«Не важно, какой сегодня день недели. Если мы вместе, это прекрасный день.»

Я был рождён в четверг. Странное и метафорическое, не правда ли? Родился в грозный, ужасный четверг. Пакость какая. Я — зудящее беспокойство четверга-яда. Пакостливый глупец, тонущий в оранжевой бесконечности. Влюблённый идиот с разрывающей грудь дырой в сердце.

На четверг кто попадёт — очень далеко пойдёт¹. Вранье. Глупая и дерзкая ложь. Я никуда не пошёл, я остался загнивать в заплесневелой многоэтажке. Я остался здесь, в гнилом мире. ЯНЕПОШЁЛДАЛЬШЕ.

Я ненавижу глупые, слепые и убийственные четверги. Ненавижу растущее чувство обреченности в груди. Ненавижу корни зависти, обвившие слабое сердце, падкое на едкости-остроты. НЕНАВИЖУНЕНАВИЖУНЕНАВИЖУ.

По четвергам всегда странно, кто-то рождается, а кто-то умирает. По четвергам всё кажется оранжевым, и вроде хорошо, а вроде всё также плохо. По четвергам по семь уроков в день. По четвергам занятия с психологиней, которая тучная тётка. По четвергам Дима сильнее подавлен. По четвергам я заново рождаюсь и умираю, обращаясь в прах. По четвергам я встречаюсь с ним. С ним, с глупым пустяком, со сладкой мечтой-жизнью. С глупым и несуразным Демьяном Пустяковым.

///

Кажется, будто в квартире Демьяна рассыпалась-разлетелась жар-птица солнечными зайчиками. Здесь, в сладкой дрёме счастья мечтательно-легко. Одни только встречи с этим солнцем будоражат сердце, бьют колоколами в ушах. Отдаются приторным на кончике языка.

Фотографии мозаикой рассыпаются по стенам-историям. Тут — беззубый и наивный Демьян, там — котята, светлые и чистые. В этой жёлтой и старой квартире пахнет жизнью, карамелью и выжженной травой. Не может в гнилой советской хрущевке пахнуть так живо! Не может тут кипеть молодость, не может!

Я смыкаю губы в тонкую полосу. Здесь слишком ярко. Тут, в этой старой квартире живёт второе солнце. И мне это решительно не нравится.

Мы пьём чай. Я слушаю его голос, его дурацкие, по-детски наивные истории. Слушаю про то, как он говорит про детство, про его замкнутого двоюродного брата. Про любимых котов, которых берет на руки.

— Они очень любят лежать на книжных полках. — Буднично говорит он. Для него рассказывать такие маленькие детали — совершенный пустяк, для него нет ничего в этом сокровенного, чувственно-жадного. Он в моей голове соткан из тысяч-миллионов лоскутов-историй, которые хранятся за пазухой, как самое лично-интимное и нужное.

Я громко глотаю-хлюпаю. Заварка противно скрежещет по горлу, и листья осколками впиваются в глотку. Я сплёвываю (неблагодарный урод) и глубоко заглядываю в его лицо. Демьян расслаблен, он берёт кружку из моих рук и ставит на стол с отвратительным стуком. Его движения мягки, растекаются бликами по воде-суете. Пальцы на секунду задерживаются на моих костяшках. Демьян касается меня совершенно невесомо, будто боится рассыпать меня-мозаику.

— Как ты? — он тянется ко мне через стол, убирает липкую прядь с лица. Его руки нежны, в очах плавится забота. Он убирает руки, тянется к своему, белоснежному и приятному, лицу. Поправляет съехавшие на нос очки, тянет улыбку струной.

Я поднимаю глаза на него. У Демьяна глаза горят искрой. Он щёлкает пальцами и глупо улыбается. Демьян тонко соткан из моих сомнений-страхов, он солнечно-улыбчив и горячо любим всеми нами. Демьян наивен и глуп, он — белый лист, на котором хочется рисовать что-то своё, что-то важное для себя.

Я стучу зубами. Тут и только тут я впервые чувствую солнечный свет, пушистые облака и много чего-всего. Демьян завораживает своим чуть ли не ангельским свечением. Вечно добр, терпелив. Живёт без клыков во рту, без яда-кислоты в глотке. Живёт в своей двушке на пятом этаже и кормит голубей на балконе. Я сижу рядом, на табуретке. Смотрю на глупых птиц, оседающих рядом с Пустяковым. Голуби кичатся, по-дурному дёргают головки серые, но Демьян не испытывает к ним мало-мальского, липкого отвращения-презрения, оседающего грубостью на дне желудка. Кажется, что для него, глупого пустяка-таракашки, нет в жизни больше ничего, кроме идиотской радости от его по-доброму скрипящих дел.

В квартире Демьяна никогда не пахнет убийственно-гнилым четвергом. У него пахнет сладко-ленивым воскресеньем, глупой мечтой. У Демьяна есть два кота, Вафля и Пушистик. Его неизменные спутники по квартирным путешествиям-приключениям. Его маленькая отрада в мирской жизни квартирно-пыльного путника.

Пушистик (дурацкая, прилипчивая кличка) недоверчиво-насторожен, груб и чёрен. Но Демьян, который по нашим утренним встречам любит хмуриться, до ужаса восхваляет своего чёрного забияку, бережливо поглаживая того за ушком.

Вафля, что скрипит карамелью по зубам, игривая и непослушная морда. И даже его, несносное рыжее создание, Демьян любит, лелеет. Обожает до всей глубины своей души, белой и чистой.

Он, как я запомнил, подобрал этих двоих где-то на улице. Подобрал, пригрел, откормил в своих любимцев. Взял под своё крыло и стал ответственным.

///

Я сижу на кухне. Сегодня вновь гиблый и чёрно-оранжевый четверг. Златое солнце спряталось за облаками-усами, но Демьян пестрит своей кофтой-пятном. Сидит рядом, заменяет медный солнечный свет. Сидит рядом и просто слушает мои случайные слова. СЛИШКОМДОБРЫЙДУРАК. Славный, милый, добрый, простой, нежный. ДУРАКДУРАКДУРАК.

Его добрая и светлая улыбка согревает. Делает на душе спокойно и мягко, дарит ощущение, будто живёшь не в душном и убивающем четверге, а в бесконечной нирване воскресенья. Как странно. Странно и пугающе, затягивающе и интригующе.

///

Сегодня, сейчас, в этот самый момент, когда я сижу на своей маленькой кухоньке, не четверг. Сегодня пятница-пьяница, тянущая за собой предвкушение славных выходных. Сегодня пятница. И ещё раз пятница. Я без понятия почему повторяю это глупое «пятница! сегодня пятница». Может потому что не четверг, не время встречи с ярким, аляповатым Демьяном Пустяковым. Глупо. Теперь без него, без этого пестрящего красками жизни и его котов, я не могу представлять неделю. Слишком привык, слишком долго находился там, на пятом этаже. Слишком долго дышал ещё более маленькой жизнью, чем моя.

Глупо всё это. Глупы все наши встречи, переглядки в подъезде. Глупы странные касания Демьяна, моя тяга к нему. Возможно, мне просто нужен кто-то рядом, кто-то, кто счастлив. Кто-то, кто не Дима.

Чувство пагубного одиночества тянется-искрится в глупых пятничных сумерках-обещаниях-признаниях. Глупость, блядство, идиотизм. И ещё много ругательств, оседающих в желчи.

///

Я сижу в школе. Выходные перелётными птицами исчезли из моей жизни. Сегодня не четверг или пятница. Сегодня хмурый понедельник, тяжёлый день. Ужасно.

В школе серо, подстать ублюдскому и гнилому понедельнику. Блядство. Здесь нет ничего от четверга-воскресенья. ПОЧЕМУ. Демьян не учится в этой прожжённой чертой и плесенью школе. Он вообще даже не знает, что существует школа эта.

Сегодня алгебра. Серый предмет, ужасный учитель и хмурый понедельник. Господи. Так неприятно и скребуще на душе. Я бы жизнь отдал, лишь бы сегодня был четверг. Радостный, наполненный воскресной ленью четверг.

Я вырисовываю его силуэт в тетрадном листе. Его лицо не озаряет улыбка, не лукавят глаза. Это не он. Демьян живёт в квартире под номером 19, на пятом этаже, не в моей тетради. Глупость! Уроды мы моральные, незачем мне вспоминать его, когда он не рядом. Пакость! Идиотизм.