Тошинори не чувствует своего тела, он не чувствует ничего. Потом, сквозь глухую темноту пробиваются звуки. Писк больничных приборов, шорохи, чужое, а может свое дыхание.

Запахи. Стерильный, ненавистный ему, запах больницы, запах лекарств, горечью оседающий на стенках глотки. Он сглатывает вязкую слюну. Хочется пить. Шорох слева.

Кажется он здесь не один. Тошинори поворачивает голову на звук и шевелит пересохшими губами. Голоса нет. Шаги. Легкие, почти не слышные. Кто-то просовывает ладонь ему под затылок, поддерживая неподъемно — тяжелую голову и в горло льется живительная прохладная жидкость. Тошинори жадно глотает, закашливается.

Тяжесть, сковывающая тело потихоньку исчезает. Он пробует шевельнуть пальцами, потом ступней. Тело нехотя отзывается. Судя по ощущениям он лежит на спине, руки вдоль одеяла. Тошинори глубоко вдыхает и морщится от вспышки боли в левом боку. С третьего раза у него получается открыть глаза, сфокусировать взгляд и увидеть перед собой лицо учителя Гран Торино. Тошинори усилием воли подавляет малодушный порыв зажмуриться.

Голос учителя доносится глухо, словно через вату. Видимо виной тому обезболивающие.

— Очнулся, Тоши? Всемогущий на мгновение забывает о том, что он уж взрослый, состоявшийся герой. Симмата, да он — Символ мира!

Он приподнимается на локтях и хрипит:

— Я в порядке, учитель.

Тот протягивает руку и кладет ладонь Тошинори на грудь, придавливая к койке. Нарочно или случайно он кладет ладонь выше шрама, выше раны — на сердце.

— Лежи, герой, — непривычно мягко говорит Гран Торино. Что же ты, мальчик? — продолжает он, чуть помолчав. — Забыл, чему я учил тебя?

Тошинори обреченно краснеет поверх бинтов.

— Выйдешь отсюда, проведем тренировку, — обещает ему учитель. — А пока, — в голосе его сквозь раздражение и плохо скрытую тревогу пробивается тепло, — спи, Тоши.

И когда тот послушно закрывает глаза, невесомо проводит другой ладонью, убирая со лба слипшуюся от пота челку. Улыбается кончиками губ и едва слышно добавляет:

— Ты совсем не изменился, глупый мальчишка. Все такой же бедовый… Отчаянный. И все так же всех закрываешь собой, упрямец. Знаешь, я горжусь тобой… Спи, стойкий оловянный солдатик. Спи, сынок. Я посторожу твои сны.