Не то чтобы Шепард хочет поговорить об этом. Она в принципе не любит разговоры по душам и всё к этому относящиеся. Девиз, которому Шепард неосознанно следует большую часть жизни: держи всё в себе, пока оно лавой не забьёт из тебя. 

Когда она жила на улицах, перебиваясь временными укрытиями, вгрызаясь в каждую доступную “подработку”, — если так можно назвать то, чем она занималась в бандах, — до душевных переживаний никому дело не было. Армия ничем в этом плане не отличалась — суровая дисциплина, времени на рассуждения о своих поступках не находилось, а на ежегодных обследованиях, в которых обязательно включался психолог, рассказывать о внутренних баталиях, во-первых, казалось чуждым, во-вторых, посадили бы её потом в комнату с мягкими стенами или, хуже — заставили бы три раза в неделю навещать врача. Нет, лучше всего скрывать всё в себе, остальное же, что решает выплеснуться — использовать как энергию, а её лишней не бывает. 

Вот и сейчас Шепард выплёскивает её под средством написания чертового отчета. А могла бы в рукопашной с Вегой или на следующем задании, как повезет, но после инцидента с Удиной в Цитаделе от нее мягко потребовали срочный отчет по поводу всего произошедшего. Ей это вспоминать не хочется, как и многие другие вещи, но кто Шепард спрашивает. Одно радует: воспоминания имеют свойство становиться расплывчатыми, нечёткими, как фокус ненастроенной камеры, некоторые совсем стираются, оставляя за собой едва заметный шлейф когда-то испытываемых чувств. Вот бы уметь прятать и доставать воспоминания, когда оно того требует. Но Шепард со всей своей исключительностью такими способностями не обладает. 

Она устало вздыхает, стучит ногтём по краю стола, сидя в своей каюте. Чем дальше пишет — тем сильнее падает в пропасть неприятных противоречивых эмоций. 

— Если просто смотреть на отчет, он сам себя не напишет. 

Переливающееся звучание голоса Гарруса действует успокаивающе, он мягко кладет руку ей на плечо, затем приводит выше, к щеке, где осколок стекла успел задеть кожу. 

— А могли бы уже и придумать, чтобы отчеты силой мысли писались. 

— И тогда потеряется девяносто процентов работы у СБЦ. 

Она тихо посмеивается, слегка сжимая его руку.

Гаррус не спрашивал до этого и на вряд ли спросит её сейчас, хотя сам присутствовал при всём действе. Но за это Шепард благодарна, возможно, поэтому их отношения так прекрасно работают — Гаррус понимает, что её синяки и раны не нужно латать, что Шепард не ждёт, когда её кто-то спасёт, заставит открыть душу и выведет на разговор. Она наткнется на одни и те же грабли, но прекрасно справится с тем, чтобы спасти саму себя, ей лишь нужна страховка, если что-то вдруг что-то пойдёт не так. 

Все же отступление — это не про проигрыш битвы, а отступать Шепард умеет, если ситуация того требует. И Гаррус стоит для этой вот ситуации. 

Он перебирает всполох рыжих волос, Шепард хочется бросить писать отчет, представить на мгновение, что галактика не на грани гибели, что Земля и другие планеты не горят пламенем из-за атаки Жнецов. Просто лечь с Гаррусом в обнимку и не вылезать из кровати хотя бы сутки. 

— Я не попросила его присоединиться ко мне, — вдруг произносит Шепард. 

Признание вырывается легко, но воспоминание давит; и то, где она держит Аленко на прицеле, и где они стоят перед входом на Нормандию, особенно его глаза, полные невысказанной просьбы, почти что мольбы. Он говорит о повышении, о том, что Хакетт даёт ему собственный корабль, но не говорит — попроси меня остаться, скажи, что нужен тебе. У Шепард перед глазами отголосок чего-то старого, наполненного болью от обвинения на Горизонте, от осознания, что сделай он неверный шаг, не поверь — Шепард бы выстрелила. Без сожаления. Колючая правда в том, что Аленко Шепард не нужен. 

Гаррус издаёт звук, похожий на фырканье. 

— Это он должен был просить. 

Попроси Кайден — итог был бы таким же. 

Некоторые вещи, как и люди, хорошо смотрятся в прошлом, но когда находишь их в настоящем, не понимаешь, как мог привязаться к этому. 

— Хакетт дал ему собственный корабль, а я не хотела удерживать его. Иногда прошлое лучше оставить в прошлом. 

Гаррус ждет, когда она выскажется, продолжая перебирать пряди. Шепард знает, что у него тоже много мыслей на этот счет, много того, что он хотел бы сказать Кайдену лично, особенно после того, как тот направил на нее пистолет. 

— Я должна доверять членам своей команды, а мы с Кайденом давно потеряли доверие. Но хуже всего — я бы выстрелила в него. 

И была бы права, — повисает в воздухе. 

— Ты спасала совет, — говорит Гаррус. — Он бы выстрелил в тебя, если бы ему не хватило мозгов поверить. 

И это не вопрос. 

В первую очередь — они солдаты, им вбивали в голову, что выполнение задания превыше всего. Безопасность совета была в приоритете, чем жизнь Кайдена или её. Кайден был такого же мнения. 

Шепард думала, что Кайдена будет не хватать: как верного товарища и хорошего бойца, как, черт возьми, друга. И все же это не так. Она не чувствует ни горечи расставания, ни желания изменить решение. 

Люди сходятся, люди расходятся. Так бывает.

Она делает глубокий вдох, растягивается на стуле, поднимая руки и касаясь лица Гарруса, нежно проводя по мандибулам. 

Впрочем, коммандер Шепард была слегка ранена при спасении совета в цитадели и разоблачении Удины, отправка отчета может немного подождать. Не зря ведь она сбежала от доктора Чаквас, хотя должна была провести еще полчаса в медотсеке. 

— У меня так болит спина после целого часа работы, — притворно жалуется Шепард. 

Гаррус дергает мандибулами, и она может различить усмешку в их движении и коротком звуке. 

— Я недавно прочитал в экстранете статью о массажах. 

Шепард тянет Гарруса к кровати. Хорошо, что плохие воспоминания можно вытеснить гораздо более приятными.