У меня не остается дыхания в горле, только клокочущая кровь. Виски сжимает, передавливает. Я что-то сиплю из последних сил. Кровь вскипает в жилах, словно обращение в облик, дарованный Баалом, как-то спасет меня от невыразимого давления, которое сжимает мозг, как морскую губку. Пахнет прелой водой и иллитидской слизью. Пахнет… отчаянием. Не хочу стать костями на дне озера.

Мутнеющим взглядом замечаю, как Энвер выдергивает у меня нетерийские камни. Камни заманчиво сверкают, ершатся треугольником, отзываются его силе. От напряжения звенит в ушах. Да, ударь ее, убей! Собственный крик оглушает, я сгибаюсь пополам, выплевывая липкий сгусток крови. Почти черный. Личинка прогрызает мою голову. Ищет пути побега через ухо, что ли? А вот нет, сука, мы обе тут заперты. Добро пожаловать в кипящий ад!

УМРИ, — разгневанно гремит Абсолют.

Умри, умри, умри. Убей! Энвер падает, и я подхватываю его скорее по наитию. Надо было направить силу на долбаные мозги, надо было вбить в них все, что у меня есть. Я зачем-то воздвигаю заслон, вцарапываясь Горташу в висок. Глаза распахнуты широко-широко. На губах вскипает пена. Это даже красиво. Как часто я думала, что хочу слизать слезы с его глаз? Вместо слез течет кровь, кажется, что глазницы лопнут от перепада давления. Кость виска похрустывает под пальцами. Если кто и будет копаться у тебя в башке, так это я, милый.

Энвер что-то хрипит — совсем не по-человечьи. Я чую кровь и смерть. Внутри наталкиваюсь на золотые отблески, разломанные Абсолют. Здравствуй, дядя Бейн, давно не виделись. Не мысли — спутанные нитки с той стороны гобелена. Разноцветные, неопрятно переплетенные. Нет времени расправлять их и красиво укладывать, зато я стискиваю их пальцами, чтобы шов не разошелся. Держись!

У меня за спиной вспыхивает разлом межмирья, и кто-то тащит меня — нас — за плечи.

***

Врата Балдура умирают на глазах. Из Верхнего города видно только каменное крошево вместо аккуратных рядов крыш. Сверху народ, бегущий по городу, кажется муравьишками, спасающимися от огромного великана, который пришел наступить на их дом. Я чую всполохи иллитидской силы, их гудящее сияние. Они загораются по всему городу вместе с рождением новой жизни. Голодной жизни. Словно торжествуя, над нашими головами, надрывно гудя, проносится наутилоид. Еще один. И еще.

Закрываю глаза, лишь бы не видеть эту казнь.

Это и мой город. Я танцевала на его сумрачных улочках во имя Баала, я заливала его кровью и приносила жертвы. Этот город должен мне много-много крови и десятки украденных лет, что я служила другим — не себе. Разрушенные теперь стены помнили мои ночные прогулки; захлебнувшееся в пыли кладбище знало мои грязные тайны.

Мой город. Как они смеют.

Убей, убей! Молитвенным барабаном в висок.

— Она уничтожает мой город! — рычит Горташ.

— О, живой, — безрадостно протягивает Астарион. — А я уж думал, совсем спекся.

Негромкий смешок Карлах грохочет металлом. Шэдоухарт молчит, поджав губы в тонкую ниточку. Они мрачно рассматривают эрцгерцога. Сложно быть заносчивым ублюдком, когда у тебя из носа хлещет кровь и слизь, но Горташ пытается. Стоит, пошатываясь. Вздыхаю, подставляя плечо — вот так, я рядом; от него пашет лихорадочным жаром, но не так сильно, как от Карлах. Терпимо. Натягиваю улыбку на зловещий оскал. Привычный облик расходится, особенно теперь, когда поражение неизбежно. От страха.

Я — боюсь?

Лопнувшие сосуды в глазах заливают все красным. Красивое. И мое отражение в них — тоже красное, перевернутое. Горташ медленно моргает, как будто время немного застыло. Слова скрипят в горле сухой листвой — я знаю, я чувствую. Хочется рассмеяться: нас осталось двое, он — Избранный, я — так, наполовину. И мрачное пророчество моего приятеля с щупальцами говорит о том, что Абсолют нам не остановить.

И не подчинить. Это уж точно.

Соприкосновение разумов ноюще растекается по телу. Горташ презрительно кривится: ну, что я пропустил? А может, это от боли. Меня вот тоже всю перекосило. Бывает, думаю я, растирая кровь по лицу. Липко. Грязно.

— Мы должны это закончить. И убить тварь. Представляешь завтрашнюю передовицу в «Балдурском Вестнике»? Эрцгерцог убил нетерийский мозг и спас долбаный город, — шиплю я. Искушать у меня получается не очень. Мои методы — вбить лезвие в бок и провернуть, а тут надо ловить на крючок.

Рот еби этой рыбалки. Стою тут, вся в крови, в голове ульем гудит. Увещеваю что-то. Энвер сам еле держится, после нашей свистопляски с Абсолют у него в голове он мог бы вообще дураком остаться. Кто его знает, может, он и не понимает? Энвер, родной, отзовись. Есть кто дома?

— Как мило, — фыркает он. Рукавом под носом вытирает совсем не как герцог. — Ты же знаешь, что я все слышу?

— Ну так что? — скалюсь я. — Союзники?

У него вспыхивает что-то в глазах. За глазами. У меня там верещит личинка, а у него медленно тлеет золотое. Сияние окатывает его, как морской прибой, пытаясь стереть исполосованные раны на разуме. Я чуть отшатываюсь от кипучей силы Избранного, но смотрю уверенно, хмуро, исподлобья. Ненадолго вижу себя будто со стороны, его глазами. Дерьмовое зрелище. Милосерднее было бы добить, но Энвер медлит.

Кажется, все еще верит в нас.

— И на чьей же ты теперь стороне? — вкрадчиво спрашивает Горташ. Голос больше не сипит, а позванивает металлом. Сила разливается изнутри.

Раззадоренно. Зло. Я ныряю в его мысли уже знакомо — и он делится своей яростью. Больно видеть свою будущую империю в руинах. Горташ не из тех, кто останавливается на полушаге; мозг ненадежен — придумаем еще что-нибудь. Это можно обернуть на пользу.

— На нашей стороне, — говорю я самоуверенно. — Этого же всегда было достаточно?

Ненадолго уши закладывает от грохота. Мы с боевыми товарищами вздрагиваем, зашуганно озираемся. Обычно, когда что-то гремит рядом, на нас вылетает очередная злобная херня, которой надо вломить как следует… вот только сил уже не осталось. Смерть надлежит принимать со смирением, так? Смерть — мое второе имя. От папочки досталось.

Горташ смеется — почти по-мальчишески, задорно. Обернувшись, я вижу, как на ратуше что-то блестит… похоже на выдвинувшиеся осадные орудия, похоже на пушки, которыми зловеще щетинится наутилоид. Огонь. Огонь! Рев пламени, грохот. Подбитый иллитидский корабль в широкой дуге падает в реку. Красные драконы гитов порскают прочь, как потревоженные стрекозы. Волны сыто шумят, принимая удар.

Где-то в Нижнем городе я слышу громогласную поступь Стальной стражи, которой не страшны пожиратели разума. В стали нет мыслей, только зловещая неотвратимость занесенного клинка. Я слышу предсмертные хрипы. Город полыхает вокруг, а канонада пушек дарит призрак надежды. Пробиться, добраться… А там уж решим.

— Ты же не думала, что я оставлю город без защиты? — самодовольно говорит Горташ, когда я поворачиваюсь к нему. На языке путаются благодарности. Вяжут. Вместо слов я только киваю.

— Думаю, время мы выиграли, — негромко говорит Шэдоухарт. Ей не нравится идея сотрудничать с Горташем — снова. Я специалист по хреновым идеям.

И я зачем-то протягиваю Горташу руку.