Модди рвет страницу и складывает аккуратно пополам, уголок к уголку. Хлопает по переплету раздраженно, толкает прочь, а мятый листок зачем-то прячет в карман. Люстра насмешливо моргает – книг Модди не любит. Модди любит истории и кусочки, и волшебная пыльная комната с гигантскими стеллажами ему в затылок сквозняком дышит – я все знаю. Тома в твердых обложках хихикают и шепчутся, прячутся на полках друг за дружкой, а тот самый, с желтыми страницами, насмешливо чернеет на столе. Без названия.

Его история начинается со сказки, нигде раньше не записанной, продиктованной вольно вслух мягким голосом матери. Модди не помнит уже, как она звучала. Было, вроде бы, что-то про крылья. Или про принцев? 

Отчего-то судорожно вздохнув, Модди пихает книгу неверно вверх ногами на место, кутается плотно в волосатое коричневое пальто и шагает прочь уверенно и твердо. Кивает невинно, почти улыбчиво библиотекарю и выскальзывает на улицу прежде, чем ему успевают задать вопрос. Оборачивается – кажется, не заметили

Затем, щурясь, смотрит против солнца наверх – с ветки, склонив голову, на него глазеет осуждающе ворона. Модди тратит неприлично много усилий, чтоб не показать ей язык. Это раньше – шилозадое, яркое детство – он мог, давясь хохотом, ругаться и шугать камнями надоедливых птиц. Сейчас-то он взрослый ответственный человек! 

Впрочем, неприличный жест он себе все же позволяет. От вредности. Руки в карманы предусмотрительно прячет. Ворона ему насмешливо гаркает и с оглушительным шорохом взлетает, тревожа сухие ветви. Кружит немного над головой, словно с собой зовёт.

Модди корчит кислую мину и решительно разворачивается в другую сторону. Ещё за птицами он не ходил. Альцест и без того уже издевается. Ни в чем не виноватый камешек летит вниз с обочины – Модди вдруг на что-то обижен.

Ему кажется, что кто-то кличет его через плечо, но он не ведётся на это.

Для него все дороги – домой.

Как несчётные годы назад, когда вокруг участка стояла широкая ограда, за которую никак нельзя было заходить. Модди все ходил вдоль нее кругами, искал в словах дыру или лазейку, а однажды наклонился и пролез меж бревен наружу. Ушел недалеко, потому что его тотчас же поймали за плечо твердо и требовательно, и отвели в избу. 

Тогда было неясно страшно, хотелось сбежать вновь наружу и не хотелось смотреть в глаза матери. 

Сегодня у него дом меньше, но надёжнее, окна светлее, и половицы почти не скрипят. Сегодня он улыбается – кем-то засунутая в дверь записка плавно падает на пол, едва Модди дёргает ручку.

Крупно и почти ровно на бумажке сказано:

Приходи к нам на чай

Немного ниже, а ещё чуть мельче и корявее дописано:

Мы тебя зовём

Ещё ниже красуется ехидная рожица, а на обратной стороне, в довершение, Модди обнаруживает перечеркнутые старательно небрежные печатные буквы:

Альцест сказал, что ты жопошник!

Ага. Думали, не заметит.

– Кто вообще, – бормочет Модди весело, почти ласково, вынимая украденную страницу. – Давал этим малолетним засранцам право мне «тыкать». 

Сует записку на высокую полку, а страницу разглаживает на столе и пялится на нее так, словно не разглядывал до этого полчаса в библиотеке.

Мама говорила, легенда в которую не верят.

Модди думает, да нет, чушь какая-то.

Снаружи лают собаки. Точно, собачья чушь.

К полудню заглядывает Сантос с, мать его, вороной под мышкой. Насмешливый из себя весь, язвительный, сорит перьями на порог. Мразота эдакая. 

– Я тебе друга привел, – говорит. 

И смеётся. И ворона, кажется, тоже – смеётся.

Модди делает свою любимую морду кирпичом:

– Спасибо. Твои товарищи, как обычно, на привязи у соседки. Угомони их, надоели лаять по ночам.

Сантос не очень впечатленно ему кривляется и дёргает вешалку за пальто. Та со звоном и громким «упс» падает, и это уже где-то за гранью терпения.

Модди выхватывает из чужих рук обещанную сумку и бесцеремонно выгоняет Сантоса прочь, стараясь не думать о том, что он наверняка тоже приглашен на этот их чай. Следом швыряет и забытую ворону. Чтоб его, этого сказочника, снова с мысли сбил.

Детали петляют и вяжутся тугими узлами. Модди не помнит, но чувствует, что есть что-то важное в его растерянности, что ему следовало бы знать. 

Сумка, кстати, полезная, да не по делу, – занятый совсем другими мыслями, Модди абсолютно забыл о своей просьбе – и он рассеянно закидывает ее куда-то в угол. 

Думает.  

Думает, что думать вредно, и зацикливается. 

В итоге сдается, уступает – временно, конечно – и машет рукой, отворачиваясь к зелёному окну. 

Значит, чай. 

Первым делом Джаст кусает ему пальцы, и это возмутительнее некуда. В смысле, Джасту тринадцать. Это довольно подходящий возраст для того чтобы прекратить кусать чужие пальцы, на взгляд Модди. Он сообщает об этом Альцесту и не получает вразумительной реакции.

– Вопросы к Джасту.

И все. А Джаст на вопросы намеренно гадко хихикает, и Алфедов одобрительно дёргает его за ухо. Прелесть. 

Секби, – спасибо ему – пробормотав унылое «здрастье», куда-то утаскивает обоих балбесов. Стоит полагать, они собираются заниматься всякими гадостями втроём. Главное, что вне поля зрения Модди, там уже не его дело.

Плечом в плечо толкается Альцест – разбудить – и за предплечье тянет на кухню. Модди вдруг прыскает в кулак и шутливо вырывается. Взрослость и серьезность куда-то теряют все свои приоритеты.

Его как-то деловито серьезно усаживают на стул. Модди в ответ моргает, пока Альцест ставит греться воду в кастрюльке – чайника в их доме почему-то не водится. Потом они неловко сталкиваются смешливыми взглядами, – Модди уводит – и Альцест вздумай спросить: 

– Так чего пришел? 

Модди, к его чести, не теряется ни секунды и схватывает на лету лихо.

– Когда? – отбивает невозмутимостью.

Альцест вздыхает, и уголки его губ дрожат, выдавая в нем улыбку.

– Вчера, Модди. Или в понедельник. Выбирай, какой день больше нравится.

– Но я пришел только что, – для пущей убедительности Модди вскидывает брови. – Только что – это суббота.

Если честно, он не уверен, откуда помнит, какой сегодня вообще день. Возможно, суббота была вчера, и он все перепутал. Как бы там ни было, Альцест его не поправляет.

– Ну, зачем пришел-то в итоге? – повторяет вместо этого насмешливо он.

Модди пожимает плечами, и из-за стены очень вовремя слышится какая-то возня. Недолго думая, он тычет туда пальцем.

– Это они. 

– Они?

– Они! 

– Они не пришли, они уже были здесь. 

Модди давится удивлённым смешком, откашливается скромно. Голубые занавески за спиной Альцеста колышутся, будто тоже хихикают. Глупость какая.

– Но это все из-за них, – убеждает Модди.

– Кто бы сомневался, – доверчиво хмыкает Альцест, а потом зовёт громогласно, – Эй, вы, «они»! 

«Они» прекрасно все понимают и отзываются с завидным послушанием почти мгновенно. Алфедов важно въезжает в дверной проем верхом на Секби, а Джаст шкодливо выглядывает из-за угла – чем-то, замечает Модди, разукрашенного.

– Джаст, – обращается Альцест строго и ласково, без тени сомнения. – Прекрати разбирать по винтикам диван, я тебя умоляю. 

Джаст издает какой-то фыркающий звук и прячется обратно, явно не считая нужным тратить свои интеллектуальные способности на ответ. Альцест игнорирует это.

– Алфедов. Во-первых, слезь с Секби, не маленький уже.

Модди мучительно вспоминает. Вроде бы, Алфедов старше Джаста на год. Как-то не хочется знать, сколько вообще весит эта наглая задница. Слезать, кстати, он вежливо лукаво отказывается, и почему-то все с этим смиряются.

– А во-вторых, – не уступает тем не менее Альцест. – Прекрати восхищаться тем, как Джаст разбирает по винтикам диван.

Алфедов хохочет и единственное, на что ему хватает совести – прикрыть рот ладонью. Секби мучительно стонет, но зато стойко выдерживает на себе оба взрослых взгляда – рассеянно весёлый и притворно осуждающий.

– А ты не зачитывай им вслух инструкцию по сборке дивана, черт возьми! Толку все равно ноль.

Секби чему-то улыбается, кивает типа принял и понятливо топает прочь из комнаты.

– Как ты узнал, чем они там занимаются? – спрашивает Модди первым делом.

– Элементарно, – закатывает глаза Альцест. – Очевиднее некуда.

И это совершенно ничего не объясняет, но, возможно, имеет смысл. Вода, спустя какое-то время, кипит, и Альцест снимает ее с огня. Гремит кружками, чего-то колдует. Модди, замечтавшись в окно, совершенно не слушает и не следит и поэтому оказывается застигнут врасплох, когда его третий раз спрашивают:

– В прошлый раз Алфедов выдрал тебе клок волос, и ты поклялся, что больше сюда ни ногой, – о, он помнит тот чудесный премерзкий вечер. Такое попробуй забыть. – Почему ты здесь? 

Это – не шутливое, но игривое, мелкий безобидный и колючий червячок меж ребер. Модди хмыкает, признавая за собой поражение.

Он не знает.

– Джаст сказал, что ты сказал, что я жопошник, – обвиняет он вместо ответа. 

Альцест смешно кривит губы, немного шумит водой из крана и, вместо того чтоб вытереть руки, брызгается Модди в лицо.

– И в чем он не прав? 

И у Модди на весь вечер случается замыкание.

Его утягивают играть в какую-то настолку, правила которой заново переизобретают в процессе Алфедов и Джаст. Потом, вроде бы, происходит коллективное закатывание Секби в плед и полчаса баловства подушками. Ещё какое-то время Джаст серьезно объясняет что-то про градусную меру углов в их доме, – что? – Секби любопытно его трогает, а Алфедов глазеет, моргая глазами несимметрично по-очереди.

Потом детей от Модди отлепляет Альцест и подкидывает им на растерзание несколько книжек. Чтоб отвлеклись.

На улице вдруг оказывается темно. Пока Модди залипает на какого-то умиротворенно-хозяйственного Альцеста, методично убирающего учиненный ими беспорядок, ему предлагают остаться.

Модди совсем забывает о том, что ожидал увидеть здесь сегодня Сантоса и Клайда. Модди едва помнит выдранную страницу и нелепую детскую записку. Модди не знает даже, заправил ли он сегодня кровать. 

Но он вспоминает кое-что ещё, что-то важное – и не может поймать это «что-то» за хвост.

Он не находит в себе сил отказаться.