Июльское солнце приятно согревало и светило уже не так ярко, как днем, да и в целом к вечеру дышалось легче. Где-то далеко лаяли деревенские собаки, а в деревьях пели птицы, переливаясь разными голосами. Слабый ветерок приятно холодил кожу.
— Давай на счёт три? — предложил Миша, поправив вьющуюся чёлку. Велосипед Серёжи стоял рядом на подножке.
— Ты же знаешь, я выиграю, — усмехнулся Муравьёв-Апостол, окинув быстрым взглядом лицо, залитое солнцем и веснушками.
— А вот и нет! — обиделся Бестужев, крепче сжав худыми тонкими пальцами руль.
Серёжа встал в позицию, чтобы чуть что сразу стартовать. Конечно, это уже стало традицией: каждый раз, как они виделись в деревне, они сперва устраивали гонки до лесного озера. Зачем? Да просто так, хотелось на слабо взять — неугомонному Мишелю, у которого, по ощущениям, вся подростковая ненормальная активность выпадала на тот период, когда он по чистой случайности оказывался рядом с Муравьёвым. Шило у кого-то в одном месте, как любил выражаться Матвей про Полю, который тоже на месте не мог усидеть. Что-то похожее Серёжа узнавал в Мише. Наверное, надо бы познакомить их, подумал он.
«Серёж, а давай кто быстрее доплывет до того берега? Ну тебе что, слабо?» До берега они так и не доплыли, потому что Миша наткнулся на какую-то скрягу и вообще забыл, что хотел устроить заплыв вселенского масштаба.
«Серёж, а давай кто больше соседских яблок соберёт? Тебе что, слабо? Тётя Зина уехала вчера, нас никто не поймает». Ровно в тот момент, когда Миша залез на дерево, страхуемый снизу Серёжей, в небольшом доме включился свет, осветив полуночников, крадущих чужие яблоки, и пришлось срочно убегать — Муравьёв-Апостол всё-таки чувствовал некоторую вину, что рванул первым, оставив Мишеля принимать удар на себя, потому что слезть с высокого дерева сразу — сложно. Прыгать Бестужев-Рюмин не решился: было слишком высоко. Оказывается, Зинаида Михайловна — тётя Зина — никуда не уехала. И это было катастрофой — Мише, когда он слез, влепили слабый подзатыльник и увели в дом, потому что: «Боже, Миша!.. А если бы ты что-то сломал?! Пойдем, у меня переночуешь, нечего своих уже так поздно будить». На Серёжу Мишель не обижался, но пару яблок он ему все равно потом стащит!
«Серёж, а давай кто быстрее добежит до того гигантского дерева? И что, что там дорога через болото проходит, тебе что, слабо? Пф, слабак». По пути Миша абсолютно случайно вспомнил всякие байки, которые ему рассказывала бабка: про леших, кикимор и водяных — да вещал так убедительно, живо и эмоционально, что сам увлекся вместе с Серёжей и чуть ли не прыгнул на бедного Апостола, когда в глубине леса неожиданно прокричала ворона, а сзади хрустнула ветка. Серёжа напугался не меньше, пусть и старался держать лицо и говорить, что это все неправда — да только сам вспомнил пугающие россказни своей матери, которая ещё в его далеком детстве красочно и подробно описывала существо, как раз живущее на болотах. Лихо. Нет, всё-таки Серёжа абсолютно не хотел знать, как ей удалось такое придумать.
Когда небо затянуло серыми тучами и в чаще потемнело, Миша переглянулся с Серёжей и почти одновременно с ним кивнул: не пойдём — и оба рванули бегом в ту сторону, откуда пришли. Вдали прогремели первые раскаты грома, а страх дышал в затылок, но они хотя бы были вместе. Выбежав на просёлочную дорогу, недалеко от домов, они остановились, уперев худые руки в колени и пытаясь отдышаться, — и засмеялись.
«Серёжа-а-а, смотри, я умею висеть на деревьях вниз головой, не держась руками!!. В смысле ты тоже умеешь так? Мог хотя бы для виду восхититься». А вот знать Мише не нужно, что Серёжа все это время, пока Бестужев-Рюмин устраивал недоцирковые акробатические номера, стоял с замиранием сердца, чтобы если что успеть помочь. Конечно, он понимал, что не успеет в любом случае, потому что Миша шмякнется на землю и сломает себе что-нибудь быстрее, чем Серёжа вообще успеет среагировать. Позволил он себе слабую улыбку, только когда Мишель спустился на землю, живой и здоровый. Неугомонный.
«Серёжа-а-а-а-а, смотри, какое здоровое яблоко нашел! Да какое украл, не крал я ничего!.. Ты зануда, отстань от меня, не буду с тобой делиться». Серёжа тактично промолчал, пусть и выразительно вскинул бровь на это заявление, ведь не будет же он говорить, что случайно услышал утром, как Зинаида Михайловна заходила утром к Бестужевым и как вручила Мишелю ведро яблок со словами: «Чтобы больше не лазал ночью по деревьям». Только Миша все равно поделился и отдал большую половину Муравьёву-Апостолу. Яблоки правда сочные и очень вкусные, особенно когда ешь их на улице после долгой беготни, быстро протерев о край футболки.
«Серёжа, смотри быстрее!!! Я утку поймал! Давай зажарим?» Серёжа искренне не хотел знать, у кого из соседей он эту утку выкрал.
Сейчас Муравьёв-Апостол тоже с иронией во взгляде смотрел на Мишу рядом с собой и на то, как ему уже не сиделось на месте. Он вообще когда-нибудь поменяется?
— Давай уже, — вздохнул Серёжа. — Сам же хотел наперегонки, а теперь всё никак собраться не можешь.
— Я?! — деланно удивился Бестужев-Рюмин, вскинув брови и округлив глаза. — Давай, поехали.
Они оба приготовились к старту, перед этим тщательно проверив, чтобы ни один велосипед не стоял впереди другого хотя бы на пару сантиметров. Оранжевый солнечный луч красиво падал на лицо Мишеля, ещё сильнее выделяя его веснушки. Серёжа отвернул голову, чтобы не чувствовать, как жар внутри него расползается по всему телу. И дело точно было не в температуре на улице.
— Раз, — прокомментировал Миша, наклонившись вперёд. Весь его вид показывал, что он готов был сорваться в любую секунду. Муравьёв тоже убрал подножку и крутанул педали так, чтобы стартовать с опорной ноги.
— Два...
И не успело прозвучать заветное «три», как Бестужев уже рванул со всей дури вперед, явно решив таким образом обыграть растерявшегося друга. Серёжа тоже стартовал, и его скорость с каждой секундой становилась всё быстрее. Кому понравится, когда кто-то впереди тебя? Быть победителем тоже приятно, знаете ли.
Тёплый ветер свистел в ушах и скользил под просторные, уже чуть замаранные футболки, приятно охлаждая кожу; волосы колыхались и периодически лезли в глаза. В основном они ехали по бездорожью, иногда попадая в рытвины или спускаясь с небольших склонов. Всё это время Мишель был впереди. Возможно, Серёжа просто давал ему фору, но, заметив, что мальчишка уже начал немного уставать, Муравьёв-Апостол приложил усилия, коротко присвистнув, когда поравнялся с Мишей, а потом и вовсе начал обгонять его.
— Ну Серёжа-а-а! — почти отчаянно взвыл Миша, увидев его спину. — Я передумал, Серёжа! Давай не поедем дальше!
— Тебе что, слабо? — передразнил Серёжа, кинув быстрый хитрый взгляд из-за плеча, и ускорился. В ответ раздалось протяжное жалобное: «Ну Серёжа-а-а-а-а!..» Муравьёв усмехнулся и продолжил крутить педали, ещё сильнее отдаляясь.
Он погрузился в свои мысли, проезжая по россыпи камней, пока Миша продолжал тянуть его имя на всю округу. Серёжа специально не реагировал, зная, что Бестужев часто так делал, особенно таким жалостным тоном, чтобы разыграть комедию и подставить Муравьёва-Апостола, а потом вырывался вперёд. Столько гонок уже было. Серёжа научен, поэтому не обращал внимания. Он даже не услышал громкого чертыхания сзади себя.
— СЕРЁЖА-А-А, — уже буквально прокричал Бестужев жалобным голосом, но где-то слишком сзади, Муравьёв-Апостол насторожился и замедлил скорость, пока его продолжали звать так сильно, что звучный голос эхом разносился по всей округе. — НУ СЕРЁЖА...
Именно сегодня это самое «слабо тебе?» Мишеля сыграло против него же злую шутку: стоило Серёже как обычно обогнать его, как Миша резко погрузился в свои мысли, пока рассматривал чужую спину и плечи под майкой, и не заметил огромного булыжника на пути, в который удачно влетел со всей скорости. Велосипед сразу же накренило вбок, и Бестужев-Рюмин моментально повалился на землю, на камни, и разбил себе ноги до крови — а еще достаточно тяжёлый велик придавил правую лодыжку Миши. Несмотря на то что его колени, локти и ладони были в крови и ссадинах, а всё тело крупно затрясло, Миша продолжал голосить так, как будто ничего не случилось:
— Серёжа, у меня травма, а ты уехал!!! — Себе под нос Бестужев же шипел от боли, пытаясь спихнуть тяжелый велосипед и подняться, только из-за сильно дрожащих рук ничего не получалось. — Вот на этом любовь и заканчивается, да?! Ну и ладно, езжай, все равно бы ты выиграл!!!
«А мне только снова хотелось посмотреть на то, как ты улыбаешься, когда вновь получаешь превосходство надо мной, — подумал Мишель. — Ты так редко улыбаешься».
Миша, находясь на обочине, плюхнулся спиной на землю, после чего его голова полностью скрылась в сухой траве, которая неприятно заколола лицо. Он думал, что, если хотя бы немного полежит и отойдёт от шока и боли, сможет встать самостоятельно. Его не переставало трясти. По ногам как будто прошлись раскалённым металлом.
Ну и ладно, подумаешь, что Миша опять травмировался. Не маленький ведь уже, да и перед мамой стыдно постоянно плакаться, стоит где-нибудь пораниться.
Бестужев-Рюмин не шевелился, задержав дыхание, пока рассматривал без особого интереса медленно плывущие по небу облака. Подул ветер, и листья заколыхались. Мишель закрыл глаза. Его всегда успокаивал ветер и лес.
— А хвастаешься больше всех, — проворчал сверху появившийся из ниоткуда Серёжа, поднимая тяжелый велосипед, который придавил ногу Миши.
— Я не хвастался!.. — попытался возразить твёрдым голосом Бестужев, всё ещё не поднимаясь из травы, но вышло плохо: скрывать явную сильную боль он ещё не научился. Только сейчас Миша почувствовал, как сильно у него болела нога. Возможно, даже подвернул, когда слишком уж неудачно падал.
Серёжа помог ему сесть, подхватив подмышки, и тоже увидел, что Мишу трясло, как осиновый лист на ветру. Бестужев-Рюмин заметил в руках Муравьёва охапку подорожника. Захотелось рассмеяться — глупо, по-детски и во весь голос. И когда только успел нарвать столько?
— Серёжа, — тихо позвал Миша, когда Муравьёв-Апостол осторожно прикладывал уже где-то очищенный подорожник к ранам. У Серёжи между бровей залегла складка. — Ну Серёжа.
— Что? — он не поднимал взгляда, продолжая рассматривать ссадины и царапины на ногах Бестужева. Его лицо освещало заходящее солнце, ярко выделяя небольшую горбинку на носу и совсем маленькие, почти незаметные, в отличие у Рюмина, веснушки.
— Ты красивый. — И совершенно неожиданно ткнул его грязными руками в переносицу, где залегла складка. — И не хмурься, морщины быстро появятся.
— Прекрати.
Серёжа не умел скрывать эмоций, которые в подростковом возрасте проявлялись максимально сильно. От смущения он нахмурился ещё сильнее.
— Ну правда красивый же, — продолжал дразнить Миша, чуть посмеиваясь и забывая о боли в вывихнутой лодыжке. — И совсем я не хвастался!
— Пошли уже, — беззлобно закатил глаза Серёжа и помог подняться Бестужеву, видя, что он не очень-то двигал поврежденной ногой. Миша попрыгал на здоровой ноге, чтобы устоять, несмотря на то что мёртвой хваткой вцепился в ладонь Муравьёва, который явно обещал не уронить его.
— Я не смогу на велике обратно ехать, — проговорил Бестужев себе под нос.
— Сзади меня поедешь, — спокойно ответил Серёжа.
— А велосипед мой...
— Я заберу позже, тут все равно, кроме нас, никто не шастает. Садись.
Серёжа поддержал свой велосипед, чтобы Миша смог осторожно устроиться на багажнике, а потом сел сам и почувствовал, как чужие руки кольцом обвились вокруг его талии, а голова удобно устроилась между лопаток. Мишеля совсем ничего не смущало. Поврежденную ногу он держал на весу, немного отведя в сторону. Муравьёв-Апостол честно бы не удивился, если бы его друг начал сзади мурлыкать.
Они ехали крайне медленно; солнце уже почти село; у обоих в желудках громко урчало от голода. Миша на протяжении всей дороги продолжал прижиматься к Серёже, наслаждаясь этим моментом, что хотя бы так он мог его обнимать. А Серёжа искренне надеялся, что его покрасневших щёк и шеи — явно не от того, как к нему прижимался Мишель, — не было видно.
— Серёж, — тихо позвал Бестужев-Рюмин, — спасибо.
— За что?
— За то, что всё ещё продолжаешь поддерживать все мои «а тебе слабо, что ли?» и не игнорируешь.
Серёжа только тихо усмехнулся, переведя взгляд на сумрачное небо, где уже появились первые неяркие звёзды. Пока ему не хватало смелости сказать о том, что только рядом с Мишей и его дурачествами Муравьёв-Апостол мог расслабиться и не переживать о чем-либо.
Внезапно его осенило, и он тихо позвал Мишеля:
— Миш.
Тот, казалось, либо уснул, либо погрузился в себя и не слышал, что его звали. Осторожно убрав левую руку с руля, Серёжа коснулся ею горячего предплечья и позвал ещё раз:
— Миша.
— А? — резко подал голос Бестужев-Рюмин, и Серёжа был готов поклясться, что выглядел тот сейчас как нахохлившийся воробей.
— Время-то уже позднее, нам же прилетит по-любому.
Миша поджал губы — Серёже не надо было поворачиваться, чтобы в этом убедиться. Слишком уж хорошо знал его постоянные мелкие незаметные привычки.
— Ну, во-первых, не нам, а мне, — сказал спустя какое-то время Мишель. Муравьёв-Апостол не успел возмутиться, как сзади продолжили: — Да и не будут они долго ругаться. Так, поворчат немного да успокоятся.
Велосипед остановился недалеко от ворот Серёжиного участка.
— Всё равно отрывались мы вместе, почему я должен тебя бросать?
— Ну не ты же предложил прокатиться наперегонки и не ты же упал с велика, подвернув ногу.
Мишель собирался слезть с багажника, потому что решил, что дальше придется пешком и Серёжа не повезёт почти до конца одной проселочной улицы. Всё-таки у Апостола у самого родители строгие, так ещё и брат может всыпать. Миша один раз видел Матвея, так ему стало жутко, о чём он поделился потом с Серёжей, а тот рассмеялся, сказал, что Матвей так-то хороший. «И все равно он мне не нравится, — буркнул тогда Мишель, пнув маленький камешек носком почти порванных кед. — Злым выглядит».
— Ты куда? — искренне удивился Серёжа, когда Бестужев-Рюмин встал рядом. — Мы же не доехали ещё до твоего дома, приличное же расстояние ещё.
— Да ерунда, — махнул рукой Мишель. — Не так уж и далеко, дойду. Не хочу, чтобы тебе из-за меня прилетало.
Серёжа закатил глаза, а потом пристально уставился на Мишу, ожидая, что тот поймёт всё без слов.
В чтении невербальных знаков Бестужев-Рюмин был крайне плох.
— Почему ты на меня так смотришь? — всё-таки достаточно быстро не выдержал он.
— Пытаюсь понять, когда до тебя дойдёт, что ты сморозил глупость.
Теперь уже Миша громко фыркнул и показательно скрестил руки на груди.
— Если ты не хочешь ехать, можем пойти пешком, я помогу тебе, но одного я тебя точно домой не отпущу. Пока в руки Лидии Ивановны не отдам тебя и пока вместе с тобой не получу, не уйду.
Мишель хотел пробурчать, что Серёжа упёртый как баран, только сзади скрипнула калитка.
— Тебе принципиально, от кого получать звиздюлей: от соседских или от своих?
Муравьёв-Апостол, не глядя, поддержал за локоть почти падающего Бестужева, который решил неудачно повернуться на одной ноге. Матвей, в старой безразмерной футболке с принтом кота, который уже выцвел и потрескался со временем, стоял, прислонившись к косяку, и смотрел без тени злобы на наконец-то нагулявшихся подростков.
— Ой, да брось ты, — отмахнулся от него Серёжа, пока Миша попытался спрятаться за его плечо или спину, а потом спросил, уловив подозрительную и несвойственную тишину: — А что, наши уехали куда-то?
— Ага, у них там то ли поминки у кого-то, то ли день рождения, я так и не понял. — Посмотрев внезапно на Мишеля, Матвей добавил: — Твои, кстати, тоже уехали. Просили передать, чтобы ты не беспокоился, — на эти слова Бестужев-Рюмин деланно фыркнул и отвёл взгляд, — и чтобы ты ночевал у нас.
Серёжа повернулся к Мише.
— Видишь, проблема решена!
— Не был бы я так уверен, — тихо фыркнул тот в ответ, отвернув голову.
— Что вы натворили опять? — спросил Матвей как-то даже устало. По его тону было понятно, что он уже к этому привык и просто в любой похожей ситуации мог ожидать чего угодно. Спасибо, так сказать, неугомонным братьям: Серёже и Поле.
Не успел Миша ответить: «Ничего, и вообще я пойду домой всё-таки, спокойной ночи, Серёж», — потому что Матвея он всё ещё боялся, как огня, — как Серёжа быстро проговорил:
— Да мы по моей идее, — Бестужев-Рюмин удивлённо покосился на него, — пошли кататься на великах, а Миша, вон, — он кивнул в сторону зардевшегося Мишеля, — неудачно упал и ногу подвернул.
— Врёшь ведь, — быстро ответил Матвей, сверкнув в полумраке глазами.
— Не вру, — моментально отреагировал Серёжа.
Старший Муравьёв-Апостол пристально посмотрел на брата, прищурившись, а потом устало вздохнул, закрыл глаза и потёр пальцами переносицу, проговорив как данное:
— Балбесы.
Ну, спасибо, что просто подвернули лодыжку — и оставили один велосипед где-то в поле, — а не что похуже. Сразу вспомнился Ипполит, который однажды завалился домой на следующие сутки после ухода. От него пахло гарью, а на одежде повсюду были черные следы. Как оказалось, решил с друзьями на заброшенном заводе устроить химическую лабораторию. Что они там взрывали и поджигали — никто из Муравьёвых-Апостолов знать не хотел.
— Ну заходите тогда. Или вы всю ночь тут собрались быть? — учтиво поинтересовался Матвей, отступив в сторону, чтобы можно было пройти. В случае Мишеля — пропрыгать.
Он наблюдал за какой-то жестовой перепалкой двух подростков и услышал едва тихое — почти что кошачье — шипение:
— Да не больно мне совсем, Серёжа, что ты привязался! Всё со мной нормально!.. — Бестужев-Рюмин начал падать и рефлекторно перенёс вес на травмированную ногу. — Блять!..
— Я сделаю вид, что ничего не слышал, — тактично заметил Матвей, скрестив руки на груди.
Миша наконец перестал сопротивляться и всё-таки сдался, позволив Серёже помочь. Выбора, видимо, все равно не было. Он всем телом наваливался на Апостола, чтобы никак не наступать на ноющую ногу. Его с головой выдавали красные-красные от стыда уши. Когда они проходили мимо Матвея, который любезно отошёл в сторону, чтобы в и так небольшую калитку можно было войти, тот спросил:
— Может, вам всё-таки помочь?
«Себе помоги», — чуть не вырвалось у Мишеля, но он вовремя прикусил язык.
— Всё в порядке, уж оставшиеся два метра дойдём, — улыбнулся Серёжа брату, на что тот только дёрнул бровью и подошёл к велосипеду, чтобы занести на участок.
Когда они зашли в дом и Серёжа помог Мише сесть на диван, Бестужев-Рюмин тихо спросил:
— Почему?
— А? — Серёжа аж замер на месте от этого. — Что — почему?
— Ну, — Миша замялся, рассматривая пятно от краски на старом ковре, — ты сказал, что это была твоя идея. Это же я опять утащил тебя со своим бесконечным «а слабо»...
Мишель вздрогнул, когда его внезапно щёлкнули по носу. Он поднял голову, с недоумением уставившись на Серёжу.
— Это за тот случай, когда мы воровали ночью яблоки у Зинаиды Михайловны и я позорно сбежал первым, оставив тебя на дереве.
Бестужев-Рюмин нахмурился, и, казалось, что еще секунда — и на пальцах правда начнёт считать, когда это было. На его лице так же быстро показалось прозрение.
— Серёжа, только не говори мне, что ты всё ещё винишь себя за этот случай! Столько лет прошло, ужас, Серёж, с ума сошёл что ли... — пробурчал Мишель под нос. — Ещё бы, не знаю, вспомнил развал СССР...
Серёжа прыснул и плюхнулся рядом, положив голову на спинку дивана. Миша слабо ткнул его в бок и сказал:
— Дурак, блин.
— Серёж, все еще напоминаю, что Советский Союз развалился из-за тебя, — флегматично сказал Матвей, появившись в комнате.
Он вовремя уклонился от кинутой в него подушки.
— Матвей, ты достал уже! — почти отчаянно завыл Серёжа, забыв про Мишу.
Увидев непонимание на лице Мишеля, старший Муравьёв-Апостол хмыкнул и пояснил, глядя на надувшегося брата:
— Он родился буквально за пару дней до развала СССР, и, когда его домой мелкого притащили, через несколько часов сообщили, что, мол, всё.
До Миши дошло, в чём заключался смысл едкой шутки, и он тихо хихикнул себе под нос.
— Ой всё! — Серёжа демонстративно отсел на другой конец дивана, нахохлившись, как наседка на яйцах. — Никакой любви в этом доме.
Миша окончательно рассмеялся с такого тона и с язвительной усмешки, с которой Матвей смотрел на младшего, а потом резко зашипел от боли, когда дернул ногой.
— Точно, — вспомнил Матвей. — Сейчас всё сделаем.
И ушёл в другую комнату. Мишель закусил губу, стараясь не выдавать то, как ему больно. И так уже слишком много проблем доставил и Серёже, и его брату. Кажется, всё-таки придётся ехать в больницу. Допрыгался.
— Наверное, просто ушиб, — осторожно произнес Серёжа, стараясь успокоить Бестужева-Рюмина.
— Я надеюсь на это, — тихо буркнул он в ответ.
Матвей вернулся с эластичным бинтом и блистером каких-то таблеток в одной руке и со стаканом воды в другой.
— Льда, к сожалению, нет. Завтра дождётесь, как вернутся всё, и поедете в город, чтобы исключить перелом. Пока держи обезболивающее. — Муравьёв-Апостол протянул стакан и освободившейся рукой выдавил одну таблетку, после чего передав её подростку. — Походишь пока в эластичном бинте, чтобы хотя бы как-то ногу зафиксировать.
Мишель неуверенно кивнул, не решаясь как-то перечить: всё-таки подобных ситуаций у него практически никогда не было. Даже умудрялся как-то со своим бесконечным «слабо» не калечить себя, а тут, вон.
Матвей жестом попросил Серёжу придвинуть ближе маленький деревянный столик, чтобы Бестужев-Рюмин мог положить ногу на твердую поверхность. Сцепив зубы, Миша сам не заметил, как в попытках сдержать боль, чтобы — не дай боже — не разреветься, схватился в тонкие пальцы Серёжи, который оказался рядом. Тот ничего не сказал, только сжимал в ответ сильнее горячую ладонь.
— Всё, жить будешь, не умрёшь, — констатировал Матвей и с хрустом потянулся, а затем повернулся к Серёже. — Спать на полу будешь?
Младший Апостол снова в недоумении уставился на брата. Вот нравится же ему говорить постоянными загадками.
— Друг твой вряд ли встанет со своей ногой, чтобы диван можно было разобрать, а вы же спать не ляжете: протрещите до рассвета, как сороки, — Миша чуть было не подавился от чужой прямолинейности, но его проигнорировали.
— Да у меня же не перелом, всё в порядке, я могу постоять немного, извините, — пробормотал Мишель, до того как Серёжа успел что-то ответить, и проворно встал, опершись о поверхность дивана.
Матвей сначала прищурился на него, а потом снова вздохнул. Серёжа моментально понял всё и поспешил отодвинуть столик обратно, чтобы брат смог выдвинуть старый диван. Он противно скрипел, напоминая голос дряхлых стариков из сказок. Миша невольно о чем-то задумался, когда ему пришло в голову это сравнение.
— Эй, — Серёжа помахал рукой перед пустым лицом, — Земля вызывает Мишу!
Мишель сфокусировал взгляд и заметил, что Матвей уже ушёл спать в другую комнату.
— Всё в порядке? — снова спросил Серёжа тише.
— Да, прости, устал, видимо, и задумался.
Он снова с помощью Муравьёва-Апостола уселся на край дивана, и его осенило:
— Ой, а ты с краю любишь спать или у стены?
— Ложись у стены, если хочешь, — хмыкнул Серёжа. — В огромной семье выбора особо-то нет. Так что мне правда без разницы.
Миша ловко на руках переполз к стене и лёг на спину, что диван от его резких действий тихо заскрипел. Серёжа потушил ночник, и через секунду оказался рядом — Бестужев заметил, что тот стащил майку и бросил ее на пол с одним тихим: «Жарко». Что на улице, что в доме действительно было жарко — июль, как никак. Поэтому у них даже одеял не было.
Мишель в каком-то смущении отвернулся к стене, надеясь, что его сильно грохочущее — почему-то — сердце не слышно. Серёжа тоже какое-то время возился сзади, но потом затих. Только громко стучали настенные часы.
— Серёж, — на пробу шёпотом позвал Бестужев-Рюмин. Ответа не последовало, но Миша уловил, как Муравьёв-Апостол затаил дыхание. — Спасибо... Спасибо, что ты есть в моей жизни, вот. Спокойной ночи...
Последние слова он вымолвил на одном выдохе и съел половину окончаний, из-за чего это прозвучало очень скомкано и неловко. Мальчишка услышал какую-то возню сзади, а потом ещё более тихое, чем у Миши:
— Я тоже... рад, что мы всё ещё общаемся. Доброй ночи.
Наверное, в совсем недалёком будущем кто-то из них всё-таки сможет признаться первым о том, что испытывает нечто большее, чем просто дружеские чувства, — и получить взаимность! — но пока двое подростков, пытаясь заснуть, искренне радовались, что в темноте не было видно их смущения, хотя отчётливо было слышно.