Лоскуты порванной одежды держались вместе на паре хлипких ниток и только это позволяло Ацуши не явиться перед полицией полностью обнаженным. Да уж, надевая эти брюки сегодня вечером, эспер никак не рассчитывал перевоплощаться. Из ступора мальчишку вывел только крик офицера и звук снимаемого с предохранителя оружия.
— Не двигайся, оборотень!
Накаджима поднял разукрашенное кровью лицо на говорящего. Постукивая носком ботинка перед ним стоял следователь в бежевом костюме. Ацуши, что совершенно неуместно для ситуации, захотел прикоснуться к этой плотной едва влажной из-за погоды ткани — у самого эспера никогда такой не было. Круглые стекла очков поблескивали в свете фар, а потому юноша не видел направленного на него презрительного взгляда следователя отдела по делам одаренных. В прочем, не видя и еще одного — взгляда девочки, которую, сам того не осознавая, спас своим легкомысленным поступком.
Визг шин заставил повернуть голову в сторону. Журналисты в этом городе так же вездесущи как и крысы. Стоило полицейским скрутить Ацуши, надевая наручники, которые из-за своей толщины и плотности металла были больше похожи на средневековые оковы, как из подъехавших авто выскочили фотографы и репортеры, тут же накидываясь на растерянного Накаджиму.
— Вот он! Быстрее! Покажи личико, милашка.
— Эти фото украсят первую полосу!
— Какое жестокое убийство! Что они сделали?
— Вы потеряли контроль над способностью?
— Над вами ставили эксперименты?
Человек было всего трое, но Ацуши казалось, будто он стоит на оживленной улице, так много шума они издавали. Вспышки камер заставляли щуриться и отворачивать лицо в другую сторону, где поджидала очередная вспышка. Мальчика-тигра втолкали в автомобиль и закрыли решетчатую дверь. Хоть в машине и находились небольшие лавки, Накаджима не стремился отходить от сетки, разглядывая того типа в очках и ожидая его ответа на вопросы журналистов.
— Напишите, что сам Сакагучи Анго говорит, что дело «висельное». Я готов выступить в суде хоть завтра.
Это слово заставило ноги Ацуши подкоситься и, если бы не крепко стиснутые пруты сетки, то он непременно бы упал. Тигр никак не мог понять, почему это странное слово вдруг использовали к эсперу. «Что значит висельное?!» — только и мог что кричать Накаджима, пока поблескивающие круглые линзы следователя не пропали из виду.
***
В сравнении с криками репортеров, слова работников тюрьмы звучали набатом в ушах, переходя в дикий гул. Все вопросы сливались в один крик раздражения и отчаяния. Даже тигр забился в самый угол импровизированной клетки, не желая находиться здесь, а может быть предчувствуя, что вскоре покинет своего хозяина. Ацуши растерянно позволил себя раздеть и измерить по всем параметрам, на автомате ответил на все вопросы об оружии и наркотиках. Из затянувшегося ступора его вывел дикий вой тигра, такого Накаджима не слышал за все восемнадцать лет собственной жизни, а причиной такого поведения способности был человек напротив.
Шибусава Татсухико. Один из трех эсперов, о которых знает каждый чикагский пес. Как забавно устроена человеческая память, что, в угоду инстинкту самосохранения, удерживает в своих сетях тех, что могут навредить. С помощью своей способности Шибусава «консервировал» силы заключенных сюда эсперов, что позволяло создать мнимо равные условия для преступников. И вот сейчас тонкая бледная рука с длинными пальцами, большая походившая на когтистую лапу дракона, тянулась к Накаджиме. Тюремная роба, в которую успели нарядить Ацуши пошла по швам, когда тот наполовину трансформировался, замахиваясь тигриной лапой на врага.
— Не советую так делать. Подобным поступком ты лишишь себя и малейшего шанса на освобождение, — с легкой улыбкой проговорил Татсухико, по его немного уставшему лицу было понятно, что Ацуши не первый, кто сопротивляется «извлечению».
Тигр метался внутри, буквально требовал, чтобы Накаджима ослабил контроль, чтобы они избавились от стоявшей напротив угрозы. Но человеческий разум понимал верность слов Шибусавы, а в сердце появилось даже какое-то подобие уважения к этому уставшему и ненавидимому многими человеку. Трансформировав руки обратно парень только кивнул и закрыл глаза. Груди коснулись холодные пальцы исполнителя, а после Ацуши почувствовал, будто из него тисками вытащили часть души. Хотя, наверное, оно так и было — его способность в виде голубоватого кристала теперь покоилась в руках Татсухико.
— Никогда еще не встречал такой интересной способности, — едва слышно проговорил беловолосый мужчина, с благоговением глядя на кристал, — Будет обидно, если ты так и не получишь его обратно. Верно, Ацуши-кун? — он улыбнулся, все еще не смотря на того, с кем говорил.
***
— Накахара уже идет, так что не расслабляйтесь.
Его и еще нескольких человек в одинаковых грязно-серых костюмах с немногочисленными вещами в руках завели в просторную комнату. Ее стены были едва светлее одежды заключенных, лампы были выключены и свет проникал только через прутья решеток на окнах под самым потолком. Без способности зрение Ацуши немного притупилось и оттого казалось, что все окружающее пространство стало черно-белым. Он присел за один из многочисленных столов, скорее всего эта комната была столовой, и чуть склонил голову к явно желавшей что-то сказать даме.
— Общался раньше с Накахарой Чуей? — женщина говорила, выпуская с каждым словом едкий сигаретный дым, а Накаджима только и мог думать о том, где она достала заветный табачный сверток. Но ответить было нужно, так что Ацуши лишь отрицательно покачал головой, — Вы поладите. Если сумеешь подмазать, — она сделала неоднозначный жест рукой, но больше ничего сказать не успела, так как дверь с легким скрипом открылась.
Вошедший человек резко контрастировал с окружающей действительностью. Черный костюм и туфли пусть и не были дорогими — кто вообще станет наряжаться в тюрьму? — но на фоне окружающей серости выглядели по-королевски благородно. Ацуши поднял взгляд выше по стрелкам брюк, едва задержался на облаченных в перчатки руках, вверх до лацканов пиджака, где чуть правее из кармана для платка выглядывает кольцо ключей, постарался не покраснеть, когда взгляд остановился на обнаженной груди под этим самым пиджаком, обрамленным лишь ремнями портупеи. Не думать о том, как эти ремни змеями оплетают чужое тело, придерживая в своих путах ножны или кобуру.
Но вселенная Ацуши пошла трещинами, когда он увидел яркие рыжие волосы и голубые глаза, которым явно было не место в этой черно-белой реальности. Впечатлительный парнишка тут же представил, как уместно бы Накахара смотрелся в лучах прожекторов, а не в тусклом дневном свете. Как звучало бы его имя из уст ведущего, объявляющего следующий — наверняка главный — номер в программе вечера.
А сейчас, леди и джентльмены, хранитель ключей, владыка решеток, господин каземата убийц — Накакхара «Мама» Чуя!
«Мама»? Подобная мысль сбила даже ее обладателя с толку. Возможно, стоящий перед ним человек и обладал некоторой женственностью, но определенно являлся мужчиной. В подтверждение этому тишину комнаты разрезал глубокий чуть хриплый (наверняка от сигарет) голос. И лишь смысл произносимых слов расставил все на свои места — то была не мысль Ацуши, а занимательный факт, поведанный на ухо все той же соседкой по столу.
Все цыпочки, укрытые крылом моим,
Ответят, что я словно мама им.
Люблю их всех, они меня вдвойне…
У нас система есть! Система здесь — ты мне, я тебе!
— Думаете, что я сделаю из вашей жизни ад? — усмехнулся Чуя, наверняка читая это на зашуганных лицах «новеньких». Он знал, что пауза, которую он взял после вопроса, только сильнее давит на их неподготовленную психику, — Но это не так.
Правило одно здесь, и оно не врет:
Будешь добрым с мамой — мама все вернет.
Накахара двигался между столами, словно дикая кошка и, на секунду оторвавшись от созерцания этого человека, Ацуши понял, что большинство находящихся в комнате испытывают те же чувства. Один из наиболее отчаянных, а может просто сумасшедший, умастил свою руку на заднице «мамочки», за что совершенно «не по-родительски» был пригвожден к полу красноватым свечением. Оно же до хруста выгнуло ему обе руки, норовя оторвать с концами. Несмотря на внешнее спокойствие Чуи, все поняли, кому принадлежала способность и насколько велико влияние этого человека, что ни один из находящихся рядом охранников не решился выступить против «воспитательных мер».
Услуга за услугу — привычное житье.
Ждешь услуг от мамы — сделай для нее.
— Я буду другом, если поможете. И упаси Господь вам быть моим врагом, — по глухому из-за перчаток щелчку охрана уволокла уже потерявшего сознание от боли смельчака прочь из комнаты.
Все в жизни нашей баш на баш, я тоже так живу.
И вы должны солидный куш за то, что дать смогу!
— Если вас кто-то обижает или портит жизнь — не важно как, — вновь многозначительная пауза, чтобы после сообщить то, чего совершенно не ожидаешь, — Не вздумайте стучать мне, потому что, пока вы для меня никто — мне чихать на ваши проблемы! Марш в камеры.
Знаешь ты, что руку рука другая трет?
Будешь доброй с мамой — мама все вернет!
Все устремились к выходу, подгоняемые криками охранников, но у Ацуши были немного другие планы. Находясь ближе всех к выходу, он намеренно провозился с выданными вещами, желая быть замеченным цепким голубым взглядом. И не прогадал.
— Ты, наверное, Накаджима, — рука в перчатке уперлась в косяк двери, преграждая Ацуши путь, — Хорошенький, — Чуя бегло пробежался пальцами по кривой белой челке, заправляя самую длинную прядь за ухо мальчишки.
— Благодарю, Накахара-сан, — почти шепотом произнес парень, не ожидая такого близкого контакта.
— Можешь звать меня «мамой». Я буду заботиться о тебе, — хищная улыбка на лице Накахары подсказывала, что он получает какое-то особое удовольствие от этого прозвища. А у заключенного невольно проскользнула мысль, что, возможно, при таком раскладе он скоро встретится и с «папочкой».
***
Ацуши шел по коридору, придерживаемый за талию Накахарой — рост «мамы» просто не позволял положить руку на плечи, — и не переставал считать шаги, пусть и заглушаемые гулом голосов за стенами, но такие же гулкие. То, что теперь он будет жить в каземате убийц, было произнесено с таким пафосом, что мальчишка просто не удержался от вопроса «А там лучше?», чем вызвал только легкий гортанный смех сопровождающих. В прочем, Накаджима был готов прослыть последним дурачком, лишь бы удержать интерес Чуи, который наверняка мог бы помочь с выживанием.
— Мне кажется, я попал сюда по ошибке, — наконец произнес Ацуши, морщась от вида появившихся камер и их обитателей, — Я не сделал ничего плохого!
— Можешь не объяснять, милый, — Чуя оглядывал череду камер с видом, как ничто иное подтверждающим заслуженность собственного статуса, — Я еще ни разу не слышал, чтобы мужика убили просто так, а не по заслугам. Скорее уж складывается впечатление, что женщины — единственные адекватные существа в этом чертовом мире, — на этих словах он отсалютовал той самой даме, которая ввела Ацуши в курс дела в столовой.
На другой стороне зала к стене возле решетки привалился парень, укутанный в странный, совершенно не подходящий данному заведению плащ. По тому, как тонкие бледные руки сжимают края ткани, можно было сразу понять, как дорога вещица ее хозяину. Завидев Чую, парень махнул рукой, желая привлечь внимание.
— Хэй, мама! Подойди сюда! — крикнул он, и Ацуши в шоке распахнул глаза, всматриваясь в лицо заключенного. Чем ближе они подходили к камере, тем сильнее вытягивалось лицо Накаджимы, узнавая человека за решеткой.
— Рюноске? Вы же Акутагава Рюноске? — никак не мог поверить юноша. Он еще не понимал, повезло ему сидеть в одной тюрьме со своим кумиром, или же нет, — Знаете, я был в клубе в тот вечер, когда вас арестовали!
— Ты и еще половина Чикаго, — отмахнулся как от назойливой мухи Акутагава, раскрывая журнал на нужной странице, — Смотри, мама, эти писаки просто топчут меня. «Вряд ли можно припомнить такое кошмарное и дьявольское убийство».
— Детка, такую рекламу не купишь, — Чуя выразительно посмотрел на то, во что кутался Рюноске, что Ацуши стало понятно, кем была раздобыта обновка.
— Не куплю? — Накаджиме на секунду привиделось алое свечение под тканью плаща, а после его щелкнули по носу скрученными купюрами, — Так это можно оставить?
— Не зарывайся, — с улыбкой произнес Накахара, положив деньги под ремень, что пересекал его грудную клетку от левого плеча до солнечного сплетения.
Всю дорогу до камеры Ацуши «мама» собирала подачки своих «деток», в замен оставляя иногда пачку сигарет, иногда лишь многообещающую улыбку. По довольным лицам заключенных было ясно — Накахара никогда не подводил.
Так что же в заключенье мой концерт приобретет?
Будешь доброй к маме — мама все вернет!
— Гасим свет! — крикнул Накахара и в тюрьме с громким «щелк» стало на порядок темнее. Действительно, подумал Ацуши, концерт окончен.