Аль-Хайтам понимал, что ему трудно говорить то, о чём он действительно думает. Вне всяких сомнений, у него проблемы с самовыражением. До каких пор это может продолжаться? Он и не думал о том, чтобы исправлять себя. Однако почему-то после каждого своего колкого комментария в сторону соседа, как говорят художники, в груди словно образовывалась дыра, болезненно отдавая вниз и разливаясь противным чувством, подходящее название для которого секретарь всё не мог подобрать.
Сплошная головная боль. Продолжая преследовать мужчину с тех пор, как его общение с архитектором стало чуть больше, чем “привет-пока-отвали”, в конце концов она становилось причиной даже некоторой бессонницы, коей аль-Хайтам не наблюдал с самого студенчества. А ведь раньше эту роль играли любимые им книги. И это не могло не озадачить его сознание новым мыслительным процессом, не похожим ни на одно из тех, что у него были. Может быть, в жизни. Но, может быть, и за последние несколько лет.
Не мог же взрослый и серьёзный человек поддаться настолько нелепому веянию. Не мог же, правда?..
- Чёрт… - аль-Хайтам медленно опустил наполовину прочитанную книгу себе на лицо, точно закрываясь от тяжести собственных соображений. Увесистый вздох окрасил комнату, за последние часы утонувшей в немой тишине.
“Неужели я стал таким безнадёжным?”- хотелось спросить у себя вслух, но неукротимая гордость держала учёного в своей крепкой узде. Держала и не отпускала, особенно тогда, когда объект очевидных беспокойств появлялся на его горизонте, пускай даже не пытаясь быть с аль-Хайтамом таким же общительным, как с его товарищами, которым он доверял, по всей видимости, намного больше.
Кавеху не надо было много сделать, чтобы заставить сердце аль-Хайтама биться чаще, горло обсыхать, а пальцы слегка подрагивать при перелистывании страницы. Секретарь и для себя в том числе пытался скрывать явные признаки столь странной реакции на любое слово или действие соседа. Но, похоже, архитектор начал замечать состояние товарища, временами дотошно интересуясь, куда это он пристально смотрит и почему так упорно игнорирует его присутствие.
Наверное, Кавех ни за что бы сам не догадался, что дело было в “новом хобби”.
Началось всё сравнительно недавно. Одним вечером он увидел, как Кавех совсем ещё неумело работает с глиной, усиленно выделывая какие-то фигуры-заготовки. Поначалу что только не было в этой глине, пока Кавех лишь тренировался и с небольшими успехами постигал азы скульптуры. И после нескольких недовольных комментариев аль-Хайтама о том, как же он далёк от базы и только пачкает их гостиный стол, Кавех громко пообещал, что на следующей неделе у него на столе будет готовая работа. На что секретарь, конечно же, мог пока только усмехнуться. Хотя на следующей неделе посмеяться он не смог.
Получилось донельзя реалистично для новичка. Аль-Хайтам едва не выронил книгу из рук, когда в его комнате возникла скульптура… его самого же. Не в полный рост, лишь голова, но с хорошо проработанными анатомическими чертами, особенностями лица и даже тщательно прорисованными волосами. Тогда Кавех, увидев реакцию на свой труд, тоже смутился, всё ожидая долгожданного отзыва того, кому он бросил этот на первый взгляд глупый вызов.
“- Как тебе, аль-Хайтам? Почему ты молчишь?”
И что аль-Хайтам мог ответить?
“- Ну… неплохо…” - только вырвалось, как он тут же уткнулся в своё чтиво, усиленно пряча вспыхнувшее румянцем лицо.
Мысль о том, что Кавех знал его настолько досконально, что за неделю сделал точную его копию, сохраняя в скульптуре всё, о чём сам аль-Хайтам не догадывался, будоражили давно потухшую фантазию мужчины. Были ли потрачены на это в том числе ночи, учёный уже не помнил. Зато видение того, как архитектор терпеливо и упорно выстраивает из глины образ, разглаживая пальцами изгибы сотворённой фигуры, глубоко засел в его сознании. После этого ключевого дня он не мог не оборачиваться каждый раз, когда Кавех невзначай поднимал на него взор своих бронзово-карих глаз, под светом лампы красиво отливающих ярко-алым. Тогда аль-Хайтам отчётливо представлял, как эти глаза почти раздевают, заставляя трепетную дрожь пройтись с головы до пяток.
И щёки тоже горели так, будто на него пролили кипяток.
Всё могло остановиться на этом, если бы Кавех в дальнейшем не осваивал хобби у него на виду. Наверняка оправдывался, что “в комнате мало места, а тут просторнее и светотень подходящая”. В самом деле же он наверняка хотел его подразнить, продолжая доставать и тогда, когда аль-Хайтам удалялся в более уединённое место. Просто невыносимо.
Не то, чтобы это создавало много шума - учёный ведь всегда носил при себе наушники, - да и дело было вовсе не в противной какофонии, которую издавал материал при его обработке… Кавех сам по себе всем своим рабочим видом привлекал внимание аль-Хайтама. С бесконечных страниц с чёрным по белому текстом взгляд мгновенно поднимался на испачканные пальцы архитектора, старательно сглаживающие неровности, а потом выделывающие новую часть произведения. И не раз аль-Хайтам разрешал себе слегка расслабиться, пока Кавех был отвлечён. Не раз аль-Хайтам подсознательно подмечал, что пускай работа довольно грязная, завёрнутые рукава белой рубашки Кавеха, которую уже не отстирать, выпирающие вены на бледных руках и… улыбка… - всё это вместе создавало донельзя пьянящее зрелище.
Больше думать о возможных умениях рук соседа аль-Хайтам не мог себе позволить. По крайней мере, часто. Потому что губы сразу обсыхали, как будто от жажды, глаза прикрывались от сладкой пелены, а внизу живота сладко тянуло. Реакции тела не заставляли себя ждать. Секретарь уже и не помнил, когда в последний раз разрешал себе облегчить это состояние, ведь когда начинал, предавался полёту сознания и в конце концов представлял уже знакомое лицо, глаза с отблеском коварно-красного, знакомые завёрнутые рукава белой рубашки - все в глине - и его руки, способные, казалось бы, на гораздо большее, чем бесконечные чертежи или то же треклятое новое хобби.
К чёрту стыд, аль-Хайтам устал сопротивляться. Так он запросто проиграет. Проиграет тому, кому за все годы, что они знакомы, всё усердно доказывал: он может лучше, чем вчера. Получается, сам себя закапывал...?
В момент, когда аль-Хайтам наконец собрался, со стороны прихожей послышался злополучный скрип двери.
- Я дома! - радостно, почти без тени усталости протараторил Кавех. - Сегодня одобрили заявки на покупку моих скульптур! Аль-Хайтам, представляешь?! Я наконец-то начну зарабатывать с этого деньги!
“Это значит…” - с опаской повисла незаконченная мысль в подвисшем сознании аль-Хайтама. Архитектор закончил за него с энтузиазмом, почти в припрыжку:
- Я сегодня же начну делать все три!
Никогда аль-Хайтам не думал, что может ощущать такое сильное давление. Даже сейчас он зажимался на диване в книжку, старательно скрывая свои поджатые губы, давно потрескавшиеся от постоянных нервных укусов. Пока Кавех подготавливался к большой работе, он продумывал всевозможные варианты избежать кармы - любого внимания архитектора в свою сторону.
Аль-Хайтам мгновенно подскочил, когда услышал знакомый звук колёсиков столика, на котором Кавех обычно держал нужные материалы и, соответственно, подставку, увидев край коей учёный в гостиной отчаянно и громко сглотнул.
- Стоять! Аль-Хайтам, - поднял командный тон Кавех, вынуждая соседа приструниться к полу. - Сегодня ты обязан быть со мной. Я тебя не отпущу. И уйти не получится. Даже не пытайся.
Это что… страх? Аль-Хайтам ощутил страх? Прошедшие по спине мурашки едва не перебили его, хотя голос мужчины всё равно прозвучал устойчиво:
- Почему это я обязан?
- Думаешь, я не заметил, что ты убегаешь, когда я начинаю работать?
“Знал бы ты причину, сейчас не говорил со мной так” - вздохнув, обернулся аль-Хайтам и понурился, когда разглядел на Кавехе знакомый перепачканный глиной и краской фартук.
- Тебе-то какое дело? У меня есть свои дела, - язвительно бросил учёный.
Поморщенный нос точно указывал на ложь, и сосед, знавший его так долго, быстро раскусил столь кричащий знак.
- Ага, конечно. Полежать на одном боку, потом на другом - это дела? Иди-ка сюда. Ты мне вообще-то нужен.
“Нужен ему…”
Искра интереса пролетела на миг и тут же оказалась в приоритете: секретарь обратно присел на диван, скептически скрестив руки на груди. Волнение, возникающее так же постепенно, как очаг большого пожара, поднялось в душе аль-Хайтама. Что-то предвещало быть довольно провокационным, и слепые догадки только подливали масла в этот сносный огонь.
- Возможно, ты не согласишься, - с лёгкой дрожью в руках пробормотал Кавех. Аль-Хайтаму уже хотелось отказаться. - Но послушай меня, пожалуйста.
Он сделал продолжительную паузу, пытаясь уловить настроение соседа, затем продолжил серьёзным и уверенным тоном:
- Мне нужен мужской торс. Голый мужской торс.
- Чт…
- И твой подходит больше всего! - Кавех вскрикнул и тем мгновенно заглушил возмущение учёного. - Так что, пожалуйста, согласись! Я отдам тебе половину гонорара или, если хочешь, отдам всё, лишь бы ты был не против! Пожалуйста, аль-Хайтам. Знаю, это странная просьба, но это правда поможет мне продвинуться вперёд…
…
Аль-Хайтам обомлел. В его бледное лицо тут же поднялась горячая кровь, а дыхание перехватило. Он не мог поверить в услышанное. Почему-то аль-Хайтам был уверен, что тот наблюдал его тело и раньше, но, как оказалось, это его фантазии зашли немного далеко. И стыд, пришедший скорее не после просьбы, а с осознанием собственной беспомощности, заставил аль-Хайтама замолчать. Он должен был отказаться, ради своего достоинства - и без того довольно хрупкого в последнее время, - ради отношений без сожалений. Всё могло бы начаться более плавно, когда асоциальная натура учёного приготовилась бы к важным словам признания. Однако…
Чёрт возьми, как же это будоражило.
Может быть, когда аль-Хайтам решился бы рассказать о сокровенных желаниях, то испугал Кавеха и они бы никогда не могли говорить как прежде. А сейчас сам Кавех предлагает что-то, что хотя бы наполовину могло удовлетворить эту тайную потребность. О чём ещё ему думать? В голове словно образовалась дыра.
И эту пустоту плавно заполняло соблазнительное желание ухватиться за возможность.
- Впрочем, если ты откажешься, найти кандидатов будет трудно… но не пропаду. Так что… - понимая растущую неловкость между ними, Кавех словно сдался в своём рвении, готовый уже отказаться от собственных слов. Однако ответ аль-Хайтама снова зажгли энтузиазм в его глазах.
- Постой, я согласен, - нетипично тихо для себя кинул секретарь. Взгляд у него был, конечно, такой, будто он сам не верил, что всё-таки сказал это. - Только из… чисто профессионального интереса. И я не хочу, чтобы об этом узнал кто-то из заказчиков. Это мои условия.
Никакие старания держать себя спокойным и равнодушным к столь смелому предложению не помогали аль-Хайтаму прийти в себя. Сейчас он не догадывался, как будет справляться с этим, если что-то из непотребств ускользнёт из его давно затуманенного разума, если Кавех узнает или того хуже - отвернётся от него навсегда. Оставалось одно: нарастающее предвкушение, которое секретарь не смог больше скрывать от себя. Дыхание предательски сбивалось.
- Отлично! Спасибо большое, - Кавех искренне улыбнулся, расставляя руки по бокам. - А ты, оказывается, не такой уж и нудный.
- Заткнись и делай уже, а то передумаю.
- О, архонты… Раздевайся тогда. Весь верх, больше мне пока не надо, - театрально закатив глаза, Кавех принялся готовить рабочее место и раскладывать нужные принадлежности.
“Я даже не хочу думать, какая скульптура у него следующая…”
Он непроизвольно сглотнул, когда снимал с себя накидку, после чёрный гольф, который точно начинал сдавливать секретаря в невыносимых тисках. Время тянулось плотной резиной, пока аль-Хайтам не обнажил торс, не осмеливаясь вздохнуть или единожды посмотреть на архитектора, который с некоторого момента был готов и с своеобразным воодушевлением разглаживал холст для эскиза. Самым трудным было выдержать его этот пронзительный взгляд.
- В нашей гостиной действительно хорошо падает свет, - бормотал Кавех себе под нос.
И так же внезапно, как и вся эта ситуация, он начал быстро приближаться к соседу, вызывая лишь больше смущения и скованности у особо чувствительного сейчас секретаря.
- Можешь побольше расправить плечи? - Кавех поднял руку, медленно прикасаясь к спине аль-Хайтама. - Что такое? Тебе некомфортно?
Вопрос был задан неправильно. Аль-Хайтам просто был совсем не готов, что желанное прикосновение случится в такой неподходящий момент. Мгновенные мурашки, будоражащей волной скатываясь к его животу, трепет, с прерывистым, но сдержанно тихим выдохом проходящий сквозь его грудь… Слегка шероховатые от кропотливого творческого труда пальцы его соседа напоминали о недавних фантазиях аль-Хайтама, вынуждая его ресницы дрожать, а щёки краснеть под подолом чёлки, что едва прикрывала всё выше. Может быть, последнее только и спасало, не давая соседу полный обзор на столь безнадёжную реакцию мужчины.
- Всё в порядке. Как нужно сесть? - в попытке вернуть стоичность его фигуре полушёпотом спросил аль-Хайтам, поднимая взгляд выше на архитектора. С этого ракурса виден оказался лишь подбородок соседа, однако этого хватило, чтобы аль-Хайтам инстинктивно облизнулся, будто страдая от обезвоживания.
- Сидишь ты правильно, только надо сесть ровнее и… - в свою очередь совершенно беспечно объяснил Кавех. Его вторая рука плавно легла на его плечо, пока рукав блузки случайно коснулся уже почти вздёрнутого от возбуждения соска аль-Хайтама, вызывая ни с чем несравнимый удар жара в голову секретаря. - …и вот так выпяти немного грудь. Повернись слегка боком. Ага, так. Сделай как бы акцент на верхней части тела. Но, если тебе нетрудно, можешь и пресс тоже показать. Руки просто положи на колени.
Пока Кавех рассказывал, он прикоснулся к каждой части, о которой упоминал. Аль-Хайтам сходил с ума, едва не пропуская все слова мимо ушей.
- Идеально! - лучезарно улыбнулся архитектор, довольный собой и получившейся эстетикой позы. - Тебе что, холодно? - тут же прозвучал вопрос, затрагивающий кое-что, на что аль-Хайтам не хотел бы заострять лишнее внимание. Вставшие соски.
И, должно быть, к счастью, Кавех подумал о том, что это результат прохлады в комнате, которой… никогда не было в их доме. Климат Сумеру позволял сохранять влажный, но при этом тёплый режим в любом помещении. Поэтому секретаря съедало стеснение в его попытках скрыть естественную реакцию от недавних прикосновений.
- Ну, ладно. Так даже лучше будет, - заключил Кавех, не дождавшись ответа от соседа. - Я начну. Тебе удобно?
Так и не получив внятного ответа, Кавех сразу принялся разбирать нужные материалы и инструменты, пока взгляд аль-Хайтама неистово метался то на его руки, то в пол, то окно, лишь бы не увлечься совсем и не уйти в мир фантазий. Какой бы железной не казалась выдержка со стороны, в его голове уже не последний раз прокручивались касания соседа, пульсируя несмываемыми ожогами на его коже. Точно проклятие, они заходили дальше, только учёный позволил себе уйти в желанное: как шероховатые от мозолей ладони архитектора, державшие его спину и грудь, продолжают его мягко поглаживать, исследуя и как назло дразня; как дальше пальцы одной руки обводят его необычно выпуклую и мускулистую для мужчины грудь, нарочно избегая давно округлившиеся от мурашек бусинки сосков, а другая рука опускается на его талию, поясницу, придерживая дрожащее тело его никчёмного соседа; как вскоре Кавех встречает их взгляды, слегка наклоняясь, и высматривает в нём каждую деталь, каждую морщинку и каплю пота.
В этом видении архитектор читал его мысли и понимал, что те далеко опустились ниже пояса.
Но в реальном времени эти мысли затмевали взор пока одного человека здесь. Прошёл не один десяток минут, с тех пор как Кавех закончил эскизы всех ракурсов, кроме заднего плана, для которого аль-Хайтаму требовалось принять немного другую позу. На этом его порыв вожделения должен был остановиться, но… в этот раз аль-Хайтам настолько не мог поверить в происходящее, что наконец и Кавех заметил его долговременную отвлечённость от процесса.
- Эй, ты там живой? Если что, ты можешь дышать, всё в порядке, - усмехнулся Кавех и подошёл к соседу. - Повернись другой стороной, пожалуйста. Мне нужна твоя спина.
Но тот никак не отреагировал, несмотря на непосредственную близость Кавеха. Потому что на этот раз в фантазиях он решил не останавливаться на одних невинных прикосновениях. Взгляд его словно потерялся где-то на грани столь сладкой и манящей выдумки.
- Аль-Хайтам, - слегка повысив голос, архитектор вздохнул, прежде чем наклониться и сказать едва ли не тому в лицо, положив руку на его плечо. - Посмотри на меня.
Кто бы знал, что это прикосновение совпадёт с фантазией до невероятной точности, и аль-Хайтам тогда однозначно пожалеет, что довёл себя до такого состояния прямо перед предметом обожания.
- Ох… - с хриплым полустоном обомлел он. Выход из желанной грёзы давался ему с немалым трудом. - Я…
Архитектор смотрел на него с необычайной заботой и беспокойством, а мозолистая рука касалась аль-Хайтама так, будто удерживала от возможно следующего выпада из реальности.
- Если тебе было плохо, мог бы сразу и сказать так. Завтра у нас обоих всё равно полно времени, - ощущая укол вины, Кавех почесал затылок. - Ты как?
Вот оно.
“Я больше так не могу…” - чувства, напрочь вскружившие сознание аль-Хайтаму, в конечном итоге выиграли пари: голова стала свинцовой, руки обмякли, нижние одежды стали донельзя тесны, а спина мгновенно расслабилась, вынуждая аль-Хайтама откинуться на спинку дивана. Воздух в помещении потяжелел от того, насколько томным стало дыхание мужчины, освободившегося от тисков собственноручно выстроенных ограничений.
Даже Кавех не мог не ощутить, как резко вдруг возросла интимность ситуации. Для него смена обстановки произошла наиболее резко.
- Что тако…
- Кавех, - одними губами тянул аль-Хайтам. Его глаза слезились от интенсивности тайных желаний, ставших явными. - Прикоснись ко мне.
Архитектор, естественно, покраснел, когда понял, что просьба была никакой не шуткой. Голос мужчины перед ним был насквозь пропитан мольбой, словно вот-вот и аль-Хайтам мог попросить и больше, доселе отчаянно удерживаясь от сладкого соблазна.
- Аль-Хайтам… что ты…
- Прости, Кавех. Прошу, ничего не говори и… п-просто, прикоснись ко мне… - произнося последнее, учёный не выдержал смятения и спрятал глаза в своей вспотевшей от возбуждения ладони.
Дыхание сбивалось каждый раз, как он осознавал, в каком же Кавех, наверное, недоумении или отвращении - давний кошмар учёного - к тому, насколько же он беспомощен и жалок перед выражением своих истинных чувств. Стыд и тревога порхали в животе двумя большими бабочками, вызывая противное сожаление о сказанном ранее.
Потребовалось некоторое время, чтобы его сосед ответил хоть что-то на, казалось бы, такую безрассудность.
- Хорошо, - Кавех сглотнул. К удивлению соседа уже выглядел довольно собранным. - Где мне тебя потрогать?
От подобного вопроса у аль-Хайтама безусловно сорвало бы крышу во сне, что уж говорить про то, что происходило здесь и сейчас.
- Везде, Кавех. Можешь трогать везде… - без промедлений прозвучал ответ.
- …
Рука на его плече в конце концов сдвинулась и Кавех стал медленно поглаживать вдоль предплечья, пальцами перебирая каждый мускулистый выступ, не пропуская ни одного чувствительного места из-за чего аль-Хайтам думал, что он сам стал этим чувствительным местом. Ведь где бы дальше ни потрогал Кавех, всё растекалось по телу волной тепла, осаждаясь внизу живота будоражащей пеленой. Аль-Хайтам не видел полностью, но взор архитектора тоже изменился, когда последний, возможно, осознал, что может делать всё что угодно. Когда точно осмелевшие пальцы руки переместились на его шею, спускаясь к ключице, аль-Хайтам тихонько захныкал и выгнулся в спине, желая предоставить больше себя, чтобы Кавех действительно трогал его везде, пока они оба или кто-то из них не решит прекратить этот нонсенс. Пока это безумие им обоим кружило головы, особенно одному жалкому учёному.
- А грудь, соски… можно? - почти шёпотом внезапно спросил Кавех, самостоятельно убирая ладонь с полуприкрытых глаз аль-Хайтама: он хотел увидеть это разрешение.
- Н-не… не спрашивай о таком, идиот… - прорычал секретарь. Теперь его лицо словно полностью зардело от смущения. - Не спрашивай… - затем чуть тише прозвучало: - Пожалуйста…
Намёк был понят и в то время как сомнения Кавеха бегали по нему мелкой нервной дрожью, считая непозволительным уходить в такой интим, пальцы же в свою очередь уже обводили вздёрнутые соски аль-Хайтама невесомыми ласками. И Кавех не думал, что за этим последует настолько сильная реакция: учёный под ним сдавленно застонал, явно утаивая некоторую часть от полученного удовольствия в себе, задрожал, а бёдра сжал ещё сильнее, точно он не хотел, чтобы его сосед обратил внимание на ту часть тела, что собирала всё наслаждение в первую очередь. Тогда Кавеху, чьи глаза теперь не могли оторваться от столь горячего вида, перехотелось делать шаг назад: вместо этого он обхватил оба соска пальцами и стал массировать их увереннее, словно отродясь знал, что делать и как.
- Ч-чёрт… Кавех, что ты…? - удалось лишь прохрипеть учёному, когда новый удар возбуждения сбил его дыхание снова.
Прежде аль-Хайтам никогда не представал перед Кавехом таким. Быть может, его не видели таким даже люди, с которыми он вступал в отношения. Трудно было представить любую подобную ситуацию, однако… Как-то же она случилась, правда? Хотя нет, аль-Хайтам попросил об этом. Вот это действительно что-то невообразимое, и оттого сводящее с ума. Аль-Хайтам, чьё тело оказалось и чувствительным, и при всём при этом не теряло внушающего мускулистостью достоинства, вызвало у архитектора неподдельный, почти нездоровый интерес. Он обязан был испробовать всё.
Поэтому, после мучительно долгой игры с сосками, которые под конец сего, должно быть, издевательства покраснели и немного опухли, Кавех осмелел ещё больше и внезапно направил голову прямо к груди соседа. Не успел аль-Хайтам отдышаться от предыдущего акта, как почувствовал влажный и тёплый язык на не менее разгорячённой области его торса. Ощущение от действа отдало к паху с новой силой. Кто бы мог подумать? Язык Кавеха, да в таком месте… Руки Кавеха также не отставали, дразнительными поглаживаниями спускаясь на его талию, живот, стараясь обхватить их полностью, из-за чего его тихие просьбы “приостановиться хотя бы на секунду” напрочь терялись в следующей серии хриплых вздохов, наполнивших их гостиную.
“Что я наделал… Почему он, чёрт дери, так хорош?! Если это продолжится, я…” - побоявшись закончить фразу, аль-Хайтам поджал губы едва не в полоску, только знакомое предчувствие кульминации закралось в паху терпким жаром.
И на самом деле, в таком состоянии сложно было различать, реальность это или очередной приукрашенный сон. Стоило поспешить и, как бы ни хотелось столь желанного завершения, остановить Кавеха, пока не наступило то, о чём они оба, скорее всего, будут жалеть.
- Кавех… - хрипло выдавил он, вспотевшими ладонями хватаясь за напряжённые плечи соседа. - Больше не… Ох…
Вновь его предложение закончил уже далеко не тихий стон, а Кавех как будто не слышал его, перемещаясь терзать другой сосок. Только теперь позволяя себе пускать в ход зубы.
- Ах!
Сам аль-Хайтам не думал, что может издавать подобные звуки, но неожиданно приятные ощущения от боли укуса вывели его на чистую воду.
Тем часом каждое последующее движение Кавеха, даже самое незначительное, подталкивало его к краю. Выразить нечто настолько постыдное - прошло же не так много времени, с тех пор как архитектор сменил темп ласк - или предупредить о том, что вот-вот и мужчина не сможет удерживать в себе неизбежный всплеск чувств… казалось чем-то непостижимым. Для гордости секретаря уж более того.
Под штанами давно всё взмокло от вытекающего предъэакулята, а сама одежда ощущалась точно на несколько размеров меньше - теснила и вынуждала аль-Хайтама всё же раздвигать ноги в поисках хоть какого-нибудь освобождения.
- Кавех, я скоро… - отчаянный всхлип учёного послышался между тяжёлыми вздохами. - Не заставляй меня это произносить… нам надо…
…“Остановиться”?
Ох, если бы секретарь действительно хотел “остановиться”, он бы отказался от предложения выступить макетом скульптуры, избежал Кавеха вовсе или, в конце концов, предложил альтернативу. Разве не тысячи, если не больше, в Сумеру имеют подходящее телосложение? Однозначно, архитектор мог бы выбрать тогда кого угодно из них, как бы мысль об этом не выводила аль-Хайтама из себя.
И всё же он не смог отказаться или найти силы воли на побег. Было слишком поздно: теперь аль-Хайтам с ног до головы был охвачен возбуждением от, как оказалось, проворного языка и не менее ловких рук соседа, не робевшего ни разу перед исполнением поставленного желания и даже сейчас, когда его пальцы норовились опуститься к дрожащим ногам аль-Хайтама. Теперь ему оставалось лишь сдаться.
Не этого ли он жаждал так долго?
- Кавех… - более томно на обрывистом выдохе протянул секретарь. - Блять… я больше не могу…
Едва Кавех услышал знак, его рука тут же легла на пах соседа, а кончики зубов обхватили изрядно измученный сосок. Напряжение в теле аль-Хайтама достигло пика именно в этот момент и он выгнулся навстречу секундной ласке, не теряя ни мгновения, как удовольствие растеклось по низу живота и липкая и тёплая жидкость выплеснулась в его нижнее бельё.
Мысль о том, что он испытал оргазм буквально от поверхностных прикосновений, ещё какое-то время обрабатывалась затуманенным разумом учёного. Поверить в произошедшее также требовало немалых усилий воли.
“Это ведь на самом деле…”
В свою очередь когда Кавех понял, что это “конец”, он медленно отстранился и встал с колен, на коих он, как оказалось, всё время процесса стоял.
Представшая перед ним картина также ввела архитектора в своего рода оцепенение: весь растрёпанный и покрасневший, с тяжёлой отдышкой учёный сразу принялся прятать лицо, будто бы это могло хотя бы на толику умалить их общее потрясение. Кавех в любом случае мог видеть больше. Невозможно не заметить следы, которые он так беспрецедентно оставил на другом мужчине. Оставил почти не стесняясь. И не те, что со временем сойдут на нет, а те, что сохранятся фантомами на теле аль-Хайтама и будут долго и назойливо напоминать о сумбуре принятого решения.
Увы, подобное не смоется ни под каким душем.
- Как ты быстро… - вдруг вырвалось у Кавеха, когда тот усердно разглядывал мокрое пятно на джинсах соседа. Тут же он заткнул себя, мысленно дав ещё и неслабую пощёчину.
- …
Аль-Хайтам думал, что сейчас же сгорит от стыда.
Человек перед ним умел поддать жару. Даже в самый неподходящий момент, например, этот. И всё же отрицать его слова было глупым. Что уж говорить, из-за злоупотребления свободным временем физиологически учёный стал быстрее достигать оргазма, а излишняя чувствительность, наоборот, никак не хотела его покидать, как бы ему не хотелось обратного эффекта. Хотя в этой ситуации на это повлияли и другие более очевидные факторы…
До сих пор мужчине хотелось ущипнуть себя и проснуться, будто всё это было сном. Лучше бы это было сном. Однако искусанных губ и след от собственных пальцев на запястьях всё не хватало. Он не мог проснуться. С этого момента он должен жить с этим.
“Чтобы ещё раз допустил себе так опозориться…” - аль-Хайтам, наверное, впервые за последние несколько лет испытывал такие муки совести. Оттого неловкая пауза между двумя висела ещё неопределённое количество времени, пока не поспешил спасательный якорь и не послышался нервный вздох по другую сторону:
- Аль-Хайтам, я почти слышу твой мозговой штурм сейчас… - Кавех начал тихо, успокаивающе положив ладонь на взъерошенную шевелюру учёного. Точно он безмерно не хотел, чтобы обычно гордый и владеющий контролем над ситуацией аль-Хайтам окончательно замкнулся в себе. - В этом нет ничего постыдного, думаю. Это просто физическая нужда и я просто помог тебе в этом, а… насчёт остального мы можем поговорить потом. Что скажешь?
Учёный всё-таки открыл лицо и подметил, что эмоции архитектора совершенно разнились со звучавшей решительностью в голосе. Кавех смущался не менее него самого, и если посмотреть со стороны, то они оба были одинаково красные и одинаково нелепые.
- Не надо говорить со мной, как с маленьким ребёнком, - кинул аль-Хайтам, ни с того ни с сего возвращаясь в своё “стандартное состояние”.
- …
Кавех был в шоке.
- И вообще, отойди от меня.
- Я-то думал, что ты открылся мне с другой стороны… - архитектору ничего не оставалось, кроме как исполнить повеление секретаря, отряхивая руку об руку и тут же отворачиваясь, словно всё вернулось на круги своя. И их своеобразные взаимоотношения тоже. - Хоть бы поблагодарил. Эти пальцы дорого стоят.
С лёгким “хм” Кавех манерно повёл носом, прежде чем подойти обратно к холсту, пока аль-Хайтам также ворчливо отмахнулся, не желая никак реагировать на услышанное. Верно, у них вконец не осталось стыда, раз так скоро они могли разбрасываться подобными фразами…
***
- Ты уже закончил эскиз? - аль-Хайтам завис в очередной книжке и, не поднимая взгляда с неё, считывал каждое сносное перемещение соседа по комнате.
- Да, всё отлично, - архитектор же отвечал энергично, поворачивая холст собеседнику для демонстрации. - Как тебе?
Даже приготовившись, учёный не мог поднять взгляд совершенно спокойно: теперь этот трепет одолевал его практически постоянно. Подогревал к предстоящей беседе и готовил к возможным дилеммам.
Только возникло кое-что, что вызывало вопросы… На получившейся зарисовке аль-Хайтам заметил свою спину. Когда Кавех успел нарисовать её?
- Неплохо для тебя. А это как ты сделал? Силой мысли? - палец учёного ясно указывал на интересующий его фрагмент.
- Пфф, мог бы и не скромничать, вышло не просто “неплохо”, - кажется, первый комментарий всё же слегка задел чувствительное эго архитектора. - А, это… Ну, я успел прощупать.
- …Прощупать?
- Да, руками.
До аль-Хайтама не сразу дошла суть сказанного. А когда дошла, то щёки снова вспыхнули малиновым румянцем.
“Этот бесстыдник…”
Хотелось то ли навсегда уткнуть нос в страницах этой безмерно скучной книги, то ли никогда больше не давать волю своим фантазиям. Потому что до конца вечера он вряд ли избавится от ощущений этих чертовски сексуальных рук на своей коже.
спасибо за завтрак (эмодзи с букетом из дурака)