда Энид собиралась спросить, что имела в виду Уэнсдей, она услышала позади знакомый вой.
Даже через закрытые окна машины, проносящейся по Сан-Франциско, слышны крики местных жителей. Энид оборачивается, чтобы убедиться в этом, и, как она и ожидала, за машиной на полной скорости мчится серый волк со знакомыми льдисто-голубыми глазами.
— Боже мой, — задыхается Энид, Эстер рычит.
— Резко поверни вон туда, — инструктирует Уэнсдей. Она выглядит слишком спокойной для человека, за которым яростно гонится взрослый оборотень.
Ларч выполняет указание. Когда машина резко поворачивает, Энид почти не замечает, как Уэнсдей нажимает на кнопку сбоку от двери. Снаружи машину покрывает какой-то коричневый порошок, и Энид сморкается, узнав его по запаху.
— Припаркуйся вон там, — указывает Уэнсдей, и Ларч с удивительной ловкостью подчиняется.
Наступает тишина, когда машина резко останавливается, и только сердце Энид громко стучит в груди. Вскоре Эстер догоняет их, но из-за того, что сделала Уэнсдей, она бежит мимо них дальше по улице. Когда мать наконец скрывается из виду, Энид переводит дыхание, о котором не подозревала. И тут же сморщила нос, снова почувствовав запах.
— Это кофе? — спрашивает она у Уэнсдей.
— Мне говорили, что он отпугивает собак, которые не могут уследить за твоим запахом. Приятно знать, что это действует и на оборотней.
— Ты... Ты ожидала, что моя мама будет преследовать тебя сегодня вечером?
— Я ожидала, что это сделает кто-нибудь из твоих братьев, когда меня поймают, когда я проберусь в твою комнату. Может быть, Маркус. Честно говоря, я впечатлена тем, что твоя мама не осталась в стороне.
Когда Ларч уже ехал на более разумной скорости, Энид отпустила пряжку ремня безопасности и снова обняла Уэнсдей. Как она может не обнять ее, узнав, что та заведомо рискует подвергнуться издевательствам со стороны своей семьи только ради того, чтобы увидеть ее?
— Отпусти.
— Если ты действительно хочешь, чтобы я отпустила, тогда оттолкни меня.
Уэнсдей не делает никаких движений, чтобы сделать это.