Минхо начал что-то понимать на следующее утро, практически сразу, как проснулся, цепко обхваченный костлявыми конечностями. Чонин прижимался к нему ну очень уж близко, сопел шумно в затылок и менять положение не больно хотел. Пришлось будить хотя бы потому, что работа себя сама не поработает – у него сегодня две смены, и как бы не хотелось остаться, извернуться в крепких объятиях и обнять в ответ, чтобы поспать так еще часов десять, Минхо не мог.

Это была, кстати, проблема номер один. Ключевая, если честно. Чонина вдруг захотелось касаться. Легкими движениями поглаживать плечи, перебирать чужие длинные пальцы, сжимать худые бока и щипать за впалые щеки – в общем, пиздец.

«Милая агрессия» – вот, что он вычитал накануне, пока они лениво готовились ко сну. Это чувство, возникающее, когда человек видит что-то настолько милое, что его мозг пытается сбалансировать это негативом, бла-бла-бла, не так интересно. Интереснее то, что возникает оно обычно по отношению к животным, и Минхо с этим мысленно соглашался: СунДунДо и правда хотелось сожрать или сжать в объятиях до хруста, это в порядке нормы, котиков невозможно не любить и не умиляться, но почему-то никто не писал о том, что делать, когда эта милая агрессия направлена на человека, и нормально ли это вообще.

Минхо дотянулся и вырубил будильник. Выбраться получилось не сразу, но в конце-концов он сдвинул с себя чониновы ручищи и выполз с кровати, стараясь не наступить на котов. Они сладко спали, Дуни соизволил открыть один глаз и насмешливо глянуть на хозяина. Ну, конечно, им-то не нужно было работать, их едой и кровом обеспечивал кожаный мешок. Нахмурившись, Минхо показал Дуни язык и перевел взгляд на Чонина. Его губы мелко трепетали, блестящие от слюны, и выглядели до того очаровательно, что, ну… ну… ну вот! Куда докатился, не смог даже слов подобрать. Навязчивая мысль внезапно впилась в мозг и Минхо, сглотнув, протянул к чужому лицу руку. Подушечки пальцев мягко коснулись нижней губы. Влажная. Неровная слегка, с покусанной кожицей.

Через пару секунд он отдернул руку. Извращенец, не меньше. Пора уже было собираться, впереди тяжелый день.

***

Джисон написал ближе к вечеру, когда Минхо, уставший от кучи заказов, вышел на перекур. Поставил перед фактом, что приедет к ночи, как обычно. Или позже – отметил галочкой у себя в голове, потому что Джисон никогда ничего не делал вовремя.

— Милый, идем, здесь еще две порции чачжанмена!

— Да! — крикнул Минхо в ответ выглянувшей бабульке, в кафе которой он подрабатывал. Женщина была очаровательная, да и работа не самая тяжелая – рай после прямого контакта с покупателями.

Потушив сигарету об асфальт, он поднялся с корточек и зашел обратно в жар кухни, чтобы окунуться в работу и позволить себе забыть обо всем. В рот ему сразу засунули горячий, большой тток в соусе, и настроение как-то сразу стало лучше. До конца дня оставалось всего ничего.

А Чонин волновался. По нему было видно сразу, как Минхо вернулся домой поздним вечером. Его волнение не закрыли даже новые персиковые кислые конфетки, которые так бережно были выбраны, чтоб угодить.

С другой стороны, еще бы он не переживал. Про Джисона Чонин явно спрашивал не только у Минхо, но раз даже он ничего ему не мог сказать, кроме расплывчатой хрени, то остальные и подавно.

А ведь Джисон и был одной большой расплывчатой хренью. Про него можно было сказать точно только то, что его любили и то, что он непростой, все остальное – размытое, как пар на стеклах очков. С Джисоном нужно научиться общаться, с каждым человеком у него индивидуальная система взаимодействий, которую нельзя нарушать.

Когда Минхо зашел на кухню, к нему прилип Чонин. Неожиданно, крепко и тепло, обвил руками его спину и молчал.

— Что такое?

— Просто, — просипел куда-то в шею.

— Волнуешься?

— Волнуюсь.

— Не волнуйся, — заключил Минхо. Вот так просто. — Он тебе ничего не откусит.

— А если я откушу? — Чонин оторвал лицо от него и поднял, наконец, взгляд.

— Зубы не доросли еще кусаться. Вы сойдетесь, говорю же, еще двух таких же одинаково травмированных людей я больше не встречал.

Фыркнув в ответ, он отстранился и повернулся к плите, чтобы помешать кимчи чжиге. Минхо усмехнулся, щипнул его за поясницу, поближе к заднице, чтоб не расслаблялся, и протиснулся к рисоварке. Прикосновения доставляли удовольствие, непонятное, но очень густое, заставляя чувствовать себя наевшимся рыбы котом. Чонин такие вольности ему позволял, хихикал глухо и таял на глазах. Когда на щеках появился легкий, едва заметный румянец, Минхо вдруг понял – утонул. Не по уши еще, но так, промочил лодыжки. В голове снова появилась бегущая строка, орущая большими красными буквами, что ему срочно требовалось укусить этот нос и зацеловать до посинения, прижать к груди и не отпускать никогда.

— Чего пялишься, хен?

— Нельзя? — Минхо тут же подобрался и заговорщически улыбнулся, потянув лапищи к чониновым бокам. Тот взвизгнул и отскочил назад, спасаясь от щекотки, но, конечно, зря.

Чонин быстро огляделся, оценив обстановку, а затем, вырвавшись, дал деру в спальню. Лежащий посреди коридора Суни едва успел подпрыгнуть и зашипеть на него вслед, как через секунду за ним пробежал еще и второй, что-то грозно гогоча. В небольшой комнате едва ли было место для маневров, единственный вариант – обогнуть через кровать, и Чонин им воспользовался, взобравшись на нее.

— Попался! — злорадно хихикнул Минхо перед тем, как забрался следом и обхватил худые плечи. Под пальцами смялись и задрались рукава футболки, оголяя больше теплой кожи.

Визг стоял – жуть. Они бесились беспощадно, дергались во все стороны и в конце-концов просто завалились на кровать, продолжая свое безумие там. Минхо так и норовил защекотать все, до чего мог дотянуться, особенно худые бока, и у него это почти получалось, если бы Чонин не вился, как уж на сковородке. Не прошло и нескольких минут, как они ужасно запыхались, тяжело дыша и все еще смеясь.

У Минхо в животе вылезли бабочки из коконов и начали летать туда-сюда, раздражая мелкими крылышками все внутренности. Счастливый, раскрасневшийся и такой горячий, словно печка, Чонин был так близко – пару сантиметров и носы столкнутся, – но все еще недосягаемо. Смех начал сам по себе затихать, и в какой-то момент тишину прерывали только их прерывистые вдохи.

— Хен?

— Да?

— Спасибо, хен, за все, — Чонин шептал тихо, едва слышно, а затем зарылся носом куда-то в сгиб острой челюсти.

Когда Минхо почувствовал на шее дрожащие губы, а чужое дыхание стало подозрительно учащенным, все бабочки резко подохли. От эйфории, наверное, попадали замертво. Он замер, вытянувшись по струнке, и тихо ждал, стараясь даже не дышать лишний раз.

В этот же момент зазвонил домофон, заставляя Чонина вздрогнуть и отпрянуть. Взъерошенный и красный он выглядел очаровательно, а в груди у Минхо поселилось глухое разочарование. Ну, Хан Джисон, ну, собачий сын! Мало того, что опоздал, еще и появился так не вовремя. Отряхнувшись, Чонин выпутался из объятий и буркнул, что он пошел на кухню, оставив его встречать гостя. Дорогого, конечно, но все равно чтоб-его-за-ногу гостя.

— Тебя принесло вовремя? Я удивлен.

— Привет, хен! — заголосил Джисон как только завалился в квартиру. Выглядел он, ну, плачевно: мокрая до нитки белка, его будто постирали тщательно и без отжима, и вся влага теперь капала на пол.

— Раздевайся быстро, — Минхо недовольно шикнул и дернул его за загривок. Джисон, ничуть не потревоженный, захихикал, откинул набитый донельзя рюкзак в угол и соизволил стянуть с себя верхнюю одежду.

— Где коты, хен? И где новенький котенок?

— Они к тебе не подойдут ни на метр, пока ты весь мокрый и вонючий. И от меня отойди, эй!

Сопротивляться было поздно, да и в принципе бесполезно. Джисон уже налез на него с широкими объятиями, как соскучившийся пес, еще немного и, Минхо готов был поклясться, начал бы облизывать ему лицо. От его одежды несло правда какой-то псиной, уличной и грязной. Спустя несколько мучительных мгновений Минхо все же сдался и позволил себя потискать, но потом неистово задергал джисонов свитер: время кончилось.

— Возьми одежду у меня в шкафу и переоденься, я тебя прошу!

Чонин все еще прятался на кухне. Не выглянул даже, казалось, ни разу, только шумел посудой и шагами босых пяток по полу. Что же, Джисон, видимо, настроен был дружелюбно – Минхо не мог этого сказать раньше, потому что в переписке факт наличия нового лица в его квартире просто проигнорировали. Это не было чем-то странным, означало, что Джисон отвечать либо не хотел, либо взял время обдумать новую информацию. И то, что он пришел к положительному выводу, не могло не радовать, однако знакомство все еще предстояло пережить.

— Все в норме, — прошептал Минхо на ухо Чонину, подойдя сзади. — Вонючий, правда, но я его отправил переодеваться.

— Ладно.

Нарезанные маринованные яйца отправились на стол, за ними – острые огурцы и тарелки с чжиге. Минхо не был хорош в словах, но ситуация требовала что-то сделать. Вздохнув, он подцепил тяжело висящую чонинову ладонь и вложил в нее пару конфеток из кармана своих штанов. Тех самых, персиковых, на которые Чонин не обратил даже внимания, но теперь придется.

— О, — Джисон, переодевшийся в темную футболку с шортами, появился на пороге кухни. Чонин вылупился на него широченными глазами, открыл рот и промолчал, заставляя Минхо озадаченно выгнуть бровь. — Классные ноздри.

Ну, вот и оно. Комплименты у Джисона были своеобразными, не совсем понятными для всех, и со стороны простого человека порой даже очень спорными. Чонин все также молчал, видимо, переваривая информацию, и Минхо уже готов был что-то сказать, чтобы спасти ситуацию, как вдруг тот выдал:

— Спасибо. У тебя классные носки.

Взгляд сам по себе упал вниз. Там, на голых ногах Джисона, красовались черные носки – нет, длинные сильно, скорее чулки – с рисунком куриных лапок посередине. Минхо в этот момент очень хотел ситком про свою жизнь, хотя бы ради того, чтоб выразительно посмотреть прямо в камеру, как в «Офисе». Он даже, блять, не был удивлен.

— Прикинь, нашел в каком-то магазинчике! Я как увидел, сразу решил, что надо брать, еще и Минхо-хену купил, что парные были типа, понимаешь? Жаль, я тогда про тебя не знал, тебе бы тоже взял! Я Джисон, кстати, ты знаешь, наверное, и про тебя я знаю тоже, тебя Чонин зовут и ты к Минхо-хену четвертым котом записался. Я в восторге, тебя как занесло-то? О, Минхо-хен, а тебе очень сильно нужны эти носки?

— Переживу как-нибудь, — сказал Минхо, усаживаясь за стол после Чонина.

— Крутяк, тогда его носки тебе перейдут, будем вместе гонять!

— Спасибо, — Чонин казался немного шокированным, но все равно не таким напряженным, как пару минут назад. Он слушал всю эту болтовню очень внимательно, глядя буквально в рот, и изредка кивал. У Минхо вообще теперь сомнений насчет этой авантюры не осталось. Сойдутся, как миленькие, потенциально еще и выселят его спать на матрасе, а сами займут оба места на кровати.

— Чего у вас тут вообще? Как качки-хены? Как котятки?

— Качки замечательно, забили Чонина и сидят радуются, — фыркнул Минхо в ответ.

— О! О! Показывай! Правда, набили? А мне не хотят, — Джисон задергал рукав сидящего напротив него Чонина, параллельно успевая набить себе щеки рисом.

— Ага, на бедре, но я сейчас не покажу, она заживает и пока закрыта.

— Ну вот, — надул он губы, — а я так надеялся. Хочу татушку безумно, набить себе какого-нибудь котика с яичками, или… хер огромный! Во всю спину, прикинь?

— Я в тебе никогда не сомневался, Джисон-а, — сквозь смех произнес Минхо, подбирая палочками выпавший кусочек кимчи.

— Не забывай есть, вкусные, — Чонин хихикнул и положил несколько огурцов в тарелку к Джисону.

— Ну ты милашка. А говорят, хорошие парнишки на улице не валяются, а оно вон как, хен везучий, зараза.

Жующий яйцо Минхо вскинул брови и забегал взглядом между ними. Чего там Джисон уже надумал? А главное, что он захочет потом с этими мыслями делать? И почему Чонин сидел такой улыбающийся и смущенный? Дело нечисто.

— Это я везучий, что меня хен приютил. Не знаю, что со мной бы было.

— Выбрался, куда бы ты делся. Хотя мне тоже с Минхо повезло, он и меня спасал всегда, — вздохнул Джисон, упираясь головой в руку с палочками. — Хен, помнишь, как ты за мной по оврагам бегал, пока я на таблетки не сел?

— Такое забудешь. Тебе волю дай, ты и сейчас побегаешь, смеху ради.

— Таблетки? — спросил вдруг Чонин, навострив уши.

— А, циклотимия. — махнул рукой Джисон и, увидев напряженно сведенные брови, пояснил: — Как биполярное, только, ну, легче, если по-простому. Это не страшно, на самом деле, с колесами так вообще сказка, а не жизнь.

— Ох, понятно. Хорошо, наверное? Хотя нет, ничего хорошего, конечно, но хорошо, что тебе хорошо, вот, — пробормотал Чонин, явно смущенный. Снова заволновался, сжался весь.

— Не ссы, котеночный, я не сахарный и не опасный. Просто с нюансом. Триггеров у меня мало, случайно точно не заденешь, так что расслабься и расскажи лучше о себе.

— Нечего рассказывать ведь. Везде потрепало, родители давно померли, бабушка не в себе последние года полтора, потом еще хуже, — брошенные палочки зазвенели, столкнувшись с боками тарелки.

— Вот в детстве ты стать, допустим, кем хотел?

— Священником?

— Пиздец, — нервно хмыкнул Минхо, — ситуация.

— Пиздец, — вторил ему Джисон, кивнув для верности. — А почему отказался?

— Влюбился в мужчину. Сначала хотел отдать себя на суд божий, я бы не смог с таким грехом ходить по земле, — он шмыгнул, — но меня вытащили. А после таких согрешений не то, что священником, я и в церковь свою побоялся приходить.

Повисло молчание, вязкое и неприятное. Джисон громко зажевал огурец и, прокашлявшись, продолжил:

— Ну, и не такие тараканы у нас были. Будь я чуточку умнее, я б ебучку закрыл, у меня с головой диагностированные беды. У Чанбин–хена вон постоянно башка забита нездоровой компенсацией роста, а Чани-хен спит по паре часов в сутки и волосы на голове рвет, чтобы заставить себя хоть полчасика отдохнуть нормально.

— А я не умею выражать и проживать эмоции, — продолжил Минхо. — И с агрессией проблемы эпизодически всплывают.

— Вот! Так что, мой котеночный друг, неудавшийся священник-гей на нашем фоне сойдет за вариант нормы.

Чонин похлопал глазами, ртом, как рыбка (снова), а затем широко улыбнулся, прикладывая к носу широкую ладонь, чтобы шмыгнуть в нее. Придвинувшись ближе, Минхо прижался к его боку и накрыл плечи своей рукой, мягко поглаживая, пока Джисон подкладывал ему в тарелку яиц и нетронутые кусочки мяса.

Ужин не продлился долго – за окном уже была глубокая ночь. Минхо, как он и предполагал, выгнали спать на пол. У Джисона хватило наглости, а у Чонина не хватило упертости отказать ему. Перед сном они бесконечно о чем-то хихикали, приходилось кидаться в них тапками и угрожать физической расправой, но злиться Минхо на них все равно по-настоящему не мог. Чонин сегодня улыбался так ярко, начиная от «кроватного происшествия» – да, у него появилось целое название, – заканчивая приходом Джисона, из-за которого все так переживали, но от которого остались одни плюсы. Ну или, как минимум, не осталось никаких минусов в виде татуировки святой женщины на ляжке, ее-то он Чанбину будет до самого гроба припоминать.

Вскоре дети затихли, и Минхо смог спокойно выдохнуть и сам закрыть глаза, поглаживая чью-то пушистую задницу под боком.

— Заснул?

— Кажется, да, — прошептал Чонин тихо-тихо и повернулся обратно.

— Идем, я от его мамы получил кучу его детских фоток, там даже голожопые есть. Только тихо, чш-ш, это секретный секрет! — Джисон заговорщически улыбнулся и присел поближе, укладывая свои ноги на чониновы, теперь тоже облаченные в куриные носки.