— Ну и какой у тебя план, великий ты стратег?

В столовой на большом перерыве многолюдно. Вик, сидя за столом, ухмыляется, с хрустом откусывая яблоко. Краус, не отрываясь от книги, косится на него боковым зрением.

— Итак… — начинает Кас первым. — Ваши соображения? Не собираемся же мы напрямую заявиться в деканат и спросить: «так-то и так-то, дорогие Лин и Ал, а о че-е-е-ем таком вы говорили пару дней тому назад, надеясь, что два непутевых студента в отключке и вас не слышат»?

— Пф-ф-ф, конечно нет, — она смотрит на него так, будто та сказала что-то очень глупое, мол, "ты от Вика заразился?", и кивает головой туда-сюда, разминая затекшую шею, — все значительно проще.

— Проще? Из твоих уст звучит неубедительно. — Вик откладывает яблоко. — Погоди-погоди, дай угадаю: дальше ты скажешь что-нибудь про какое-то супер-пупер-дупер-заклинание по поиску инфы, — он делает небрежный жест рукой, — которое ты вычитала в какой-нибудь умной книжке, и которое мгновенно решит все наши проблемы.

— Если бы такое заклинание существовало, было бы чудесно, но нет, — уклончиво отвечает Краус, заправляя выбившуюся прядь за ухо, — вернее, почти. Я нашла одно… заклинание, — Вик на этом месте тихонько прыснул в воротник, — которое может нам помочь, правда, придется при этом немного послать мораль к такой-то матери и…

— Что оно делает?

— Позволяет слиться с обстановкой. Что-то вроде хамелеона.

Вик, кажется, поперхнулся яблоком, за которое только-только снова принялся.

— Ты что, — Кас осторожно хлопает его по спине, — предлагаешь подслушать у гостинной деканата?

— Всего лишь. — пожимает плечами староста.

— Всего лишь?! — взвился откашлявшийся Вик. — Ты вообще знаешь, что будет, если нас застукают?

— Знаю. — Краус хмурится и захлопывает книгу. — Скорее всего, нас как минимум накажут, а как максимум — просто исключат.

— Этого тебе мало?

— Я не поняла, — вскидывается она сдержанно, — тебе узнать что-нибудь хочется или нет? Если трусишь, так так и скажи, мы на тебя рассчитывать не будем.

— Хочется, — обиделся Вик, — зачем сразу с места в карьер-то?

— Ну тогда не писай, — буркает она и утыкается обратно в книгу.

— Хамелеон… — Кас что-то обдумывает. — А он нас покроет?

— Тут написано, что он может скрыть группу до пяти человек, если она не будет делать ничего, что могло бы выдать ее присутствие.

— То есть, если мы не будем шевелиться и шуметь, то можем остаться незамеченными… Ты собираешься проникнуть прямо в гостиную?

— Ты дурак или да? — Краус уставилась на него, как на идиота. — Конечно нет! Ты представляешь, что будет, если заклятие схлопнется в самый неподходящий момент, пока мы будем внутри? Или если нас там закроют? Мой резерв вообще-то не вечный.

— Справедливо, — соглашается он, — значит, подслушивать будем под дверью.

— Надо бы узнать расписания всех факультетов, — вклинивается Вик, — чтобы вычислить, когда все деканы будут в гостиной после занятий, они же тоже пары ведут…

— Я это уже сделала, — Краус роется в сумке и достает какие-то бумажки.

— Ты золото…

— Предпочитаю быть платиной, — хмыкает она, пока Кас изучает записи, — она дороже.

— Душнила… — бубнит Вик.

— Что? — тут же хмурится староста. — Громче.

— Ничего-ничего… — ощущая тычку в бок, послушно затыкается Гофман.

— То-то же…

Перерыва на то, чтобы обсудить все детали, не хватило. К счастью, под руку кстати подвернулась потоковая пара общего травничества, на которой, забившись на задние парты, можно продолжить обсуждение дерзкой операции «Подслушай-или-все-пропало».

— Короче, — раскладывая нужную часть плана здания школы на парте, шепотом объясняет Краус, — гостиная деканов вот здесь…

— Откуда ты все это достала? — перебивает Кас. — Расписания, план здания…

— Я же говорила. Ими-и-и-идж, — староста трясет ладонью, — и волшебное "ну пожалуйста". Итак, гостиная здесь. Мы посидим под дверью под хамелеоном вот тут, — она тыкает пером в место на карте, — приходить надо с запасом времени, на случай, если вдруг кто-то решит заявиться пораньше…

— Что за возня на задних партах?! — раздается недовольный голос Нарины от доски, и совет приходится временно свернуть. Так-то он мог бы обзавестись и новыми членами, если бы не умение Краус молча, но крайне выразительно смотреть на лезущие с боков любопытные рожи сокурсников с выражением в духе «еще один взгляд в мою сторону, ты, любопытный говнюк — и я откушу тебе лицо и не подавлюсь, да-да».

...Потертый плащ застегнут у нее на груди на три серебряных застежки: полу его треплет холодный сырой ветер. Сапоги промокли насквозь, наверное, их, как и брюки, уже можно выжимать.

"Где я вообще?" — она тянется за картой во внутренний карман (только бы не размокла), окоченевшими руками почти механически встряхивает помятый лист на ветру и длинными тонкими пальцами отмеряет расстояние по сетке. Отсюда надо убираться, вопрос в том, как именно… Где-то на километр левее должна быть дорога, ведущая прямиком в Траеффорд, не суть. Как он называется, ей нет никакого дела.

"…А там вода и еда. Надо идти быстрее, а то твое никудышное тело просто загнется. А еще говорили, что ты железная леди"

"Издеваешься? Не называй меня так" — отзывается слабым толчком в разуме, и голову стискивает, как в тисках. На порядком выцветший лист карты капает чернь — густая, как гуашь, темная, как ночь. Она неуклюже утирает лицо тыльной стороной ладони и жмурится, но только размазывает все по лицу (умываться снегом не хочется, но придется), едва слышно шипит раздраженно и дергает плащ больше дежурно, словно совсем не чувствует холода. Поджимает губы с кровоточащей трещинкой, сворачивает налево и исчезает в ближайших кустах.

В какую-то таверну спустя пару часов она входит так, будто захаживает сюда каждый божий день в течение как минимум последних двухсот лет; впечатывает дверь в стену так, будто она игрушечная, а не дубовая, тяжеленная, на кованых петлях. Хозяин подозрительно смотрит на нее из-за стойки и протирает какую-то тарелку чуть усерднее, чем должен бы.

— Любезная, вам кого? — прокашливается он, когда она подходит ближе.

— Мне не «кого», а «что». — отзывается не слишком приветливо, рубленым механическим жестом стряхивая с плаща воду и заскакивая на стул. — Чего-нибудь горячего и воды.

О столешницу звякает золотистый пятак.

— Куда сто…

— Это за еду и комнату на ближайшую ночь-две. — отзывается она холодно, стягивая капюшон, и заметив, как странно смотрит на нее хозяин, огрызается:

— Чего смотришь? Или открытие мирового значения на мне нашел, а мне сказать боишься?

— Да у вас, милочка, того… — он делает замысловатый жест пальцем возле своего виска, передергивая плечами с опаской. — Глаза… черные совсем. Вы и так нездорово выглядите, а с этим — вообще…

Абсолютно неприемлемо.

— ...Вам показалось, уважаемый, — ловя его взгляд, щурится она — и на лице хозяина таверны, застывшего на мгновение в ступоре, появляется немое согласие, — не вздумайте кому-нибудь об этом ляпнуть, вас примут за сумасшедшего, а это дурно скажется на репутации заведения, — она обманчиво улыбается, — что было бы прискорбно... А теперь, пожалуйста, принесите наконец чего-нибудь горячего поесть.

— …Конечно. — хозяин тут же уходит в складское помещение. Она, опираясь о стойку, стягивает с лица ухмылку и мрачно фыркает.

Вечер того же дня выдался на редкость отвратительным: тело стало совсем недееспособным и после того, как рухнуло на кровать, вставать сил категорически не нашло. Она сочла, что калечить усилиями тушу, которая ей еще понадобится, было бы не слишком рационально, так что пересмотром карт, записей и чужих воспоминаний заняться пришлось прямо так, лежа.

"Ну и зачем тебе все это?" — свербит в мозгах настойчиво. Она не обращает внимания. Страница сорок восемь, сорок восемь, сорок восемь… Глаза предательски слипаются, а рука съезжает со строк. Сорок восемь…

"Ты же хочешь его найти, да? — не унимается голос. — Брось и не тронь его! Он помог мне спрятать это, да, но он не поможет тебе найти осколки, потому что, вероятнее всего, их просто выбросили, и они давно уже канули в Лету. Мы сделали все специально, чтобы ты их не нашла"

Неожиданное удушье схватывает ее за горло резко, как удавкой; тело дергается резко и вздрагивает почти конвульсивно, сминая в руке страницу дневника и едва не выдирая ее с корнем. Попытка перехватить контроль? Плохо. Перегрузка сделает их обеих недееспособными на ближайшие как минимум сутки, а столько времени у нее в запасе нет; значит, придется купировать все это, пока она не подобралась слишком близко, даже если это будет болезненно.

К следующему вечеру в переулке сыро и темно, ночью не видно ни зги, но так передвигаться безопаснее — ночные патрули гораздо скуднее дневных, потому что никто не хочет платить страже двойную ставку за условия работы. Она плотнее кутается в плащ и замирает перед окованной железом дверью. Рядом, повыше и левее, на ночном ветерке покачивается вывеска: "Антикварная лавка".

"Это здесь" — заключает она.

"Говорю тебе… — беспомощно. — Он ничего не знает, а если и знает, это бесполезно! Оставь бедного Джала в покое!"

"Я вытряхну из него все, что может быть мне полезно, — огрызается она, — и ты не сможешь мне в этом помешать"

Стук дверным молотком. Зазвенела сталь. Ноль реакции. Она хмурится и стучит снова.

— Лавка закрыта! — скрипуче и заспанно раздается из-за двери. — Приходите утром! Ошалели совсем, — шаги удаляются, — еще б позже пришли…

Она стучит снова — и дверь наконец распахивается. На пороге стоит фелитавр — по сути большая кошка-кентавр, — и поправляет очки, поверх них рассматривая ночную гостью:

— Я же сказал, что лавка закрыта! Что вам нужно, уважае…?! — договорить Джал, антиквар и ученый, не успевает: за пушистое горло его схватывает сильная и очень холодная рука. Гостья шагает внутрь, толкая его от себя, и прикрывает за собой дверь:

— Доброй ночи, господин Джал, — отпуская и отряхивая руки, говорит она с улыбкой, наклоняя голову. — А у меня к вам одно неотложное дело… Так что, боюсь, вам все-таки придется открыть лавку для меня.

— Ты? — он узнает ее, медленно отступая назад. — Твои волосы…

— Что Ския с тобой сделала? — фелитавр скалится и прижимает уши к голове.

"Она забрала меня, но это неважно! Я же предупреждала тебя! Беги!" — надрывается в голове отчаянно.

— Не понимаю, о чем вы… — она хмыкает и присаживается на край прилавка. — Со мной все в порядке. Так вот, Джал, скажите… Вам что-нибудь известно о Черном зеркале?

"Беги! Сейчас же! Она убьет тебя! — кричит она. — Зачем ты оставил у себя осколок?!"

— Понятия не имею, о чем вы. — выплевывает он, щерясь. — А даже если бы и знал — ничего вам не сказал бы.

— Ай-ай-ай, — она хмурится, — во-первых, обманывать нехорошо, во-вторых, нельзя быть таким невежливым. Не вынуждайте меня наказывать вас.

Раньше, чем Джал успевает выпустить бритвенно острые когти, присущие их виду, она хватает его за горло — и, подняв над полом, с силой швыряет в угол, как котенка. Хрустнули доски пола и зазвенело стекло в полках.

— Повторяю вопрос, — медленно приближаясь, она склоняется над ним, — что вам известно о Черном зеркале и его фрагментах? Не пытайтесь меня обмануть, мне известно практически все, что известно ей. — она выпрямляется, хмурясь:

— Я в курсе, что она находила его фрагмент, а вы — работали с ней над этой находкой, как знаю и то, что она попросила вас разбить и спрятать его.

— Вот как... В таком случае я аплодирую ей стоя, она действительно вас переиграла, — улыбается он, утирая кровь из уголка губ. Она хмурится — и с силой ударяет его по лицу.

— Вы мне все расскажете, — щурится нехорошо, — иначе я буду вынуждена лишить вас самого ценного, что у вас есть — жизни.

— Боюсь, что я вынужден вас разочаровать: я последую ее совету, — Джал с трудом поднимается, — я ничего вам не скажу. Можете убить меня, но я не пророню ни слова. Сила Зеркала слишком велика, и я боюсь даже представить, какими могут быть последствия, попади оно не в те руки в целом виде.

— Я его создала, — цедит она, — так что я прекрасно представляю, на что оно способно и зачем сделано! Отдайте мне осколок и информацию об остальных, — она наклоняется ниже, — и я сохраню вашу шкуру. Ваш фрагмент я найду и заберу в любом случае, так что будьте так любезны — не усложняйте мне задачу своим бессмысленным сопротивлением почем зря. Вам не выстоять против меня.

— Я уже вам ответил. — антиквар шипит по-кошачьи, и шерсть у него на холке топорщится. — Вы ничего не получите. Я сказал.

"Твою мать, — в голосе — практически паника, — нет, нет-нет-нет-не…"

Она мрачнеет — и, подключая вторую руку, с силой сжимает чужое уязвимое горло. Джал хрипит, сучит по полу мощными лапами — знает, что отбиваться бесполезно, — и наконец затихает в углу, обвиснув безвольной куклой, только на шее тускло мерцает какая-то умирающая побрякушка.

"Зачем?! Скажи мне, зачем?!"

...Осколок находится спустя пару часов — в надежно запертой шкатулке под одной из половиц. Осматривая его, она щурится своему отражению в черной полированной глади и, суя находку в сумку, выпрямляется. Голос молчит. И только когда она покидает лавку, разрывает тишину разума очень печальным шепотом:

"Прощай, мой старый друг."

Она только фыркает.

"У тебя все равно только часть артефакта. — начинает зудеть озлобленно. — Приди в себя наконец! Тебе не нужна эта сила, зачем ты ее ищешь? Остальные осколки все равно черте где, даже я не знаю, куда они делись!"

"Несколько наивно полагать, что я не смогу узнать это."

"Ну-ну. — огрызается. — И куда ты направляешься в таком случае?"

"Я? — она отмеряет брусчатку пустынных улиц, направляясь на постоялый двор. — Как тебе сказать… Во второй ваш просчет. Хочу проверить место, которое ты очень, очень любишь"

На этих словах тело застывает, как вкопанное. Она не понимает, что происходит: руки слабеют, с одного из глаз сходит черная пелена, а ноги дрожат от напряжения. Ей кажется, что она сейчас упадет.

"Ты не посмеешь" — шипит. Контроль теряется все сильнее, тает, как льдинка по весне, и удержать его не выходит. Она судорожно пытается остановить это, но цепи больше не помогают.

"Я тебе не позволю"

"Ты серьёзно думаешь, что сможешь совладать со мной?"

Что это? Кровь? Чудесно, нос закровил от напряжения, какие смертные все-таки раздражающе хрупкие, ломаются по любому поводу. Она успевает только мельком почувствовать, как сводит болезненной судорогой руки, и не успевает обрадоваться, задаваясь одной-единственной целью — удержать управление; стискивает зубы до скрежета — не отдать, не отдать, не отдать, не…

Толчок — обжигающаяся боль — чернильно-черная бездна беспамятства.

"Я-я…" — поглощающая чернота не дает дышать, и перед тем, как отключиться совсем, она слышит:

"Хватит. Теперь ты больше не будешь мне мешать".

...Возле двери гостиной деканата тесно и темно, на часах — возмутительно поздно, а радиуса заклятия хватает, только чтобы сбиться в кучу, как пингвины, и сидеть смирно-смирно, боясь вздохнуть лишний раз.

— Что там? — нетерпеливо интересуется Вик, пихая Краус локтем.

— Ничего. — отзывается она, приникнув к замочной скважине.

— То есть?

— Они у себя, наверное... Перед камином в креслах никого.

— Ну не испарились же они, в самом деле...

— Тихо! — шикает она и прикладывается ухом к двери. — Идут!

Единственное, чем освещена гостиная — разожженный камин. Ал потягивается, как сытый довольный кот, и облюбовывает одно из кресел: дернув плечами, тянется за графином с соком на столе.

— Кто опять выдул половину? — недовольно потрясает стекляшкой он, притягивая к себе стакан.

— Наверное, кто-нибудь опять своим утащил. — Нарина, травница, спускаясь с лестницы, пожимает плечами. — Ты же знаешь, везде свои тараканы.

Он фыркает, наливает себе стакан, осушает его почти залпом и откидывается на спинку кресла:

— Мои сегодня опять пререкались с ребятами с Нокса в коридоре. — он трет переносицу и кисло кривится. — Хорошо, что хоть старостам хватило реакции разнять, и до драки не дошло... Тяжко без декана, тяжко.

— Идет кто-то, — оборачиваясь, тыкает Краус пальцем в спину Кас.

— Погоди ты…

— В коридоре, здесь, кто-то идет! — он шипит и тянет старосту за шкирку, но не слишком сильно. — Смываться надо!

Толчок вышел несильным, но ощутимым: Краус от такого неожиданного пинка потеряла равновесие и плюхнулась спиной на мрамор пола прямо так, как сидела.

— Краус, мать твою! — зашипел Вик.

— В смысле "Краус"?! — огрызается та в ответ. — Кас, кто тебя, блять, просил меня дергать?

Шаги в отдалении становятся быстрее и ближе.

— Думайте, как провернуть фокус с исчезновением, и желательно поживее! — Кас оглядывается.

— На новые чары мне времени уже не хватит, — бубнит она, — я еще не настолько преисполнилась в познании.

— Что за возня за дверью?

— Может, тебе показалось? — Нарина хмурится. — Мне от усталости иногда мерещится всякая дрянь.

— Да нет, точно что-то было. — скрипит кресло и слышны приглушенные ковром шаги. — Схожу, проверю…

— Да здравствует паранойя, да?

— Здоровая еще никогда не вредила.

Кас судорожно шарит взглядом по коридору в поисках места, где можно спрятаться.

— Сюда! — тянет он Краус за шкирку к шкафу с каким-то инвентарем одной рукой, второй сгребая в охапку Вика. Скрипучая дверь поддается неохотно, и внутри тесно так, что приходится упихнуться среди свернутых схем и карт, как селедки в бочке, но выбирать не приходится.

— Все — дружно не дышим, — Краус шипит это неровно от нервов и вместе с компанией замирает, как статуи. Шаги становятся непозволительно близкими, а еще через мгновение хлопает дверь гостиной.

— А-а-а, Лин, — Ала слышно даже из-за закрытой двери, — рад тебя видеть.

— Вроде не прощались? — смеется медик.

— К-кажется, пронесло, — шепчет Краус. Горе-шпионы осторожно отворяют дверцу шкафа и снова высыпают в коридор.

— Ты говорил, что ты проверишь информацию. — она садится в кресло и закидывает ногу на ногу. — У меня не так уж много связей, чтобы я могла быть полезной в поисках.

— "Поисках"? — Нарина приподнимается на пуфе, едва не выронив книгу. — Погодите, а зачем вам ее искать?

— Тише, дамы и господа, тише, — Ал жестом успокаивает собеседников и прокашливается. — Так вот, ее действительно видели в Траеффорде сутки тому назад. Кроме того, кажется, есть информация касательно некоего антиквара по имени Джал. Вы его знаете?

— Нет?

— А-а-а, так это вроде ее приятель… — Лин кивком головы отбрасывает волосы назад. — Она вроде мне про него рассказывала, но это было очень давно. Он часом не фелитавр?

— Фелитавр. Так вот, — декан хмурится:

— Он мертв. Его нашли прошлым утром в его лавке.

В гостиной повисает тяжелая тишина.

— И… — Нарину, кажется, перекосило. — Как это произошло?..

— Понятия не имею, но у меня есть все основания полагать, что почил он совсем не по естественным причинам. Рабочая версия стражи пока, что его задушили.

— Погоди, ты хочешь сказать, что…

— Ага, — Ал кисло кивает, — что это вполне может быть дело рук нашей с вами подружки.

— Да бред какой-то, — рыжая мотает головой и трет виски, — раз Лин говорит, что они были…

— Были довольно близки, да. — Ал кивает. — Но не забывай, в каком она состоянии.

— Сколько лет прошло?

— Э-э-э, — Лин морщится страдальчески, — куча. Сколько было выпусков за это время?

— Двенадцать-пятнадцать примерно? Из тех, что я помню.

— Это же лет семьдесят, если не все сто… А кажется, будто только вчера было.

— Когда работаешь, всегда так. — Нарина наклоняется вперед. — Ну и куда она направляется теперь?

Ал кисло морщится и потирает плечо. Молчание затягивается — и становится понятно, что он специально тянет с ответом.

— Алистер?

— Ну, я, конечно, не провидец, но смотря на вектор ее перемещений, — декан Меридия кривится, — и судя по всему остальному, а также сопоставляя полученные данные и применяя банальную логику…

— Не тяни кота за причинное место, — морщится Лин, — это бесит.

— Короче, — он откидывается на спинку и нервно растирает руки, — походу она держит курс сюда.

Тягостное молчание повисает в гостинной во второй раз.

— Подожди, прямо сюда?

— Очень на то похоже. — кисло подтверждает он. — Не утверждаю, конечно, но думается мне, что вероятность есть и большая.

— Чудно, то есть мы собираемся драться с одержимой? — Нарина неожиданно злорадно хохотнула. — Удачи нам! Учитывая ее регенерацию и собственно ту, с кем она связана, чую я, что нам надают так, что икаться будет еще целую вечность... Куда денем детей?

— Да будет вам паниковать. Вообще-то, — подает голос Лин, — нам вовсе не обязательно давать ей бой.

Она щелкает пальцами и назидательно потрясает каким-то только что телепортированным томиком.

— Что?

— То, что ее одержимость все еще должна быть обратима даже спустя десятки лет. — медик хлопает фолиант на стол; бухнуло так, что даже графин звякнул. — Здесь в целом расписано все, что нам понадобится, но для того, чтобы провернуть это, ее нужно ослабить и как-то удержать на месте, а не убить. Короче говоря, — она морщится, — там очень длинно и занудно, так что давайте сначала решим вопросы по работе, а после я все объясню.

Дальше, сколько заговорщики ни слушали, разговор быстро свернул куда-то в бытовые темы и там и остался. В гостиные Кас, Краус и Вик возвращались медленно.

Думали.