Ацуши кутался в шерстяное подобие одеяла — без тигра вдруг стало невыносимо холодно. Невольно вырвавшийся недавно вопрос об отоплении вызвал у мамы лишь смешок. Крутясь на нарах, пытаясь прогреть трением постель, Накаджима вслушивался в окружающие звуки. Срывающиеся с крана капли со звоном разбиваются о керамику раковины, болтающиеся на поясе охранника ключи позвякивают в такт его шагам, гулко раздающимися по территории всего каземата. Похоже на музыку.
Танго. Тюремное танго, — Ацуши усмехнулся своим мыслям. В последнее время его посещает слишком много идей, да вот только привычный блокнот, куда можно было бы их записать, остался дома. А потому во время частых бессонниц он прокручивает в голове все истории, что успел узнать сегодня, идеи, которые успели родиться в голове. Но об историях чуть подробнее. Ведь нельзя проникнуться атмосферой места, не узнав тех, кто ее составляет.
А сейчас секстет жизнерадостных эсперов-убийц исправительной тюрьмы города Чикаго исполнит для вас Тюремное танго.
В самой дальней камере почти всегда пусто — чаще всего ее обитатель находится в карцере, где достаточно тихо для него. Но находиться долго в одиночестве для него так же тяжко, поэтому, в первое время после выхода он находит себе новую жертву и заводит разговор. Его зовут Иван Гончаров и, увидев нового человека в своем крыле, он чуть не придушил Ацуши собственными бинтами, которыми была покрыта вся его светлая голова.
— Знаешь, у некоторых людей бывают дурацкие привычки, которые бесят? — доверительно начал Гончаров, подсев к Ацуши в столовой. Судя по тому, как перестал чавкать сидящий напротив парень, эту историю знают все, — Я приехал сюда из России с другом. С ним мы и снимали квартиру… Саша любил жевать жвачку. Нет! Не жевать — ЧПОКАТЬ. Этот противный звук ты можешь себе представить?! Прямо по ушам. Я помогал сносить здания. С моей способностью это не сложно, но столько шума вокруг.
Ацуши слушал внимательно, при этом разглядывая окружающих, что потихоньку отсаживались от них. Шум, значит. Возможно поэтому голова его собеседника перебинтована.
— Представляешь! Ноль эмоций! — Накаджима понял, что слегка отвлекся от повествования, но, судя по дальнейшему рассказу, ничего важного не упустил, — В конце концов я устал просить о тишине. Использовать на нем способность было рискованно — мы оба эсперы. Тогда я взял со стены дробовик и сделал два предупредительных выстрела, — после этих слов он засмеялся, складываясь пополам, — П-прямо ему в голову. Ахах.
***
Через два дня Гончаров вновь оказался в карцере и каземат немного оживился. Ацуши, если честно, никак не мог понять, почему его не определят в одиночную камеру или, что было бы куда логичней, в лечебницу. Но спрашивать об этом у мамы было бы пустой тратой его драгоценного времени. Чуя, как казалось Ацуши, не любил разговоров не по делу (и он опасался проверять свои домыслы). Зато их любила Танизаки Наоми — сестра заключенного здесь парня со сложным именем.
Парень работал на кухне и был связан с убийством лишь косвенно, а потому у него не было таких строгих ограничений на посещения. За три дня Накаджима успел сложить свое впечатление об этой странной семейке, но, услышав их историю, понял, что не совсем верное.
— Братик всегда много работал и почти не выпускал меня из дома, — смеялась Наоми, глядя на усердно убирающего со столов братца через стекло, — Папочка не работал, но постоянно где-то пропадал. Он брал часть денег, которые приносил Джуничиро, и исчезал на пару дней. Было ужасно. Но в один день, когда папочка вернулся домой, братик отправил меня погулять одну. Было так на него не похоже, что я ушла не сразу — подслушивая под дверью. Оказывается, у него было шесть жен! Представляете! Он тратил деньги, которые заработал братик на каких-то левых людей, — Танизаки вновь скосила глаза на трудящегося за стеклянной стеной брата и продолжила серьезно, — Знаете, даже если Джуничиро и правда его убил, то это верный поступок.
Он сам нарвался.
Он сам нарвался, и в этом нашей нет вины.
Да будь вы сами на нашем месте,
Вы поступили бы так как мы!
***
Карты, как и общественные работы, были еще одним способом заработать деньги в тюрьме. Однако Ацуши он совершенно не подходил, его лицо читалось, как открытая книга. Но и наблюдая за игрой он получал свою пользу — коротал время и собирал новые истории о тех, с кем ему приходится находиться в одном каземате. В этот раз за столом собрались Акутагава, Йосано и Коё. Ставки большие, целая пачка сигарет — мама недавно выбирался в город за подарками своим «девочкам», а так же договорился с одним адвокатом на «смотр», но об этом после. Играли уже не в надоевший покер, а в принесенный русским «Дурака». Правила дополнили только тем, что, если ты берешь, то обязан рассказать какую-нибудь историю. В этот раз не повезло Акико.
— Я работала независимым врачом. Моя способность вытаскивала человека за ноги прямо из тоннеля со светом на конце, — не без гордости начала она приберегаемую именно для подобных случаев историю, — Естественно, с документацией разбиралась сама. Занятие часа на четыре… Тут врывается мой муж, размахивая своим дурацким блокнотом и вопя как резаный. «Ты меня подставила! Я чуть не сдох от руки очередного твоего ёбыря!» и прочая чушь, — врач закатила глаза, выдыхая дым в сторону, — Я решила, что он повредился головой и решила его подлечить. Знаете, моя способность требует, чтобы человек находился на грани смерти в момент исцеления. Я искромсала его ножом и, — она прервалась, чтобы сделать очередную затяжку и подкинуть свои последние карты Рюноске, — просто передумала его лечить.
По комнате прошелся гортанный смех всех сидящих за карточным столом, а Йосано забрала себе две пачки — она первая вышла из игры.
Он сам нарвался.
Он сам нарвался, во всей красе цветок сорвал.
И насмеялся, и надругался,
И то убийство не криминал!
***
Карма запирался в душевых тем чаще, чем подходило время его суда. Его подставили — об этом знали уже все вокруг, но сам мальчишка ничего не мог поделать с тем, на чью сторону встал суд. Невероятно красивый, с рыжими волосами и светлыми глазами, его запросто можно было бы назвать ребенком Накахары. Ох, если бы от Чуи здесь что-то зависело, он бы самолично взял над этим ангелом опеку, но, к сожалению, даже хваленый адвокат не стал брать это безнадежное дело. Карме оставалось только с ужасом размышлять о дальнейших событиях, произнося раз за разом выученное на английском: «Я не виноват. Я этого не делал!»
Поганый город, — размышлял Ацуши, — он съедает тех, кто слишком чист для существования в нем. Перемалывает в труху и выкидывает на всеобщее обозрение!
***
В комнате Акутагавы свет горит дольше обычного, небольшое помещение заполонили журналисты готовые записывать все, что он поведает о том вечере чуть больше месяца назад.
— Моя сестра Гин и я выступали в паре, а моя жена Хигучи ездила с нами на гастроли. В последнем номере мы делали двадцать акробатических трюков подряд: сальто, шпагаты, кульбиты, кувырки — один за другим трюки.
Находясь через камеру от Рюноске, Ацуши никак не мог понять, к чему все эти ненужные подробности. Почему он рассказывает о том, каким по счету трюком был прыжок или поддержка?
— Как-то вечером после выступления мы сидели в номере отеля «Цицерон». Мы втроем выпивали, веселились и у нас кончился лед, я пошел раздобыть еще, — вспышка. Ну конечно, как же без фотографии столь обворожительного преступника? — Я вернулся и увидел, что Гин и Хигучи исполняют семнадцатый трюк — Шпагат орла! — молчание. Скорее всего сейчас он выглядит пораженным до глубины души. Почему никто это не заснял? — Боже. Для меня это было как шок. Я полностью отключился и ничего не помнил. И только позже, когда я смывал кровь со своих рук, до меня дошло, что рядом трупы.
Что это за вздохи? Ацуши хочется побиться головой о прутья, слыша, как эти писаки скрипят перьями, послушно съедая эту историю. Хотя самые первые сведения твердили о том, что он застукал своих дорогих сестру и жену, страстно занимающихся любовью на его собственной постели. Невыразимая наглость. Накаджима даже слышит, исполненное хриплым тенором:
Они нарвались.
Они нарвались, и не хотел я их убить.
Но даже если их и убил я,
Кто мог меня в этом обвинить!
***
Историю Озаки Ацуши хотел услышать чуть ли не сильнее слова «освобожден». Но столь статная женщина вряд ли бы согласилась рассказывать кому-то вроде него историю, которую спокойно принимают в качестве ставки. Помощь пришла, откуда не ждали.
— Неужели влюбился? — хитро прищурился Чуя, положив руку на плечо и кивнув в сторону Коё, с которой уже несколько минут Ацуши не сводил глаз, — Да не шугайся ты так. К ней нельзя быть равнодушным. Если только ты не «котик».
— Нет, я тигр, мам, — как-то заторможенно отозвался парень, вызвав тем самым громкий смех Накахары.
— Хорошо-хорошо, тигр, — Чуя приобнял заключенного за талию и повел в свой кабинет, — Знаешь, а ведь Озаки связана с мафией, да. Не пучь на меня глазки, я знаю, что они у тебя красивые. А еще она держит свой бордель, — так же спокойно, как и первую новость, сообщил Накахара, впуская Ацуши в комнату и закрывая за ним дверь, — Только вот попалась на убийстве. Как обидно…
— Ч-что произошло. Вы расскажете мне?
— Думаю, она сделает это лучше, — Чуя вытащил из ящика стола письмо и придвинул к Накаджме. Красивый почерк, идеально ровные буквы никак не сочетались с тем, с какими эмоциями было оно наполнено.
«Дорогой Чуя.
Скорее всего, мы скоро встретимся и не при самых удачных обстоятельствах. Хочу, чтоб ты был к этому готов. Надеюсь, ты помнишь моего дорогого супруга? Тот самый художник, чьи картины ты называл полнейшей безвкусицей. Сейчас, когда пелена влюбленности сошла с моих глаз я, пожалуй, даже соглашусь с тобой.
Он был… Истинным человеком искусства. Но все время пытался себя найти, а попутно находил Руфь, Глэдис, Розмари и Альберта. Какие знакомые имена, согласись? Да, эта тварь заявлялась в мой бордель. А потом умудрялся удовлетворять собственное либидо и дома. Силы некуда было девать, видимо.
Но расстались мы из-за художественных разногласий. Он видел для себя жизнь, а я видела его смерть! Его лицо в тот момент, когда, задыхаясь от яда в очередной выпивке, он поднял взгляд на того, кто принес этот бокал. Он стоит лучшей его картины!»
Виновен сам, сам, сам, — повторял про себя Ацуши, вчитываясь в строки письма. Он действительно понимал многих из тех, с чьей историей успел познакомиться. Бессонными ночами, ставя себя на место этих эсперов, он каждый раз поступал точно так же.
Они нарвались.
Они нарвались, они нарвались как всегда.
Цветок сорвали и растоптали.
И кто посмеет нас осуждать?