Ибаре нужно время. Очень много времени, если честно. Во-первых, привыкнуть, что о нём кто-то волнуется просто потому что. Во-вторых, смириться, что и у него бывает интерес без перспективы выгоды. В-третьих, на новую группу. Иногда приходится лично курировать работу кроликов (теперь — Ra*bits), хоть они и дебютировали больше года назад. В-четвёртых, на Хаджиме. Персонально.

Итого. Ему нужно время на бизнес, на Eden, на Adam, на Его Превосходительство, на лекции, на работу вице-президента, на Ra*bits, на Хаджиме. На сон (опционально). 

Допустим, он поставил доверенных лиц на предприятиях. Его Превосходительство захотел самостоятельности и переехал в общежитие. Лекции вышли на поток. С Ra*bits справляется Назуна. Сон — опять же, опционально.

Ибара скучает по Хаджиме, если честно. В самый свободный день они видятся от силы на час. Их общение — переписка. От одного взгляда на Хаджиме ему хочется спать, потому что только с ним он по-настоящему расслабляется. Не только телом, но и мыслями. А Хаджиме ни за что его не разбудит. Он первый рад поругать Ибару за недосып, но даже ругается он мягко, как по голове гладит. Уникальное создание.

А ещё Ибара сам захотел перестать быть Ибарой-саном. И потом не смог отказать невинной улыбке под просьбу стать Ибаняном. Почему-то Хаджиме особенно понравилось это имя. Ему одному. Ибара только настоял, чтобы оно не звучало в чужих ушах.

Как у них вообще закрутилось? Конечно, поцелуй помог. А потом Ибаре понравилось, как Хаджиме краснел от одного взгляда на него. Дальше — репетиции, собрания с группой и всё такое. Частенько оказывалось, что они вдвоём засиживаются в агентстве до полуночи. Встречались в лифте. В коридоре. В переговорной. 

Только Хаджиме он позволял отвлекать себя от работы. На пять минут, на десять. Потом ещё на пять. Чмокнуть его в лифте. Обнять в зале для репетиций. Зажать в кабинете.

Хаджиме такой темп вполне устраивает. Может, ему даже нравится. Он приносит домашние обеды, спрашивает о качестве сна и накрывает пледом, если Ибара засыпает сидя. Плед он, кстати, принес сам.

И это всё ещё невероятно мило. Даже спустя год. Даже спустя тысячу вопросов о том, как спалось, что ел на обед и пойдут ли они домой вместе. Ибара будет уплотнять расписание до бесконечности, пока в нём не останется времени для Хаджиме.

В конце концов он оставляет Хаджиме ключ от квартиры, если тому захочется сбежать от младших и поспать в тишине после работы. Если повезёт, Ибара даже вернётся до того, как он заснёт. Но это — редкость.

— Ты придёшь сегодня? — пытаясь скрыть бесконечную надежду, спрашивает Хаджиме. Ибара заглядывает в расписание. Встречу вечером отменили. 

— Думаю, да.

— Буду ждать! — радуется кролик слишком сильно. У Ибары сердце теплом обливается. Как мало надо, чтобы порадовать друг друга.

Поэтому домой он торопится. Скидывает неважные остатки на будущего себя, обрекает его на недосып. Но всё это потом. Сегодня Ибара заботится о себе — идёт на свидание.

— Добро пожаловать домой, — чуть кланяется Хаджиме, стоит двери захлопнуться. 

Ибара застывает. Моргает пару раз и заставляет себя поверить глазам. Последнее, что он ожидал увидеть, — Хаджиме в рабочем костюме. Том самом, с их первой встречи. Платье горничной.

— Хотите пообедать? Или сначала принять ванну?

Что-то это напоминает.

— Ого, — Ибара не глядя разувается и шагает ближе, — а тебе не надоели костюмы? Сначала в кафе, теперь на лайвах и в рекламах.

Хаджиме почти расстраивается, но вовремя попадает в чужие ладони. Близость тела Ибары всегда выбивает из него горячие вздохи. Сметает с губ слова и мысли — из головы.

— Я хотел, — он подставляется под чмок, — одеться как в нашу первую встречу.

— Но… — Ибара крепче сжимает маленькую талию, будто хочет задержать ненужные мысли. — У тебя нет плохих воспоминаний?

Хаджиме слегка улыбается, кладет ладошки на чужую грудь, сминая рубашку. В его прикрытых глазах Ибара ловит желание — то, что он стыдливо прячет каждый раз, когда их тела сближаются. Единственное, что Хаджиме всё ещё пытается утаить.

— Я хотел бы вытеснить их хорошими, — шепчет тот.

Ибара хочет его. Больше ужина и ванны. Больше всего на свете. 

Вообще-то они оба соскучились. С каждым прикосновением это очевидно. Именно поэтому Ибара с нарастающей силой вжимает его в стену прямо в прихожей. Именно поэтому Хаджиме запускает руки в волосы на затылке и большими пальцами прижимает холодные мочки. И именно поэтому колено Ибары так настойчиво давит на чужой член.

Он почти забыл про юбку. О ней напоминают горячие аж сквозь брюки бёдра, ёрзающие в поисках удовольствия. И находящие — судя по сбитому дыханию и едва слышному нытью. Всё это — персонально Ибаре, прямо в губы.

Он голоден. Главный плюс юбки — чтобы получить доступ к самому желанному, достаточно поднять подол. Поэтому после парочки долгих поцелуев в шею, в приоткрытую грудь Ибара опускается на колени. Подол он вручает Хаджиме, и тот без слов принимает его, показывает бельё с выступающим членом.

Ибара любит этот взгляд. Смущённый, туманный, просящий. Хаджиме никогда не умоляет словами, всегда — глазами. При всем желании он не вытащил бы из себя настолько похабные просьбы. Ибаре приходится угадывать, смотреть, куда приведёт Хаджиме это желание.

Под юбкой у него белые боксеры с крошечным мокрым пятном на кончике члена. Тоже маленького. Признаться, Ибара давненько к нему приглядывался. Взять такой не составит особого труда.

Он приспускает резинку и тут же невесомо чмокает набухшую головку. Сверху слышится почти испуганный вздох.

— Там… 

“Не надо”, — хочет сказать Хаджиме, но не говорит. Потому что надо, потому что слишком приятно. Особенно от предвкушения. Ибара полосит взглядом по сжатым на юбке пальчикам и обхватывает член губами.

Нытьё Хаджиме прерывается звонком телефона. Он так ужасно разрывает недотишину квартиры, что Ибара нехотя отстраняется и тут же пытается сбросить, но видит — Андзу. Как чувствует. От чужих глаз не спрячешься даже дома, где совершенно точно нет камер и прослушки. Ибара проверяет периодически.

— Саэгуса! — вместо приветствия. — Только попробуй тронуть Хаджиме! Я сначала думала, он для работы взял, а потом дошло. Не вздумай!

— И тебе добрый вечер.

— Он же…

— Андзу-сан! — зовёт Хаджиме. Её крики он прекрасно слышал и без громкой связи. — Не волнуйтесь, пожалуйста.

— Но…

Хаджиме сбрасывает. На чужом телефоне и не попрощавшись — вопиющее неуважение. Вызывает у Ибары улыбку в ответ на красноту в щеках.

— Прости, я не подумал…

Ибара принимает извинения — возвращается к делу. Задевая кожу и ткань чулков пальцами, он спускает трусы до пола. Больше они не понадобятся.

Хаджиме жмурится и хнычет, будто готов заплакать. С таким лицом хочется смутить его сильнее, довести до крайности, выжать из него слова — честные, как всегда. Чтобы смущался, но говорил только правду. Кому ещё он может доверить тёмные мысли, если не Ибаре? Ибаре, который снова берёт его член в рот и медленно насаживается до конца. Головка упирается как раз в горло.

Ибара сглатывает, сжимает губы, выбивает из Хаджиме звонкий стон. Ради этого он и старается. Лёгкая дрожь проходит через все маленькое тело, капли пота выступают под пальцами Ибары на голых бёдрах. Он настойчиво вылизывает член, сдавливает его, прежде чем высунуть. И наслаждение — интенсивное, совсем новое, превосходящее ожидания — сводит Хаджиме с ума. 

Он сжимает колени и едва разборчиво мямлит, упираясь в стену под угрозой падения. Но Ибара не даёт кончить — спешит освободить рот и приказать, глядя прямо в глаза:

 — Зови меня господином, как в первую встречу.

— Д-да, господин.

Ибара берёт в рот последний раз — и Хаджиме, зажмурившись, крупно вздрагивает. А Ибара только облизывается. Как всегда, кончил быстро — настоящий кролик. Ужасно мило.

— Зачем ты… — весь красный, будто сейчас сгорит, хмурится Хаджиме, — в рот?

Он тянет пальчики, чтобы стереть капли с губ парня, но тот спешит облизаться. 

— Хотел попробовать, — скалится Ибара. Ещё немного он любуется видом маленького члена и по-детски чистого лобка под юбкой, прежде чем подняться. Сверху вниз на него смотреть куда приятнее. — В душ пойдёшь?

— Иди ты, — Хаджиме снова почти переходит на шёпот: — Я уже подготовился.

Ибара недолго думает и уходит. Всё равно проверит. Конечно, было бы приятнее принимать душ в сопровождении, но ладно. У них целая ночь впереди.

Ведь Хаджиме ждёт его в кровати. В этом своём платье. Хотя Ибара не то чтобы фанат такого рода… нарядов. Скорее движение в штанах вызывает его открытость, готовность исполнять приказы. Любые. А ещё — бесконечное доверие, подпитанное заботой. 

Хаджиме был бы идеальным горничным. И сегодня он будет. Только ради него.

— Ты не голодный? — неуверенно спрашивает Хаджиме, когда замечает хозяина в дверях. Сам он полулежит на диване, будто так и ждал, пока тот мылся, и неловко перебирает рюши на юбке. Он слегка подбирает ножки под себя, как если бы боялся, что юбка задралась.

— Спасибо за ужин, — Ибара садится с краю, вытирая мокрые волосы, — съем попозже.

Ответ явно не устраивает Хаджиме. И понятно это по одному молчанию. Но не нравится ему только то, что приходится брать инициативу, чтобы привлечь внимание.

— Ибанян.

Он поворачивается и тут же оказывается затянут в поцелуй. Долгий, глубокий. Хаджиме всегда застывает на месте, отдаёт всего себя поцелуям, но теперь он делает усилие — медленно перемещается на чужие коленки. Садится ближе к животу, жмётся промежностью, хоть сам и выдыхает нервно. 

— Сегодня я твой ужин, — совершенно невинно, будто не понимает значение слов, улыбается Хаджиме. Он пристально, с особым усилием смотрит прямо в глаза, но всё же смущается — снова краснеет.

У Ибары остро колет в паху. Дрожь разбегается по всему телу — и нежные кроличьи бёдра хорошо её чувствуют. Руки нащупывают край чулок, лезут выше и… не встречают больше препятствий. Трусы он так и не надел.

И правда подготовился.

С каждым разом давить в себе животное нетерпение все сложнее. Хаджиме слишком милый — и его хочется сжать. Любить жёстко и нежно. Заставить хныкать больше. Любым путём.

Ибара тянется к талии, почти сдавливает, но вовремя вспоминает о хрупкости этого тела. Ему нельзя причинять боль — это он пообещал всем, кто знает о них. И главное, пообещал себе. 

Носом Ибара тычется в горячее плечо, спихивая с него лёгкий рукав. Мягка, как моти, кожа пахнет сахаром и свежим хлебом. И его всё ещё хочется съесть.

Двумя пальцами Ибара нащупывает дырочку — и Хаджиме резко выгибается. Рваное дыхание выдает предвкушение, будто страх, что тайна вот-вот раскроется. 

— Растянулся сам? — улыбается Ибара, полоснув носом по мягкой щёчке. 

Хаджиме легонько кивает и ёрзает, подставляется под пальцы. Изнутри сочится смазка, и Ибара легко просовывает обе фаланги. Нужно самому убедиться, что войдёт без боли. Хаджиме терпеливо ждёт. У него внутри всегда тесно.

— Ибанян, — горячо шепчет Хаджиме на ухо. Немая, но очевидная просьба, намерение кролика поскорее продолжить отдаёт в паху тяжестью. 

Из запрятанного в юбке кармашка Хаджиме достаёт презерватив. Трясущимися пальцами он тянется к чужой ширинке, не менее желанной, просящей. Но одной рукой расстегнуть ремень не выходит — только сильнее выводит Ибару на дрожь.

Приходится помочь. Тремя руками они нетерпеливо, мешая друг другу, избавляются от ремня, пуговицы, молнии на брюках, тянут вниз резинку трусов, и Ибаре самому приходится открыть упаковку. Но растянуть презерватив по члену вызывается Хаджиме. 

— Я… сяду, — тихо предупреждает он, двигаясь. Хоть ему и нравится вид члена рядом с юбкой и плотным животиком, внутри его хочется слишком давно.

— Джименян, не сжимайся так, — хрипит Ибара. Приходится держать мягкие, влажные от пота бёдра, пока кролик не переусердствовал. Стоит желанию заполонить голову Хаджиме, он уже не думает об осторожности.

Член входит туго. Как всегда. Кажется, даже если бы он растягивался каждый день, лучше бы не стало. Ибаре снова приходится прятать стоны в шее кролика, пока тот бесконтрольно дёргается на кончике члена. Будто не понимает, куда деться от предвкушения. 

— Не торопись, — мягко шепчет Ибара. В ответ — кивок и новые попытки сжать головку члена. Непослушный. Приходится поддаться.

С каждым толчком — по желанию Хаджиме и с разрешения Ибары — двигаться проще. Изо всех сил кролик старается слушать приказ и не сжиматься сильнее. Вместо этого он стискивает плечи и шею Ибары, обнимает его обеими руками, давая взамен всё свое тело.

Но Хаджиме не сдерживает стон, когда член входит достаточно глубоко. Темп сбивается, снова и снова отвлекается на ёрзанье, на вдохи, на сладкий запах. Ибара тянется к крошечным сосочкам, Хаджиме срывается — извивается, дёргается, рывком опускается на член и так же резко поднимается. Ибара хочет ответить, хочет скорее вдолбиться и кончить поглубже, но:

— Джименян. Не двигайся.

От холода в любимом голосе Хаджиме вздрагивает. Стискивает рубашку на спине Ибары и слушается. Еле выговаривает слова.

— Да, господин.

Живот Ибары тянет. Волосы Хаджиме пахнут фруктовым шампунем и всё той же выпечкой. В ушах стоят только звуки дыхания и лёгкие шлепки бёдер. Ибара тоже не сдерживается — стискивает талию, пока не начинает чувствовать чужое сердцебиение на своей груди.

Ибара почти забывает — маленький член всё это время настойчиво тёрся о грубую ткань его рубашки. Он обхватывает взбухшую головку и массирует ее большим пальцем, вытягивает из Хаджиме новые всхлипы. Бедному кролику остаётся только ёрзать коленями по одеялу.

Как белый шум. Ибара начинает неспешно, но быстро забывает, что только что сам запретил. Он насаживает Хаджиме быстро, не выходя до конца, целится в самое желанное место — и попадает. Каждый раз. 

Малейшее движение отзывается нытьём, с каждым разом все слышнее, пока Хаджиме не ослушивается — вздрагивает и сжимается. Сильнее, чем раньше. Мягкие стенки давят со всех сторон, едва позволяют толкнуться последние разы, и он кончает. 

Носиком Хаджиме слепо тычется в лицо Ибары, ищет места для бесконечных чмоков. Получается — в ухо, в висок, в щёку и наконец в губы. Долгий глубокий поцелуй совсем расслабляет горячие тела. Ибара чуть не валится на спину.

Хаджиме слезает с члена не сразу. Ибаре самому приходится стянуть влажные кроличьи бёдра и уложить его на подушку. Тот, как плюшевый, не сопротивляется.

Он всегда сонный после секса, но каждый раз делает ужасное усилие, чтобы не оставлять Ибару одного. Совершенно бесполезно. С каждой секундой, с каждым поцелуем Ибары Хаджиме моргает медленнее, пока наконец не слышится тихое сопение. И ручки на груди сложил — совсем как кролик.

Никакая работа, никакое превосходство, никакие деньги — не лучше этого. Ибара пересмотрит своё расписание в сотый раз. Уж в сто первый он точно найдёт в нём побольше времени для любви.