На следующий день Се Цинчэн покинул больницу и вернулся в общежитие.

Чэнь Мань отправился с ним, но всю дорогу вел себя тихо и выглядел потерянным.

Проводив Се Цинчэна до общежития, Чэнь Мань остался стоять на первом этаже и нерешительно окликнул его:

– Се-гэ...

Се Цинчэн:

– …

Встретившись с резким взглядом Се Цинчэна, Чэнь Мань все же пробормотал:

– Тебе... тебе нужно немного отдохнуть. Если что-нибудь случится, ты можешь обратиться ко мне в любое время.

Се Цинчэн видел, что Чэнь Мань вел себя несколько странно, но это все равно никоим образом не натолкнуло его на ужасающую мысль о том, что Чэнь Мань может быть тайно влюблен в него. Он думал, что Чэнь Мань, скорее всего, просто не может принять тот факт, что у него был секс на одну ночь. Вообще-то, это в самом деле было довольно плохое оправдание, но Се Цинчэн не смог придумать более разумного объяснения, чтобы успокоить Чэнь Маня.

Он был взрослым мужчиной, поэтому, конечно же, не мог признаться в том, что его трахнул парень на тринадцать лет моложе его.

Для Се Цинчэна это было сравнимо с тем, как если бы он был немым, ел горькую редьку и вынужден был молча страдать.

После недолгого молчания Се Цинчэн ответил:

– Тебе пора возвращаться. Спасибо.

Он развернулся и пошел наверх.

Оцепенело застыв под дождем с зонтиком в руках, Чэнь Мань снова окликнул его:

– Се-гэ.

– …

– Н-неважно… Береги себя и отдыхай.

– … Что ты хотел сказать?

Прикусив губу, Чэнь Мань изо всех сил старался не поддаваться порыву, но в конце концов из его рта все же вырвался вопрос:

– Ты все еще общаешься с той девушкой?

Се Цинчэн на мгновение замер.

– Ты бы поддерживал связь с партнером на одну ночь?

– Я... я не занимаюсь такими вещами...

Но как только слова покинули его рот, Чэнь Мань понял, что это прозвучало так, словно он критикует Се Цинчэна за то, что тот не придерживается мужских добродетелей, поэтому он поспешно замахал руками:

– Прости, я не это имел в виду.

– Ты прав, тебе не стоит заниматься подобным, – апатично ответил Се Цинчэн, – Прямо сейчас я тоже сожалею о том импульсивном порыве.

Чэнь Мань уставился на него.

Се Цинчэн сказал:

– Этого больше не повторится. Я жалею о случившемся.

С этими словами он развернулся и зашагал по лестнице наверх. Услышав последние слова Се Цинчэна, на бледное лицо Чэнь Маня стали возвращаться краски.

Се Цинчэну потребовалась целая неделя, чтобы полностью оправиться от недомогания, но, даже спустя такое время, засосы на его теле все еще не исчезли полностью. Когда он читал в университете лекции или писал на доске, ему приходилось следить за тем, чтобы манжеты рубашки были туго застегнуты, потому что на запястьях все еще оставались следы от веревок.

Они были свидетельствами безумного разврата, пока его руки были связаны.

После произошедшего Се Цинчэн больше не связывался с Хэ Юем. Хэ Юй заблокировал его, а он сразу же удалил контакт Хэ Юя. Между медицинским и Шанхайским университетами были огромные территории кампусов, по которым можно было легко перемещаться на автомобиле, поэтому, если кто-то с кем-то в этих учебных заведениях с многовековой историей не хотел пересекаться, это не представляло никакой сложности.

Се Цинчэн думал так – просто считай это дурным сном.

И не оглядывайся назад.

В этом мире существует слишком много отвратительных ситуаций, которые человек бессилен изменить, и которые часто завершаются плачевно. Каким бы мерзким ни был этот мир, иногда просто выбраться целым и невредимым уже было лучшим исходом.

Се Цинчэн многое пережил, и не то чтобы не понимал этого принципа.

Но он все равно часто просыпался среди глубокой ночи. Его болезнь прошла, жар отступил, и даже скрытые интимные части тела стали медленно заживать, но сердце Се Цинчэна, изначально невосприимчивое к любви и страсти, стало еще более больным.

Ему постоянно снилось ненавистное, охваченное похотью лицо Хэ Юя, … те вещи, что они делали… Се Цинчэн резко просыпался и садился на постели. Там, где никто не мог его увидеть, Се Цинчэн наконец проявлял свою слабость и панику. Задыхаясь, он прятал лицо в ладонях, пот насквозь пропитывал его пижаму.

Он курил сигарету за сигаретой и даже пил снотворное, чтобы уснуть.

Однажды, принимая ванну, Се Цинчэн заметил, что следы засосов, оставленные Хэ Юем на его теле, наконец-то полностью исчезли, но легче ему от этого не стало...

Он знал, что его заклеймили глубоко, до самых костей. Страх и отвращение, которые Се Цинчэн испытывал к сексу, становились все сильнее. Его постоянно мучили воспоминания, напоминая о том, что он в самом деле потерял над собой контроль под Хэ Юем, что он в самом деле выпустил наружу свое желание, которое всегда подавлял… Желание, которое почти перестало существовать.

Он стонал, дрожал и терял самообладание – все эти воспоминания были подобны следам от кнута, они постоянно жгли его, унижая и мучая.

Ему не оставалось ничего, кроме как включить компьютер и запустить видео с медузами, чтобы попытаться отвлечься, наблюдая за этими древними формами жизни, плавающими в воде.

Он думал о том, что не мог пасть так низко.

--

Несколько дней спустя.

В особняке семьи Хэ.

– Ты дома.

– ... Хм.

В редких случаях во всем доме семьи Хэ горел свет. Это теплое свечение заставило Хэ Юя нахмурить брови, как только он вошел в зал, будто бы он был вампиром, который давно привык к запустению, тишине и темноте древнего замка.

Люй Чжишу и Хэ Цзивэй, на удивление, были здесь.

После того, как они с Се Цинчэном переспали, Хэ Юй возвращался в особняк только один раз – в тот день, когда поехал за Се Цинчэном в больницу и обнаружил, что ничего не может сделать.

В тот день в сердце Хэ Юя было неспокойно и особенно пусто. Только что он был весь пропитан избыточным волнением, поэтому, оказавшись в одиночестве, не мог не почувствовать внутри опустошение и тоску. Поэтому он вернулся в главную резиденцию. По крайней мере, тут экономка и слуги могли составить ему компанию.

Но на следующий день Хэ Юй снова уехал и с тех пор не возвращался. До сегодняшнего дня.

Хэ Юй знал, что его родители должны скоро вернуться в Шанхай, но он думал, что они не пробудут здесь долго. Хэ Юй был не в настроении и не хотел с ними видеться, поэтому уехал, чтобы не пересечься с ними.

Он не ожидал, что в следующий раз, когда вернется домой, Люй Чжишу и Хэ Цзивэй все еще будут здесь. Хэ Юй настолько не привык к такому приветствию, что его первой реакцией на увиденное были мысли: «Быть может, это тоже подделка, плод моего воображения?»

Но потом он понял, что никогда не мечтал о том, чтобы его родители пришли домой и поужинали вместе с ним.

Это то, что никогда не появлялось в его фантазиях.

– На улице прохладно? Мама приготовила для тебя сытный суп с морскими ушками...

– Мам, – Хэ Юй ненадолго замолчал. Это слово, которое одним из первых учат все люди, немного неуклюже вертелось у него на языке, – У меня аллергия на этот вид морепродуктов.

В зале тут же повисла тишина.

Люй Чжишу почувствовала себя несколько неловко и бросила взгляд на Хэ Цзивэя.

Хэ Цзивэй кашлянул:

 – Все в порядке, ты можешь съесть что-нибудь другое. Я попросил приготовить для тебя суп из вареной капусты, бульон кипит уже несколько часов. Это ведь было твое любимое блюдо.

Хотя Хэ Цзивэй тоже не был особо близок с Хэ Юем, но он, по крайней мере, больше разбирался в том, что любит Хэ Юй, в отличие от Люй Чжишу.

У Хэ Юя не было причин для отказа, поэтому они втроем сели за обеденный стол.

Атмосфера стала еще более напряженной.

Хэ Юй не мог вспомнить, когда в последний раз они семьей, втроем, вот так сидели вместе. Прошло слишком много времени. Он взглянул на лица Хэ Цзивэя и Люй Чжишу, и они показались ему даже немного чужими.

Для него родители больше ассоциировались с двумя похожими монотонными аватарками в их профилях «WeChat».

– Когда вы планируете вернуться в Яньчжоу? – спросил Хэ Юй.

Люй Чжишу тут же ответила:

– Нет необходимости в спешке, – на ее полном лице появилась тошнотворно-приторная улыбка, которая, казалось, вот-вот «уплывет», потому что ее лицо было слишком толстым, – Твой брат сейчас живет на территории кампуса, поэтому нам не нужно постоянно присматривать за ним. Не говоря уже о том, что ты, Хэ Юй, чуть не напугал меня до смерти. Не делай больше столь опасные вещи, что если с тобой что-нибудь случилось бы? Мы бы...

Она не стала продолжать, казалось, что в ее горле застрял всхлип.

Хэ Юй невозмутимо наблюдал за происходящим. После инцидента с телебашней его сердце уже не было прежним, став холодным и очерствевшим.

Ему не особо хотелось общаться с ними, поэтому он просто чуть улыбнулся и сказал:

– Все в порядке. Со мной все хорошо.

Беседа за ужином была вялотекущей, происходящее со стороны могло бы показаться теплой и уютной сценой, но на самом деле здесь бушевали скрытые подводные течения.

– Я закончил, могу я подняться к себе?

– Ах, да. Иди, иди, – Хоть Хэ Юй и заставил Люй Чжишу почувствовать себя немного неловко, она до мозга костей была бизнес-леди и умела держать свои мысли при себе, и даже в разговоре с собственным сыном могла притворяться, – Иди и отдохни. Завтра мама приготовит тебе куриный суп, хорошо?

– ... Как хочешь, – безразлично ответил Хэ Юй, потом встал из-за стола и пошел наверх.

Люй Чжишу со сложным выражением лица смотрела, как фигура Хэ Юя исчезает в коридоре.

Хэ Цзивэй спросил:

– Почему ты вдруг стала так добра к нему? Не говоря уже о нем, даже для меня это непривычно.

Люй Чжишу ответила:

– Что такого в том, что я хорошо отношусь к своему сыну? Разве это не закон природы? Я же его мать, в конце концов...

Хэ Цзивэй хотел сказать что-то еще, но потом передумал и встал из-за стола:

– У меня остались дела в моей компании, поэтому завтра я должен отправиться в Циндао.

– Когда ты вернешься? Я уже говорила тебе, что думала обо всем и поняла, что в самом деле слишком сильно подвела его в прошлом, поэтому должна загладить свою вину перед ним. Ты тоже, ты тоже не задерживайся надолго. Наши дети гораздо важнее, чем работа...

Хэ Цзивэй вздохнул:

– … Слова, что ты сказала, навевают на меня ностальгию.

– …

– Они похожи на те слова, что ты сказала, когда только забеременела им, – Хэ Цзивэй улыбнулся, его взгляд был глубоким и несколько грустным, – Прошло много времени с тех пор, как я их слышал.

Люй Чжишу:

– Лао-Хэ...

Но Хэ Цзивэй уже развернулся и ушел.

Хэ Юй лежал на кровати в своей комнате. Поскольку ему больше не нужно было изображать вежливость перед Люй Чжишу и Хэ Цзивэем, его взгляд больше не был таким спокойным.

Он уставился в потолок и занялся тем, чем занимался всю прошедшую неделю, пока был один – погрузился в свои мысли и воспоминания о произошедшем.

Бом-бом-бом.

В доме вдруг снова пробили старинные часы.

Каждый гулкий, глубокий звон отзывался в его сердце, точно также, как и каждую ночь, которую он проводил в одиночестве. Точно также, как и тогда, когда он долго стоял в вечер своего тринадцатого дня рождения и ждал встречи хотя бы с одним единственным человеком, но этого так и не произошло.

Вспомнив тот вечер, Хэ Юй не мог не вспомнить и Се Сюэ.

Мало того, что его родители никогда не проявляли о нем заботы, так даже Се Сюэ была человеком, кого он частично выдумал, находясь в пучине крайнего одиночества и болезни. Она была реальной, и в то же время не совсем. После того, как Хэ Юй узнал правду, его чувства к Се Сюэ стали очень сложными.

На самом деле, этого и следовало ожидать, верно?

Раньше он просто думал, что у Се Сюэ плохая память: о некоторых событиях, которые он помнил отчетливо, она говорила, что совсем ничего не помнит.

Тогда он даже сказал ей: «Я в самом деле не могу поверить, что ты смогла поступить в университет с такой-то памятью».

Он даже не подозревал, что те события могли быть не более чем цветами в зеркале или Луной в воде – иллюзиями, порожденными его собственным разумом.

Той версии «ее» вообще не существовало, она не была по-настоящему реальной.

Для его подсознания все это было актом самосохранения, самообмана.

Однажды Хэ Юй в качестве домашнего задания по курсу сценарного мастерства и режиссуры написал рассказ о юноше, чья душа вернулась на землю на седьмой день после смерти. Душа умершего юноши постучалась в дверь учительницы, села рядом с ней, чтобы поесть печенья и выпить имбирного чая... но, когда учительница проснулась на следующее утро, со стола не исчезло ни одно печенье, а согревающий имбирный чай превратился в лед.

Юноша вообще не приходил – он был ненастоящим, призраком без телесной формы.

Разве то, что его мозг придумал такую историю, не было проекцией того, как он сам представлял себе Се Сюэ?

По сюжету к печенью не притрагивались. В реальности праздничный торт никогда не существовал.

В рассказе согревающий имбирный чай превратился в лед. В реальности его сердце было настолько холодным, что едва билось.

Подсознательно он не мог этого не знать.

Сейчас, когда Хэ Юй внимательно присматривался к своим воспоминаниям, взглядом только что проснувшегося человека, он мог отличить выдумку от реальности.

Находясь во сне, невозможно отличить сон от бодрствования. Но стоило Хэ Юю открыть глаза, как он смог понять, что реально, а что подделка.

Как и говорил Се Цинчэн, Се Сюэ в самом деле была добра к Хэ Юю, но эта ее доброта не была ни исключительной, ни безусловной. Она относилась к нему как к близкому другу, но у нее было много друзей, и Хэ Юй был лишь одним из них.

Он никогда не был особенным.

Осознание этой истины раздражало его гораздо больше, чем осознание того, что Се Сюэ нравился кто-то другой. Его эмоциональная опора была не более чем иллюзией.

Для него даже простая симпатия – обычное чувство для обычного человека – была роскошью.

В мыслях Хэ Юя царил беспорядок, он уже давно не высыпался. Хотя Се Цинчэн за прошедшую неделю перенес немало страданий, сам он тоже чувствовал себя не лучшим образом. Человеческое тело не рассчитано на такую интенсивную, неослабевающую стимуляцию, поэтому, несмотря на плохое настроение, Хэ Юй все же принял несколько таблеток и медленно закрыл глаза, проваливаясь в первый, с той ночи в клубе, глубокий сон.

Этой ночью Хэ Юю приснился сон.

Ему приснилась пара опасно завораживающих персиковых глаз. Поскольку эти глаза уже бесчисленное множество раз доводили его до блаженства, сначала он подумал, что ему снится Се Сюэ.

Он решил, что находится в новой фантазии, что жалкая надежда в его сердце снова принимает облик Се Сюэ, чтобы утешить самого себя.

Но по мере того, как сон постепенно становился четче, Хэ Юй вдруг заметил, что эта пара глаз вовсе не была милой и улыбающейся.

Скорее, эти глаза были холодными, резкими, полными ненависти и решительности.

Но в то же время в них была какая-то растерянность и беспомощность.

Он вдруг понял, что это были глаза Се Цинчэна, после того как его напоили «Сливовым ароматом 59».

Осознав, какой именно момент его подсознание поместило в сон, все вокруг стало материализовываться.

Хэ Юй снова увидел тело Се Цинчэна, распростертое на черном кожаном диване, его кожа была поразительно бледной, словно драгоценный камень в футляре из черного бархата, настолько светлой, что казалась почти прозрачной.

Изначально чистый воротник белой рубашки насквозь пропитался красным вином. Ткань прилипла к коже, очерчивая линии крепкой мускулистой груди, которая то поднималась, то опускалась.

Хэ Юй довел Се Цинчэна до жалкого состояния: покрытый потом, он выглядел так, словно его выловили из моря. Его тело было подобно пламени, борющемуся с водой: напряженное, мужественное, свирепое и сильное.

Наркотик безостановочно отравлял его тело, пока Се Цинчэн не смог больше терпеть и беспомощно выгнул шею, вцепившись ногтями в диван. Он потянулся назад, словно пытаясь что-то схватить, и обнажая запястье на левой руке, на котором тонким шрифтом было написано...

Здесь покоится тот, чьё имя было начертано на воде.

Хэ Юй пристально вглядывался в эту строчку текста, пока четко различимые слова не стали размытыми, и, наконец, он больше не смог их разобрать. Он только чувствовал, что эти слова были каким-то демоническим заклинанием, высасывающим его душу из тела, заставляя его идти вперед, словно одержимого...

Он схватил Се Цинчэна за руки.

Ему казалось, что эти персиковые глаза источают соблазняющий яд.

В его сне прозвучал хриплый стон, как тот, что Хэ Юй впервые услышал в ту ночь.

Затем губы Се Цинчэна разомкнулись, дыхание стало глубоким, глаза затуманились, вены на шее задрожали, словно гипнотизируя его. Как демонический змей-искуситель, сбрасывающий кожу, обнажая скрытое под ней вульгарное желание, он заманивал человека, чтобы тот безжалостно кусал и рвал его, пожирая до тех пор, пока не остались бы одни кости.

Кошмар поглотил Хэ Юя целиком, не осталось ни плоти, ни крови.

Когда он, наконец, проснулся, то тяжело дышал и хватал ртом воздух.

Часы на его запястье были в режиме сна, они успокаивающе облегали его промокшую от пота руку. Хэ Юй лежал на большой кровати из орехового дерева, при каждом вдохе в его нос врывался сладковатый растительный запах бамбукового коврика.

За окном над горизонтом проглядывала серовато-голубая полоска цвета панциря краба. Это даже нельзя было назвать первыми лучами рассвета – было еще слишком рано, четыре часа утра, все слуги особняка еще спали в своих комнатах. Хэ Юй был единственным, кто очнулся ото сна, обливаясь холодным потом и чувствуя озноб.

Хэ Юй по пояс был накрыт легким осенним одеялом. Он уставился на потолок, выложенный латунными плитками, словно бронзовыми зеркалами, в них он видел отражение себя, лежащего на постели.

В горле Хэ Юя стоял ком, глаза широко раскрыты, весь он был пустой оболочкой, только что выплюнутой из кошмара.

Но у пустой оболочки не должно быть желания, а юноша знал, что тонкое одеяло прикрывает обжигающее доказательство его собственного греховного долга, который еще не был погашен, и который запоздало перешел из фантастически яркого сна в реальный мир.

И этот долг буквально умолял его о мягком и теплом избавлении.

У Хэ Юя на одеяле подрагивали кончики пальцев, он думал, что в самом деле сошел с ума.

Как ему мог присниться Се Цинчэн из той ночи?

Когда он трахал Се Цинчэна, Хэ Юю казалось, что он делал это не из-за желания. Он знал только, что это самый верный способ унизить Се Цинчэна. Не говоря уже о том, что тогда он и сам потерял рассудок от злости. Утратив всякий здравый смысл, Хэ Юй предпочел упасть в трясину вместе Се Цинчэном, ведь это означало, что он может покрыть его грязью и увидеть жалкое выражение на его лице.

Изначально он планировал использовать эту безумную месть, порожденную алкоголем, как способ положить конец их отношениям.

После той ночи издевательств он даже повел себя, как отморозок после свидания, и заблокировал Се Цинчэна в «WeChat», не планируя больше с ним связываться.

Так почему же ему приснился Се Цинчэн, его хриплые стоны, от которых по спине бежали мурашки удовольствия? Он же ведь не гей, как с ним такое могло произойти?

Хэ Юй закрыл глаза и поднес руку ко лбу. Чем больше он пытался отогнать эти воспоминания, тем настойчивее они всплывали на поверхность, стимулируя желание, скрытое под тонким одеялом, и напоминая ему о первобытном инстинкте.

Он терпел.

Его тело продолжало обливаться потом, дыхание стало прерывистым. Он старался преодолеть мужской инстинкт, который сейчас считал отвратительным, но ничего не мог поделать.

Обычно он жаждал крови, но в эту ночь его сжигала жажда близости с другим с мужчиной.

До этого он никогда раньше никого не целовал, и тем более не обнимал и не погружался в наслаждение вместе с кем-то, смакуя вкус страсти.

Мужчины-девственники в возрасте около двадцати лет, впервые попробовавшие вкус секса, были весьма опасны. В этом возрасте юноши находятся на пике физической формы, а еще они любопытны и обладают большим запасом свободного времени. Во всех гостиницах рядом с университетами вам могут подтвердить этот факт. Несмотря на то, что Хэ Юй был уникален во многих отношениях, он был всего лишь девятнадцатилетним юношей и не мог устоять перед желанием, которым Змей в Эдемском саду соблазнил людей.

Почувствовав этот вкус, распробовав его, юноша...

Неизбежно будет думать о нем.

Неизбежно будет хотеть его.

В конце концов, не выдержав напряжения, Хэ Юй рывком сбросил с себя одеяло и резко схватил телефон.

Разблокированный экран отреагировал тихим звуком.

Но в ушах Хэ Юя это прозвучало словно барабанный бой.

Хэ Юй на какое-то время замер, ведя внутреннюю борьбу с самим собой, но потом все-таки пошевелил пальцем и кликнул на фотоальбом.

Тот самый, в котором были сохранены фотографии спящего на постели Се Цинчэна. Когда Хэ Юй взглянул на экран, его сон мгновенно наложился на реальность.

Детализация фотографий была настолько четкой, что можно было увидеть даже небольшой засос на ключице Се Цинчэна. На Хэ Юя тут же обрушились воспоминания о том, с каким жаром они сплетались друг с другом. В его ушах будто эхом отдавались те липкие, мягкие звуки их губ и языков.

Он не смотрел на эти фотографии с тех пор, как покинул в тот день ночной клуб.

После того, как они разорвали свои отношения, Хэ Юй больше не хотел испытывать никаких желаний по отношению к Се Цинчэну, поэтому больше и не смотрел на фотографии.

Но сейчас, не понимая, что за странные мысли обуревают его сердце, он открыл эту надежно засекреченную папку. На большой кровати в затемненной шторами комнате особняка Хэ Юй держал в руке телефон так, словно это было что-то тяжелое, настолько тяжелое, что сдавило ему грудь, и невозможно было сделать вдох. Влажный жар, исходящий от этого изображения, придавил Хэ Юя к спальному коврику, взывая к его мужским инстинктам.

На фотографии тело Се Цинчэна было полностью обнажено. Волосы растрепаны, часть из них упала на лоб, в уголке рта следы запекшейся крови из-за того, что Хэ Юй укусил его во время поцелуя...

Хэ Юю хватило всего одного взгляда, чтобы тут же закрыть глаза и выключить экран.

За одно мгновение юноша весь покрылся потом...

Неужели он сошел с ума?

… …

Его сердце продолжало бешено колотиться.

Вместе с тем как оно колотилось все сильнее и сильнее, Хэ Юю становилось все противнее и противнее.

Он в самом деле сошел с ума... Он ведь не был геем!

Да, верно, должно быть, из-за недосыпания его болезнь усилилась, и он сошел с ума.

С побледневшим лицом Хэ Юй отбросил телефон в сторону, поднялся с кровати и в жгучем мареве босиком направился в ванную. Прежде чем Хэ Юй вышел обратно, в течение получаса непрерывно раздавался звук льющейся ледяной воды.

Потом он закрыл раздел фотографий, лег в постель с мокрыми волосами на голове и какое-то время пролистывал социальные сети, чтобы быстрее отвлечься.

Ночью в Сети вовсе не было тихо, страдающие бессонницей, постоянно изливали здесь свою душу...

Хэ Юй какое-то время пролистывал страницы, пока не обнаружил, что бессознательно набрал в строке поиска «Се Цинчэн».

– …

Иногда, когда люди полностью расслаблены, они поступают именно так: бессознательно записывают имя, звучащее в голове, в блокнот или набирают его на клавиатуре.

Но для Хэ Юя бессознательный набор имени Се Цинчэна был неприемлем. Для него это было слишком нелепым.

Придя в себя, Хэ Юй решил выйти из приложения, но прежде чем успел это сделать, он вдруг заметил один пост.

Автору есть, что сказать:

Хэ Юй говорит, что презирает геев, но в то же время сам вытворяет такое, от чего геи просто теряют дар речи...