Бой с тенью

Вы никогда не задумывались, какого это - внезано ослепнуть? Перестать видеть вовсе, или - что немногим лучше - ослепнуть частично, наполовину. На глаза будто опускается шифоновая повязка, хоть и тонкая, но пропускающая лишь треть от того, что можно было бы увидеть.

А что, если внезапно потерять обоняние? Улавливать легкие шлейфы запахов, но не до конца, чувствовать что-то манящее и ускользающее, будто бы по носу провели дразяще тонким перышком - и не ухватить.

А может, это состояние проще сравнить с потерей осязания? Будто всё тело покрывает противная пленка, которую ни снять, ни смыть? Как не сорвать с глаз повязку, которую набросили на них будто сами боги, решившие подшутить или вовсе прогневавшиеся. Чем она могла вызвать их гнев? Она не знала.

Она пыталась справится. Пережить. Принять. Каталась по земле, царапая саму себя. Напряженно вглядывалась в предметы, пытаясь уловить их точные очертания. Шарахалась от каждой тени, а потом рычала, принимая корягу за врага. Терла руки мыльным корнем, ветошью, катала в руках комья земли, а после опускала ладони в ручей. Пыталась даже порезать руку, чтобы проверить - точно ли ее чувства притупились? Боль отрезвила, заставив замотать головой, в попытке прогнать и ее - ну не насмешка ли это судьбы, что из всех возможных чувств в полном объеме у нее остались лишь боль да слух?

Последний хоть и подводит, но всё равно вызывает меньше опасений, чем до сих пор не прояснившееся зрение. Рычание, проклятия, угрозы в пустоту - ничто не возымело нужного действия.

Поведя носом, она судорожно вдыхает запах мокрого дерева, листвы, впитавшей в себя влагу земли. Следует успокоиться и прнять как факт - то, что случилось, необратимо. По крайней мере - пока. Потом... Возможно, однажды она сумеет отомстить. Или ей помогут.

- Соберись, тряпка! - ворчит она шепотом, легонько хлопая себя по щекам. Пройдет всего немного времени, и она привыкнет. Она сможет жить дальше, пусть так - неполноценно, но все же. Жить слабой. Жить... Почти человеком.

Почти - все же часть силы при ней, и она может лишь надеяться, что получится эти жалкие крохи преумножить, развить. Набрать пусть лишь пятую часть той силы, что была раньше. Но пока мир кружится, ускользает, заставляя ее чувствовать себя беспомощной. Такой беспомощной, как никогда. Ни в раннем детстве, ни позже, она не оставалась одна. У нее была сила - пьянящая вначале, привычно свернувшаяся клубком под сердцем после.

Сейчас ей не хватает этого ощущения, кажется, будто сердце вырвали из груди. Смешно, правда? Ведь раньше это было исключительно ее прерогативой. Какого это - мощному духу вдруг встать почти на тот же уровень с теми, кого привычно заводить в тупик, заставлять блуждать в догадках да кидаться из крайности в крайность?

Почти - ведь ни один человек не в силах накопить опыт почти нескольких столетий. Тело, как послушная марионетка, выполняет все команды разума. Прыжок, поворот, резко взметнввшийся вверх кулак, раскрытое ребро ладони, вниз...

Переводя дыхание, она чувствует, как проясняется в голове. Уходит туман злости и жалости к себе. На его место приходит холодный рассудок.

Дышать квадратом. Вдох... Раз, два, три, четыре, пять... Выдох... Вдох...

И так снова и снова, пока руки не становятся твердыми, а сердце не заполняет некое подобие умиротворения.

"Холодная голова - хорошая охота", - всплывает в голове. Что ж, пожалуй, она достаточно остыла.

Этот лес - ее дом, ее пристанище, царство. Двадцать шагов до ручья, после - в лощину, идти, пока не устанут ноги, пытаясь разглядеть в сгущающихся сумерках очертания стволов деревьев.

Расщелина появляется внезапно, и она чуть не падает, прижимает руку к груди, где заполошно колотится сердце.

"Надо же, оно у меня все-таки есть..." - она предпочла бы совершить это открытие в другой обстановке, например, рядом с симпатичным молодым воином, кои иногда забредали в лес, ища то ли подвигов, то ли дурной кончины. Или любуясь рассветом, усевшись на маленькой каменной площадке на склоне горы. А может, танцуя вальс лепестков под старой сакурой. Когда-то там были качели, но веревка сгнила, обратившись в прах, а повесить новые... В самом деле, на кой древнему духу качели? Разве что чтобы напомнить себе, какого это, когда бьется сердце...

Расщелина встречает привычной тишиной. Мысль о том, насколько рискованно было приходить сюда, лишившись всяких сил, приходит к ней слишком поздно. Но, к счастью, Бэнтэн все же явила свой лик, и руны, когда-то нанесенные собственной кровью, признали хозяйку. Теперь внимательно и осторожно.

Два шага вперед. Налево. Третья ниша, в которой прячется плетеная корзина. Пальцы бережно перебирают предметы, которые она помнит в мельчайших деталях, настолько хорошо, что наощупь может понять, что же было вытащено. Некоторые амулеты разряжены, и она кривится, коря себя за лень. Раньше, чтобы наполнить их под завязку, хватило бы одного прикосновения. Сейчас же, если ей понадобится хоть что-то из арсенала, который копился десятилетиями, то придется попотеть.

Пальцы поглаживают предметы, взвешивают каждый, перед тем, как отложить в сторону. В расщелине слишком темно, чтобы она могла увидеть хоть что-то своим измененным зрением.

Мешочки омамори. Вот этот, что пахнет прибоем и соленым ветром, она забрала из каюты богатого вако. Раньше ей были доступны тончайшие нотки этого аромата, сейчас - лишь его отголоски. В следующем, кажется, и вовсе порох от аркебузы...

Она одергивает себя, вспоминая, что пришла вовсе не любоваться трофеями. На самом дне корзины, завернутая в тряпицу, лежит костяная фигурка. С виду - обычная нэцке Сиванму, потрепанная жизнью, потертая. Но умелые руки чувствуют тепло, исходящее от кости. Вспахивают алым иероглифы, которые, конечно, увидеть она не может, но пальцы приятно покалывает.

Она сжимает фигурку пальцами, напрягается, молясь, чтобы сил хватило издать Зов.

От нее тянутся кроваво-красные ленты нитей, рассыпаются снопами искр, сплетаются в жгуты и канаты. Снаружи поднимается ветер, кажется, что это сам Футэн спустился с небес, чтобы принести на землю ураган.

Она выходит из расщелины, раскидывает руки в стороны, принимая порывы ветра, что треплют рукава традиционного платья. Сверкает шесть молний, и с неба спускаются шесть лисиц. В воздухе вьются хвосты, пятеро превращаются в людей, шестая же так и остается лисицей.

В душе тлеет надежда, которой, к сожалению, суждено разбиться.

- Разве наша сестра отдала бы маску?

- Проще умереть, чем перенести такой позор!

- Ты больше не с нами. Прости, сестра, но ты потеряла себя.

- Тенко, боги разгневались на тебя. Как бы их гнев не перешел на нас.

- Да, да, боги злятся, Тенко.

- Прости, несестра.

И шесть лисиц тают в воздухе, испугавшись ли потерять свое бессмертие, или просто не пожелавшие больше стоять рядом с изгоем. Парией. Кицуне, потерявшей маску.

В конце концов, у лисы всегда свое на уме.

Тенко падает на колени, лес прорезает нечеловеческий вой. Надежда затухает, растоптанная шестью парами изящных ножек.

С земли она встает нескоро, чувствуя себя не молодой девушкой, а согбенной старухой. Еле-еле шевелятся ноги. Платье покрывает грязь и травяные разводы. Глаза Тенко пусты, как мутные зеркала, по ту сторону которых бесятся демоны.

Проходит день. Неделя. Месяц.

Она учится жить, жить без надежды и без сил. Дни сменяются ночами, солнце - луной.

Быстрые ноги носят ее по лесу, и однажды приводят к людскому городу. Шумные улицы полны толкотни, запахов, криков. И она находит в этом спасение, отдушину - прийти ранним утром на базарную площадь, незаметной тенью проскользнуть по торговым рядам, послушать последние сплетни.

Купить в идзакае сладкую булочку, а потом снова ходить по городу, стараясь, в прочем, избегать трущоб.

Заканчивается весна, идет к середине лето. Вечера становятся душными, тёплый ветер не приносит успокоение, только в лесу по-прежнему темно и прохладно.

Тенко слоняется по улицам города, и уже подумывает вернуться под тень деревьев, когда чуткий слух - единственная отрада - улавливает интересный разговор.

- Лисица... Платят много, даже слишком.

- Она слаба.

- Из нее получатся знатные обереги.

- Как бы не прогневалась Инари...

- Да не трусь...

Тенко бледно улыбается, и идет дальше. Солнце клонится к горизонту, а она, специально навернув лишний круг по городу, идет к главным воротам. Преследователи неспешно плетутся за ней, изредка перебрасываясь парой фраз. Хищники настигают ее медленно, то приближаются, то отдаляются.

Выйдя за ворота, она почти сразу же сворачивает с пыльной дороги. Мягкая трава пружинит под ногами, выдает своим шелестом наемников, подсказывает, куда поставить ногу, если глаза снова подводят свою хозяйку. Впереди видны первые деревья леса, когда кто-то из идущих за ней наступает на ветку, которая звучно хрустит. В прозрачной тишине вечера этот хруст слишком явный, чтобы можно было его проигнорировать.

- Кто там? - голос Тенко дрожит, она замирает на секунду, как лань, тело напрягается, нервы натягиваются, как струны.

- Не торопись, красотка, поговорить надо... - раздается насмешливое сзади, и она срывается с места, несется, будто выпущенная из лука стрела, приподняв подол длинного платья.

Преследователи бегут за ней, смеются, загоняют добычу. Словно волки, почуяв первую кровь, они летят следом, очертя голову, и не задумываясь о том, что просветы в кронах становятся все реже, а тени сгущаются.

Первым отстает тот, что боялся разгневать Инари, после - тот, который хотел пустить ее на обереги. Третий не видит ничего, кроме светлого платья, мелькающего впереди. Тенко начинает дышать тяжелее, спотыкается. Впереди виден мощный ствол кедра, и она, запнувшись о толстый корень, впечатывается ладонями в ствол, чуть не падая.

Преследователь не торопится. Он почти догнал свою жертву, которая жмется к дереву, не сводя с него затуманненого, будто невидящего взора. Чтобы подтвердить свою догадку, он поднимает с земли камень, и бросает в сторону. Тенко резко поворачивает туда голову, и воин расслабляется. Слепая, слабая девка, даром что говорят "лисица". Она не похожа на одну из всемогущих Мёбу, которые сопровождают Инари. Значит, его задача доставить заказчику ее живой или мертвой, неважно, главное - чтобы кровь лисицы оставалась в ней. Неважно, зачем она странному человеку в плаще, но главное - за это ему неплохо заплатят.

Он приближается, глядя, как судорожно раздуваются точеные ноздри на алебастровом личике. Желтые глаза блуждают по пейзажу, не задерживаясь ни на одной детали. Верхняя губа приподнимается, обнажая ровный ряд жемчужных зубок, из гортани вырывается жалкое подобие на рык. Черные волосы окутывают плечи, водопадом спадают вниз, и он на секунду задумывается о том, что, возможно, не стоит сразу ее убивать... Может, она принесет ему пару приятных моментов, перед тем, как его нож сорвет последний вздох?

Наемник делает резкий выпад, но девица ускользает, изгибаясь, будто змея. Он мотает головой, снова протягивает руку, но пальцы опять ловят лишь пустоту. Начинается странный танец, напоминающий салки.

Тенко изгибается, пятится и вертится как юла, молясь, чтобы слух не подвел свою хозяйку. Шаг, шаг, поворот... Она словно играет с воином, или танцует, заманивая его с всей дальше в чащу. Снова выпад... Оп, не поймал!

Она не видит противника, но слышит его дыхание, биение его сердца, его шаги. Ловит каждое движение. Это напоминает бой с тенью, в котором может быть лишь один победитель.

Теперь уже она - хищник. Она загоняет свою добычу, манит, оставаясь недосягаемой. Лисица смеется, выматывая воина. Он тяжело дышит, задыхается, кажется, уже готов упасть.

Лисица пляшет, раскинув руки в стороны, веселится, видя беспомощность человека.

Подсечка - и воин падает навзничь. От удара о землю воздух вышибает из груди, а Тенко запрыгивает сверху, усаживается, ведет ладонью выше, к горлу. Туда, где бьется тонка жилка пульса, где так легко может оборваться жизнь.

- Мёбу... Простите, - хрипит наемник, понимая, что его минуты сочтены. Вряд ли дух сжалится над никчемным человеком, который, к тому же, не пожалел бы лисицу, если бы поймал.

- Ты так и не понял, человек? - шепчет лиса, склоняясь к самому уху воина, - Мое имя Тенко, смертный, и я дикая лисица. Запомни, кто лишит тебя жизни!

- Ногицунэ... - Он замирает, глядя прямо в невидящие глаза.

Брызжет кровь. Лисица урчит, довольно принимая жертву, которую устроила себе сама.

Воин лежит неподвижно, его широко распахнутые глаза ловят силуэты облаков в небе, еле видном в хитросплетении веток. Теперь ему некуда спешить, нечего желать. Он вечно будет смотреть в небо, до тех пор, пока корни деревьев не оплетут его целиком, делая частью старого леса.

Тенко встаёт, тепло чужой жизни бежит по крови, заставляя собственное сердце биться чаще. Она прикрывает глаза, облизывая пальцы. Жесткое сердце дурного человека уже не бьется, о нем не будут жалеть и не вспомнят, ведь жизнь свою он вел беспутно.

Когда лисица открывает глаза, мир снова обретает краски. Она поднимает глаза, и может разглядеть каждую веточку в кронах. Видит каждую прожилку на дереве рядом, видит корни, свернувшиеся клубками внизу. Видит небо. Видит свои руки, вертит их, поднося ближе к глазам, а после опуская. Пальцы чувствуют каждую выемку на коре, а нос снова улавливает тончайшие ароматы леса.

Тенко чувствует, как что-то горячее течет по щеке, и с удивлением смахивает слезу. Она умеет плакать?

Чувствуя неожиданный прилив сил, Тенко оборачивается лисицей. Несколько хвостов изгибаются, чтобы слиться в один. Теперь ее не отличить от обычной рыжей жительницы лесов, а значит, она не привлекает много внимания.

Тенко ведет носом, гадая, сколько продлится внезапное просветление. Хорошо бы подольше... Она так давно не была в облике лисы, так давно не чувствовала такого разнообразия запахов...

Во всяком случае, теперь она знает, как вернуть себе хоть немного силы. Тенко тенью скользит между деревьями, на лес опускается ночь. Берегись, человек в плаще! Дикая лиса найдет тебя, и вот тогда... Твое сердце станет еще одним шагом на пути к цели. Теперь Тенко знает, что однажды сможет вернуть свою маску.

Не будь она дикой лисицей!