Он каждый раз умудрялся застать ее врасплох. Как метель в мае, являлся, когда его совсем не ждали и совершенно не хотели видеть. Яся сжала кулаки в карманах пуховика, хмуро глядя, как Влад шлепал к ней по грязному мокрому снегу в своих идеально белых ботинках.
- Прошу тебя, хотя бы выслушай меня, - взмолился, сложив ладони перед грудью.
- Зачем? - Яся тяжело вздохнула. - Что это изменит?
- Всё, если ты дашь мне рассказать. Пожалуйста.
И она зачем-то согласилась. Наверно, от отчаянья и бессилия, а может, из любопытства, слишком уверенная, что ему нечем удивлять. Но Влад не был бы собой, если бы заявился без козыря в рукаве. Теперь, правда, это были даже несколько козырей, и все с картинками, ничем не побьешь.
Валет. Он сожалеет. Самый слабый, в который сложно поверить, тем не менее, такой необходимый, чтобы манипулировать именно Ярославой. Напоминание, что у Влада есть чувства и даже какая-никакая душа.
Дама. «Уверен, он убеждал тебя, что я последняя сволочь, но я просто так сильно тебя люблю». Добавить больше чувства, убедить, что он не психопат, а такой же ранимый и душевный, просто не такой светлый. Но ведь он сожалеет, как уже показал Валет, и пытается свою тьму подчинить.
Король. Фото Кости, целующегося с Полиной у подъезда. Как обычно, в прекрасном удобном ракурсе, чтобы не было видно удивления, но точно было ясно, кто на снимке. Удачно, что Полина знала, где камера, и повернулась, как было нужно.
Туз. «Давай все вернем. Я всё тебе прощу, мы забудем этого Костю как страшный сон, только дай мне еще шанс». Он всегда знал, на что давить. Плавно, гладко, так что она и не замечала, как он играет на ее чувстве вины и ненависти к себе.
Ох, Влад играл в это мастерски. И Яся, кусая губы до крови, дрожа от страха, снова соглашалась, слишком мягкотелая, чтобы оказать сопротивление в одиночестве, без опоры, которую давала ей хотя бы дружба Кости. Теперь его не было рядом ни в каком виде, и быть не могло. У него была другая.
- Давай сразу все решим, прошу, малышка. Я не смогу снова терпеть твое молчание, - давил Влад, понимая, что давать время на размышление ему совсем не на руку.
- Я… Влад, я не знаю, - Яся взялась за голову дрожащими руками, раскрасневшимися от мороза. И нужно было в мокрую слякоть говорить именно на улице? Впрочем, иначе она бы не согласилась, он делал, что мог. А еще делал ей больно много раз, и эта мысль бултыхалась в сознании, боролась с ледяным течением тревоги, тяжело бьющими льдинами боли, и цепляющим откуда-то снизу, тянущим на глубину страхом. - У нас все плохо кончилось.
- Я очень сожалею, - Влад ухватился за ее руки, связывая себя с Ясей, формируя хоть одну тонкую ниточку осязаемой теплой связи, слабую надежду на лучшее, в которое не оставалось никакой веры. - Мне очень стыдно! Я никогда так себя не вел, у меня впервые такое случилось, малышка, - на глаза почти навернулись театральные слезы, вызванные искусно, будто ненавязчиво. Потребовалось много тренировок. И он сильнее вцепился в руки девушки, чтобы скрыть, что ни на секунду не дрожал от волнения, и был каменно спокоен, уже непреклонно уверенный в своей победе. - Я так ревновал, я боялся, что навсегда тебя потеряю. Я слишком сильно люблю тебя, и в этом была моя слабость. Поэтому я потерял голову… Ты должна простить меня, пожалуйста, еще один раз, и я, клянусь, никогда больше не позволю себе такой слабости. Мы оба сможем сделать эти отношения лучше, и у нас все будет хорошо, малышка, я обещаю. Ты больше не дашь мне поводов для ревности, и я буду всегда о тебе заботиться… Все будет не как раньше, все будет даже лучше…
Дрожавшая на веке слеза скользнула вниз, скатилась по реснице и, мазнув по щеке, распорола светлое пальто своим влажным следом. Яся больше не могла сопротивляться, закрученная и умело обведенная вокруг пальца своим мучителем. Влад уже слишком хорошо ее знал, чтобы проколоться.
Он никогда не был сильным или очень уж искусным в своих исхищрениях, и слабая жертва, вроде Яси, была большим, что он мог себе позволить. Поэтому он самоутверждался на ней, как мог, усугубляя ситуацию все быстрее, лишь бы потешить свое больное эго. Вполне осознавая, что не сможет сломать кого-то более интересного, и ему доступна лишь жалкая и даже без его вмешательства болезненно закомплексованная Яся, он отыгрывался на ней сильнее, давил больше, чем стоило бы. Сначала Влад заставил ее скорее переехать, потом убедил, что Оля плохо влияет, как и вся Ясина бесючая семья. Следующим шагом он унижал и медленно втаптывал в тающий грязный снег марта остатки самоуважения и собственной идентичности несчастной девушки, сужая весь ее мир до мысли о его, Влада, превосходстве. Он - благодетель, он - мудрый и сильный, он всегда знает лучше… Он - хозяин. Но не как с псом, ведь тот иногда заслуживал свободы и ласки, и даже на улице минут на пять в день оставался без поводка. Яся же теперь была на поводке всегда: без ключей от дома, без телефона, без права на выбор и свое мнение, без возможности возмутиться или хотя бы просить о чем-то, без личности. Она вся стала дрожащий, болезненный и кровоточащий комок страха.
Очередной темный вечер начала марта. Промозглая слякоть под ногами, на ногах - замшевые ботинки на высоком каблуке. Яся неуютно куталась в свое длинное платье, не скрывавшее, казалось, совершенно ничего. Шнуровка по всей длине и справа, и слева, под платьем - только холодные мурашки и разноцветные синяки на бедрах и ягодицах. Высокий воротник немного снижал кричащую вульгарность образа, но все снова портил осточертевший бордовый цвет, который почему-то не надоедал Владу так быстро, как бесконечно меняющиеся вырезы, не дающие выдохнуть без напряжения и страха, что что-то пойдет не так.
Влад прощался с другом, посмеиваясь над какими-то историями с работы, прижимая к себе едва одетую девушку в распахнутом пальто как трофей, демонстрация силы и статуса, а главное - его способности подавлять. Если он не выдаст себя, никто не сможет узнать, что это была легкая добыча. Остается лишь правильно подать ее: выдрессировать, уложить правильным боком на блюдо и подобрать лучшую обертку. И если будет хорошо себя вести, полить ее соусом после. О, Влад был неприкрыто горд своей аферой.
- Всё, нам пора домой. На связи, - наконец, осчастливил он и свою податливую любовницу, пожав другу руку на прощание. - Малышка, прыгай в машину, не мерзни.
Яся послушно скользнула на переднее сидение. Когда дверь за ней закрылась, можно было позволить себе немного расслабиться. Перестать сжиматься всем телом, чтобы скрыть дрожь, колотящую, будто сильные минуса и не проходили, хотя погода уже стабильно шагала в крохотном плюсе. Чертово Владово платье будто лишь сильнее холодило кожу, а не застегнутое в спешке пальто продувал морозный ветер.
- Отлично прошло, да? - смешливо поинтересовался Влад, располагаясь на водительском месте вальяжно. Он хищно улыбался, как и после каждого такого бессмысленного ужина в компании людей, на которых ему было плевать. Ему нравилось выводить в свет свою роскошную игрушку по любому, даже пустячному поводу. - Думаю, сегодня нам стоит посмотреть что-нибудь, а завтра отоспаться хорошенько.
Он не сказал про секс, но Ярослава уже знала, что он будет. Каждый раз, когда Влад был такой довольный на людях и пылал от гордости, дома он будто срывался с цепи. Чем лучше она себя вела, тем животнее становился мучитель: ее покорность придавала ему сил и азарта. Впрочем, так было лучше, чем если бы она позволяла себе артачиться, уж это Ярослава уяснила. Он больше никогда не поднимал на нее руку, но одно его молчание и холодность, с которой Влад отправлялся спать, не касаясь ее тела, рвали внутренности на куски. Ему одному она еще была нужна, он один о ней волновался и заботился, и Ярослава должна была быть послушной, чтобы не разочаровать единственного человека, которому до нее осталось дело.
В новых реалиях у нее было мало личного времени, и все же иногда оно ей позволялось. Иллюзия свободы - важный дар хозяина. Ярослава позволяла себе немного посидеть с ноутбуком, пока Влад был в душе.
Она уже отмылась горячей водой, прожигавшей кожу, и сидела в короткой полупрозрачной пижаме, снова замерзая. Перед глазами была папка с рукописью. Не открытая. С тех пор, как закончила последнюю главу, Ярослава не решалась даже взглянуть на рукопись, лишь вот так гипнотизировала папку временами, пока никто не видел. Почему она позволяла себе это? Зачем хваталась за дурацкий осколок прошлого? Хотелось сделать себе больно. Еще больнее, без наркоза голыми руками рвать больное сердце, обливающееся кровью. Вспоминать Костю. Она не могла поверить, что он ее бросил, но факты говорили сами за себя. Они больше не вместе, Костя давно в черном списке, и даже за мысль о нем, кажется, ей должно грозить наказание.
Ярослава прикусила губу, сдерживая слезы, когда Влад вышел из душа.
- Чем ты тут занимаешься? - с напускной беззаботностью поинтересовался он, понимая, что девушка не в силах будет что-то скрыть. - "Письмо"? "Белый человечек"? Это книжонки твои?
Он подошел сзади и наклонился прямо над ухом, черт во плоти, нашептывающий свои гадости томным баритоном. Без одеколона от него пахло паршиво. Кисло и похоже на едкий спрей от насекомых, Ярославу это всегда отталкивало.
- Да, это старое, - буркнула Ярослава, спешно смахивая слезы с ресниц.
- Брось ты это уже. Сколько можно ерундой маяться? - Влад властно положил руку на ее плечо и помассировал его, сильно сдавливая. Это должно было расслаблять, но заставляло все тело сжиматься.
- Ты прав, - девушка шумно сглотнула и уверенно удалила всю папку, следом незамедлительно очистила корзину.
Так ей говорили в свое время все, даже родители. Только не бабушка, Оля и Костя... Впрочем, теперь не имеет значения, что бы они на это сказали. Со всеми Ярослава, если не поругалась, так рассталась на плохой ноте. Она бросила их, предала, она не справилась и подвела. И никто не сможет принять ее обратно. Или не захочет.
Она все продолжала думать даже о Косте так, будто все кончилось по ее вине. Будто не он ее бросил, будто она вынудила... Словно это никогда не было его решением.
- Молодец, малышка, - Влад довольно хмыкнул и поцеловал Ярославу в висок. - Прошлое в прошлом. Подурачились и хватит, да? Теперь давай посмотрим что-нибудь заводное.
И она, конечно, послушалась. Села рядом с Владом на диване, покорная собачка, следующая везде за хозяином. Даже Ихтиор не позволял себе такого раболепия: пес гордо и независимо нежился на своей лежанке, с сожалением поглядывая на Ярославу.
Несколько кликов пультом, и она снова погрузилась в мысли. Мерные щелчки действовали гипнотически и успокаивающе. Жаль, что не успела уснуть. Вслед за последним щелчком раздалась шумная музыка, вместо рекламы включился трейлер.
"Жизнь - игра", - заявлял знакомый голос. Темнота экрана слабла, проявились перемазанные блёстками Костины глаза. Дикие, бешеные. - "Иногда ты так опьянён одной победой, что забываешь играть дальше, и проигрываешь куда больше, чем получил".
Влад дернулся, когда экран замелькал. Ярослава задержала дыхание, чтобы не дать политься слезам.
Вспышки света - концерты, на сцене - Костя и Паша (или совсем другие люди?). Темные тягучие сцены между - наркотики, силуэт Полины в темноте во всех ракурсах. Яркая точка - один страстный толчок на столике в гримёрке. Ее рука скользит по его спине, цепляясь когтями.
"Если жизнь - игра, будем жить и играть", - заключил в снова возникшей после нагнетающих барабанов тишине закадровый Костя. Из мрака выплыли буквы. "Игра на выживание". В сентябре.
Влад ядовито хмыкнул, ощущая, как Ярослава, прильнувшая к нему по привычке, сжалась. Но не дергалась, держалась. Впрочем, ему было плевать, как она себя вела. От одного взгляда на Костю было паршиво, и хотелось отыграться. Мстить. Он отдалился, давая девушке понять, что сегодня она больше не получит от него напускной ласки, если не решится всё-таки унижаться и молить.
Влад иногда представлял себе это. Ярослава на коленях, все лицо в слезах и потеках туши, хоть она и не красилась. Она трясется, молит его хотя бы о взгляде, об одном прикосновении, пусть грубом или фальшивом, но хоть о чем-то, лишь бы не тонуть больше в его терзающем молчании. И он бы дал ей прикосновение. С размаху, а может, даже ногой. Главное не по лицу, чтобы не портить хорошую игрушку. И Ярослава бы приняла любой удар с благодарностью, обняла его за ногу и бормотала бесконечные "спасибо", сочтя его жест за благодать.
Влад даже забывал о фильме, который давно хотел посмотреть. Погруженный в эти мечты, он дышал возбуждённо, прикрывая глаза и сладко посмеиваясь. Ему не терпелось дождаться этого момента. И оставалось уже не так долго: Влад видел это по страху Ярославы, что просыпался и бурлил горным ключом, стоило девушке ощутить лишь долю холодности, на которую Влад был способен.
Его телефон зазвонил. Влад вышел на кухню, уже закипая раздражением из-за прерванной сладкой фантазии.
- Чего тебе? - грубо пропустив приветствия, начал он.
- Ты не забыл о нашей сделке? Ты получил свое, а я свое - нет. Это нечестно, - голос Полины был чуть ниже обычного, она пыталась на него давить. Как глупо и жалко.
- Ты ещё не поняла, крошка? Мне наплевать, что с тобой будет. Я тебя использовал, чтобы получить то, чего хотел. Ты мне больше не нужна, и я не собираюсь тратить силы ни на утешения, ни, тем более, на помощь тебе. Сама со своим отбросом возись.
- Вот ты мудак.
- Да ладно тебе, и ты не ангел. Девочка взрослая - переживешь.
- Чтоб у тебя...
Угрозы Влад уже не слышал. Скинул звонок и бросил телефон на стол. Фантазия ожила, но теперь перед ним на коленях сидела Полина. Похоже, это тоже могло бы быть интересно. Может, даже веселее, чем с податливой стесняшкой Ясей. Ох, да, Полина была бы новым уровнем.
Влад прикрыл глаза в блаженстве. Член стоял колом от яркой и новой фантазии. Похоже, малышка сегодня всё-таки получит свой секс. А драматичное молчание подождёт до завтра. Без повода даже действеннее, пусть боится.
Влад рассмеялся.
Но он не учел, как меняет загнанного зверя адреналин. Последнее дыхание, отчаянный бросок в пустоту, шаг в бездну.
Ярослава стояла ночью у зеркала. Она болезненно морщилась - ранки в уголках губ болели от воды, глаза щипало, а все тело била дрожь. Почему она это терпит? Потому что выхода нет? Действительно ли ей больше совсем некуда деться?
Ихтиор сидел у нее в ногах, потираясь лохматой головой о худые бедра. Он делал, что мог.
Яся зависла, глядя на белый пенящийся поток воды, наполнявший раковину. Шморгнув носом, она выключила кран. Дотянулась до полотенца и яростно терла кожу, пока неровные красные пятна от недавней истерики не сравнялись по цвету с остальным лицом. Кожа горела, но прошло стягивающее ощущение чужих прикосновений.
Девушка взяла со стиральной машины свой телефон и разблокировала Олю. Ни одного сообщения. Ожидаемо. Она все равно написала то, что хотела, и нажала отправить, уже нервно утирая глаза от очередного потока слез.
Разблокировала и Костю. От него было так много сообщений, что и до утра бы не прочесть. Нажала стрелку вниз, чтобы их не видеть. Снова почти те же несколько слов.
Отправить.
И можно прощаться. Наплевав, что у нее не было ключа, Ярослава накинула не греющее пальто прямо на пижаму и оставила дверь открытой, уходя из этой квартиры навсегда. Уходя навсегда отовсюду.
Река будет твердой - не только из-за льдин, еще плавающих в не прогретой солнцем воде, но и от падения с высоты. Но это быстро пройдет. Потом вода ее примет. Всех принимает. У нее нет чувств и желаний, а значит, ее нельзя предать и подвести. Река примет.