Когда-то Цюбербирт был большой деревней, где женщины занимались сыроделием, а мужчины служили в ландскнехтах. И то, и другое было в те времена востребовано, ибо все любили сыр, и воевать многие тоже любили. Однако после объединения бикерайхских земель ландскнехты как-то вдруг сразу стали не нужны, так что сыр остался единственным средством к существованию цюбербиртцев. После того, как посетивший Цюбербирт великий князь Рифард отведал местного сыра, он немедленно отдал приказ: отныне сыр для княжеского двора закупать только в Цюбербирте. После этого дела у местных сыроваров пошли в гору, и за короткое время деревня превратилась в полноценный город.

      Здесь все держалось на сыре и вращалось вокруг сыра, и даже на гербе красовался круг сыра, который грызла мышь. По местной легенде, именно мышь навела беженцев, спасавшихся от орд прислужников Черного Рыцаря, на засыпанный склад, где они увидели запас сыров; сыры, правда, заплесневели, но в голодные времена выбирать не приходилось. Беженцы отведали сыра… и поняли, что ничего вкуснее в своей жизни не ели. Легенда говорит, что с тех самых пор особая метода выдержки сыров стала главным козырем цюбербиртских сыроваров.

      В тот вечер к заставе Цюбербирта приближался дилижанс. Когда он проезжал по дороге, откуда-то издали доносился приглушенный рокот барабанов: тррум-тум-тум, тррум-тум-тум…

      – Маменька, – проверещала девочка в кружевном капоре, – а зачем эти барабаны?

      – Барабаны, доченька… – Сидящая на скамье дилижанса мать девочки погладила дочурку по голове. – Эти барабаны предупреждают путников, что туда нельзя ходить.

      – Почему?

      – Там заточено зло, доченька. Зло, враждебное всему человеческому. Оттого и бьют барабаны – предупреждают, что нельзя туда ходить. Не бойся, доченька – оковы, что сковали зло, благословлены Высшими Силами; ему не разорвать их никогда. Не бойся, мое золотце, все будет хорошо…

      Сидящий напротив матери с дочкой мужчина выглядел дремлющим. Откинувшись на спинку скамьи, он прикрыл лицо шапкой. Никому в голову не приходило поднять шапку и посмотреть на лицо спящего – ибо это было бы нарушением правил благопристойности. Но если кто-то все же решился бы это сделать – возможно, он на месте умер бы от ужаса, увидев на человеческом вроде бы лице круглые рыбьи глаза и ненормально широкий рот, в котором виднелись похожие на сапожные гвозди зубы.

      Доппельгангер вспоминал…

      …Бульке не боялся заблудиться в лабиринте – он знал его, можно сказать, с детства. Идя через его извивы, он услышал в боковом коридоре (оканчивающимся, насколько ему было известно, тупиком) голос:

      – Э-эй! К-кто здесь?..

      В тупике сидел, прислонившись к стене, Годенрой. Вид у королевского офицера был, прямо скажем, неважнецкий – волосы растрепаны, мундир испачкан, один эполет куда-то пропал.

      – А, сэр Бульке… – выдавил он. – У нас проблемы… я потерял Таллиму… и сам заблудился…

      – Ах, не стоит унывать, херр Годенрой! Вставайте!.. Никак, пытались выбраться по стене? В любом случае – вам не стоит убиваться. Я направлю сюда отряд шпиков, и они прочешут весь лабиринт. Выбраться отсюда, минуя моих людей, нет никакой возможности, клянусь душой моей бедной прабабушки!

      – Вы уверены?

      – Да, более чем! В двадцать четыре часа…

      Бульке и Годенрой вернулись к беседке.

      – Я бы все-таки не советовал вам предаваться чрезмерному оптимизму… – Годенрой пристально смотрел в темные воды, источающие запах тухлой тины

      – Но почему?

      – Потому что… – офицер обернулся, – трудно искать черную кошку в темной комнате… особенно, если там ее нет!

      Его рот растянулся в улыбке шире положенных анатомией пределов. Охваченный ужасом Бульке попытался закричать, позвать на помощь – но из горла вырвался только сдавленный хрип.

      – Жалкие создания… – Доппельгангер мертвой хваткой держал обер-полицмейстера. – Ничтожества… Вам лучше вымереть и уступить Высокоземье более совершенным существам. Например, нам…

      Он разжал пальцы, и тело Бульке погрузилось в пруд. Мутные, затхлые воды сомкнулись над ним. Какое-то время доппельгангер стоял над местом упокоения незадачливого обер-полицмейстера; одежда его темнела, превращаясь из белого офицерского мундира в серый наряд горожанина. Бросив взгляд на собственное отражение, он направился к воротам парка.

      Навстречу доппельгангеру шли двое шпиков.

      – Вы не видели здесь обер-полицмейстера? – спросил один из них.

      – Полный такой, круглолицый? Видел, как же… В лабиринт он ушел, пропавших искать.

      …Спустя несколько минут в очередной раз преобразившийся доппельгангер отправился в гостиницу, расположившуюся неподалеку от остановки пассажирских дилижансов (еще одно нововведение, привнесенное правящим князем). Там он заперся в своем номере и принялся обдумывать свои дальнейшие действия.

      Черный Рыцарь не всегда был пугалом для неразумных детей. Когда-то его знали, как благородного паладина, защитника Высокоземья от Древних. В этом деле Черный Рыцарь нашел достойных союзников в лице представителей Лиги; однако Альянс подобный союз не оценил. Так защитник Высокоземья стал его кошмаром.

      Вопреки клевете Альянса, Черный Рыцарь вовсе не поддался жажде власти. Его целью было создать мощную империю, что станет заслоном на пути сил Первородного. Кто же виноват в том, что Лига оказалась для этого куда более подходящим инструментом, чем вечно грызущийся по мелочам Альянс?..

      Однако целям Черного Рыцаря не суждено было сбыться. Кто знает, не стояли ли за его падением почитатели Древних из числа дроу? Так или иначе, главный защитник Высокоземья пал, и ничего теперь не мешало Древним вновь вторгнуться. Планы нового вторжения готовились на протяжении столетий – Древние не любят спешить и умеют ждать. Однако теперь над ними нависла тень – некая сила пыталась возродить давно павшего паладина.

      И он, безымянный доппельгангер (у доппельгангеров нет собственных имен – им вполне хватает чужих) помешает этому! И заодно прославит Первородное, приобщив бедных и невежественных жителей этих мест к великому гимну в честь султана демонов Азатота! И пусть отродье Ньярлатхотепа не мнит о себе слишком много!..

      Дилижанс подъехал к городской заставе.

      – Хорошо, что мы успели в город засветло! – рассуждал сидевший рядом с мамой и дочкой седой мужчина. – Говорят, в последнее время в окрестностях Цюбербирта появились какие-то разбойники…

      – Разбойники? – Мать девочки слегка встревожилась. – Но… ведь их ловят, да?..

      – Ловят… а толку что-то не видно… А что удивляться, если в стражники нынче принимают чуть ли не орков? Ах, были времена… полукровки сидели в своих гетто смирно, и носа казать не смели!

      – Последние времена!.. – вмешалась старушенция в очках, сером платье и черных перчатках – Говорят, на хуторе Ширееме свинья родила… поросенка с человеческим лицом! В Пеннегалле по небу летали колеса из огня!.. По всему видно – пришла пора этому миру погибать.

      – Битте!.. – В салон вошел кондуктор в синей куртке. – Прошу вас, предъявите билеты!

      Доппельгангер взял свою шапку и протянул кондуктору билет. (На самом деле это был чистый лист бумаги; но кондуктор видел именно то, что ожидал.)

      – Данке! – Кондуктор кивнул. – Вы проездом в нашем славном городе?

      – Наверное, останусь на какое-то время, а там – как получится.

      – …Когда я вернулся, оказалось, что всю нашу ватагу во главе с Дагераком пришили какие-то приключенцы! Стоило только на несколько дней отлучиться, чтобы уладить дела в Ангерфурте, и вот!..

      Возле небольшой пещеры, скрытой под корнями полузасохшего дерева, горел костер. Вокруг сидели зябко кутающиеся в плащи мужчины – понятное дело, вовсе не туристы…

      – …И знаете, что самое веселое? – продолжал рассказчик. – Как думаете, кто нас выдал? Та самая девка, про которую Ирджи говорил, что она действительно одна из лучших! Вот уж точно – никому верить нельзя!..

      – Женщинам точно верить нельзя, – заметил один из сидящих у костра. Отличительной его чертой были роскошные усы, торчащие в стороны, точно маленькие черные сабельки. – В свое время одна такая девица меня крепко надула… Должен признать, я сам тогда был юн и наивен… С тех пор я с женщинами всегда начеку! – Он как бы между прочим подкрутил свой ус. – И если я что-то начинаю подозревать… ну, или она мне просто надоест – бывает такое, знаете ли…

      Его монолог прервал донесшийся из-за кустов свист.

      – О-о!.. – Усач встал – Похоже, к нам пожаловали гости! Негоже заставлять их ждать… Значит, действуем, как обычно: я выйду к ним поговорить, а вы тем временем…

      …Груженая ящиками телега неспешно ехала по лесной дороге. Сидевший на козлах мужчина слегка пошлепывал сонную кобылу вожжами по ее крупу.

      – Боюсь, так мы будем тащиться до Цюбербирта долго, – произнес он. – Наверное, все-таки лучше будет заночевать здесь.

      – Ночевать? – подал голос его спутник. – Хммм… Что-то не нравится мне этот лес.

      – Нравится – не нравится… А что делать? Другого леса нам не завезли…

      – Тссс! Тихо… Останови лошадь!..

      Мужчина на козлах дернул вожжи, заставляя лошадь остановиться. Из кустов раздался шорох, и на дорогу вышел усач (тот самый, что у костра рассуждал о женщинах).

      – Добрый вечер, – поздоровался он с великосветски-вежливыми интонациями. – Простите, с кем я имею честь говорить?

      – Мы странствующие торговцы, братья Билльшерны, – произнес мужчина на козлах. – Меня зовут Канс, а там – мой брат Рутэ…

      – Очень приятно. – Усач отвесил поклон. – А я – Фриройдт фон Гласгалленц, владелец этих лесов. Да, владелец, и не надо на меня так смотреть! Владеть полем или садом в порядке вещей; так почему бы и лесу не быть чьим-то владением? А раз этот лес мой, то те, кто через него проезжают, должны платить пошлину…

      – Чем докажешь, что это твой лес?

      Фриройдт сделал вид, что ищет что-то.

      – Ах, я забыл дарственную!.. – с деланным сожалением воскликнул он. – Но ведь есть еще и мое слово дворянина! Или кто-то считает, что теперь честное дворянское слово ничего не стоит? Пусть выйдет сюда – я напишу ему опровержение! Так, где мое перо?! – Он схватился за эфес висящей на поясе шпаги.

      – А почему нельзя сказать проще: мол, я разбойник, и хочу вас обобрать?

      – О-о, ну зачем же такие прямолинейные формулировки?.. – Фриройдт закрыл ладонью глаза. – И кстати, кто это говорит? Кто этот самоубийца?

      – Я тот, кого ты считаешь самоубийцей! – Рутэ соскочил с телеги.

      – Эй! Послушай!.. – негромко произнес Канс, обращаясь к брату. – Тебе не кажется, что это уже слишком?

      – Этот мерзавец посмел на меня надменно смотреть. Мы такое не прощаем…

      – Одумайся, брат! Кто это «мы»? Мы простолюдины; когда нас обижает дворянин – мы утираемся и терпим. Послушай, – он понизил голос еще сильнее, – ты что, собрался с ними биться?..

      – А что, по-твоему…

      – Ты с ума сошел?! Чтобы весь город знал, что в его окрестностях объявился темный…

      – Никто не узнает, и никто не уйдет живым… – Рутэ схватился за палец, пытаясь снять с него кольцо. Яростная ухмылка на его лице сменилась напряженной растерянностью. – Проклятье! Оно не снимается!

      – Конечно, не снимается. Во-первых, я не хотел, чтобы ты наделал глупостей. А во-вторых, признайся: Лиаргоз ведь позаботился, чтобы я не смог сбежать, не выполнив миссию? Ну так вот, я тоже… позаботился…

      – Что вы там шепчетесь? – нетерпеливо воскликнул Фриройдт. – Скорее что-то решайте, а то в моей шпаге от долгого лежания в ножнах завелись мурашки!..

      Разбойники возвращались к своему укрытию в приподнятом настроении. Еще бы – не каждый день достается такая добыча!..

      – Ты смотри, а эти простолюдины не так уж и просты! – усмехался Фриройдт, взвешивая на ладони слиток золота (полученного Ракиэлом от Лиаргоза). – Интересно, откуда у них столько золота, и почему они так легко с ним расстались?

      – Кто знает, может, стоит как-то выяснить, не было ли оно похищено, – с сомнением в голосе произнес его ближайший подручный, Мерегон.

      – А какая тебе разница?