В доме было холодно и тоскливо. Осень уходила и давала место зиме. Ветер за окном завывал. Здесь предательски пусто. Нет искристого смеха, доброго теплого взгляда. На душе голо и тошно. Стул, на котором обычно Он сидел, пустовал. Если бы Михаила спросили, о чем он больше всего жалеет в своей долгой, почти вечной жизни, он ответил бы: о смерти. Сколько боли ему принесла та история, что он рассказал в этих стенах несколько веков назад. Глупенькая история о том, как люди чуть не убили Время. Он рассказал ее Отцу только для того, чтобы показать, как иногда смешны в своей поспешности люди. И отплатил несоизмеримо больше за свое глумление.

                 Эли, разумеется, от всего сердца посмеялся. Но под конец вечера был задумчив: осколок идеи попал к нему в голову и уже не оставил в покое. В доме все вещи на месте. Сундук, в котором хранилась одежда и различные украшения. Над ним висел на гвозде венок из засохших одуванчиков, а там внутри – два маленьких портрета. Детское лицо и сам Эли. Сиреневые, фиолетовые, пурпурные ленты и ткани. Повсюду венички полыни, лаванды, елея, стояли амфоры с вином, и пахло миро на весь дом. А Его самого нет. И уже не будет. Тупая игла в сердце.

                 Волосы Михаила впервые за долгое время распущенны, да и сам он выглядит крайне печально, пусть и чисто. Голова поникла. Руки дрожат, а в них меч. Он смотрит в камень навершия и хочет плакать. Но слез не осталось.

                 Михаил выходит в сад через заднюю дверь. Сад заброшен, пуст и грустен. Без хозяина совсем тоскливо и холодно. Ведь Михаил помнит: даже зимой, когда Эли был здесь, всё ярко сияло и звенело. А сейчас лишь голый порывистый ветер гуляет меж оградки.

                 Михаил медленно идет вглубь к витиеватому забору. В белой беседке шелестят старые выцветшие ленты, высохшие лоза и терн. Именно здесь, как сейчас видит: Он в светлой одежде, опоясанный красным, а в руках пяльцы с синей тканью – вышивает новый узор на рубашку Михаилу. Напевает одну из задорных песен. Михаил садится, рассказывает что-то шумно, Эли кивает и поддакивает. Михаил расслаблен. Эли облизывает нитку с новым цветом, вставляет в ушко, делает стежок и внезапно говорит:

— Я придумал умереть.

                 Михаил задорно наклоняет голову, расправляет руки, как крылья.

— Они примут тебя за Антихриста. Если ты вдруг решил разыграть перед ними их же сюжет Страстной Недели. Не поверят они в тебя как в Бога.

— О! Нет, что ты! Я хочу сам умереть. Окончательно.

                 Молчание. Михаил силится осмыслить, что ему только что сказали. Эли неспешно делает стежки и отодвигает вышивку на расстояние вытянутой руки, смотрит, улыбается. Прикладывает другого цвета нитки. Что-то бормочет.

— Нет, погоди. В смысле, умереть?

— Ну, вот люди же умирают. Я им дал такую возможность. Потому что конечность жизни придает ей осмысленности и ценности. Так и я хочу умереть. Что в этом странного? Ты мне рассказал свою историю, как тебя чуть не убили. И я подумал и понял: это то самое слагаемое, которого не хватало в моем уравнении!

— Но ты ведь!

— Поэтому и хочу. Я устал.

— Может, передумаешь? Должен же ты понимать, что это безумие, что это приведет мир в хаос. Я знаю, что хаос тебе всегда был больше по нраву, но, если тебе не жаль людей, то…

                 Эль в ответ лишь качал головой. И говорил стойкое «нет». Михаил, разочарованный и озлобленный, в тот момент сорвался и ушел. В надежде, что Отец передумает, он уходил в мир людей, чтоб понять: зачем?

                 В людях у Эли было много имен, одно из них – Саваоф. Они так звали Бога Отца. Люди придумывали различные истории про Него и про его Дом, Детей. Правда, ничего из этого с реальностью общего не имело. Но Эли нравилось ходить по миру и с интересом смотреть, как изобретательна человеческая фантазия. И Эль часто звал гулять с ним по миру. Ведь так не будет тоскливо и будет что обсудить.

                 На самом деле, Михаил долгое время боялся спускаться к людям. Боялся, что своей превосходящей по силе природой он навредит и сделает больно. Он людям как старший брат, которому показали новорожденного младшего и дали подержать. И сказали быть аккуратным, не уронить. Страшно.

                 Он не знал, как ходить среди людей и не выдавать себя. Древние люди жестоки, как дети, и легко могли принять Михаила за Дьявола или за искусителя. Или, чего доброго, погибнуть о того, что тот не рассчитает силы, заплачут и начнут звать Отца. Михаил знал это из рассказов Эли. Было несколько раз, когда Отец, забыв о том, как люди ничтожны в своей выносливости, был неосторожен. И потом ещё долго решал созданные проблемы.

— Почему ты не ходишь гулять? Разве не интересно увидеть все то, что я придумал и рассказывал тебе? Неужели сидеть в саду одному интереснее?

                 Немного помедлив, Михаил собрал все мысли в кучу и, глядя прямо в глаза, сказал:

— Мне страшно. Ты рассказывал такие пугающие вещи – что они могут пытать, что могут посылать проклятья. Я не знаю… Нет, быть может, они правы? В конце концов, я приду к ним, и я не знаю их правил и обычаев. На их землю… Это как тогда с крапивой. Я же все заросли выбил и стоптал. А ты предупреждал, что она кусается.

                 По мере того, как Михаил разворачивал свою речь Эль все больше улыбался, и под конец уже начал смеяться заливисто и ярко. Чем сильно смутил. Михаил потупил глаза в землю. Отдышавшись, Эли утер глаза.

— Не подумай, что ты сказал глупость. Я и правда не ожидал, что именно это – камень преткновения. Однако, в отличии от крапивы и дикого животного, у человека есть речь. Он может сказать, если его что-то не устраивает. А правила… Их правила и нормы так быстро меняются для нас с тобой, что никогда не поспеешь выучить все. Я вот, например, до сих пор не могу понять, в какой момент для себя они решают, что убивать вообще-то нехорошо, но если во имя Господа – то ладно, им простят. Раз ты боишься их ранить своей силой – я подарю тебе меч, что будет ее сдерживать. Только придется потренироваться, а то меч в неумелых руках обернется против тебя самого.

                 Так и случилось. Уже сильно позднее того разговора, и когда Михаил разобрался как управлять мечом, как направлять в него свою энергию и понял, что он может аккумулировать собственную силу, случилась та злополучная история. Это было в Европе. Тогда он всем представлялся бродячим странником. Сам не зная, как, но нарушил закон, оскорбил какого-то вельможу, а тот возьми да прикажи связать его да потащить в темницу. Быть может, приняли за крестьянина или горожанина? Но последующие события разворачивались быстро. Сначала он увидел и подумал, что его вызвали на бой и начал отвечать им. Но охрана оказалась ловчее с оружием, и они выбили меч. После чего было сказано много неприятных слов с обеих сторон. Они приковали его к стенке кандалами.

                 Михаил тогда ходил по миру и пришел в Валахию, потому что ему рассказывали – там правит Дьявол. И уж очень хотелось видеть, что люди понимают за главного противника Бога, хотя бы издали. Что же они ставят ему антагонистом, если настоящего Бога не видели ни разу в жизни и не знают его слов? И вот, столкнувшись в темнице с ним, он не увидел ничего странного. Разве что слегка островатые уши. Шел он смело, медленно, и латы гремели от каждого шага.

— Завеса ночи – мои владения.

                 Произнесено хоть и грозно, но вызвало у Михаила лишь тихий смешок и улыбку. Лицо Михаила скрывал капюшон.

— И ты посмел творить бесчинства под её покровом? Пытался разорвать цепи, запирающие городские ворота, назвался странствующим менестрелем. Часовой не стал бы врать мне. — Ходит кругом по темнице.

                 Михаил молчал и лишь тихонько улыбался. Не стал бы врать? Разумеется, он тебе правду доложил. Сейчас врет только сам вельможа. Михаил ловил слухом каждое движение. Вновь подходит ближе, гулким эхом раздаётся поступь.

— Молчишь. Назови имя своего Господина, ночной менестрель. Быть может, Король Мартьяш, или Султан?

                 Михаил молчал.

— Отвечай. Тебе задали вопрос. Или твой Господин настолько высок, что ты малодушно решил, что с ним на одном уровне?

— Я сам себе Господин, — немного помедлив с ответом, сказал Михаил. Рука уже была близко, и он просто ждал, когда с него сорвут капюшон.

                 И в этот же момент он полностью увидел пришедшего. Не сказать, что лицо было безобразным. Но вот взгляд – полный ненависти, желания убивать и власти. И, если сопоставлять, то действительно похоже на образ Дьявола и Черта, что придумали люди.

— Мы с вами лично никогда не виделись, но слишком много интересного о вас рассказывают в вашем же народе. Поэтому я и решил сюда прийти.

                 Ослаблено и тихо сказал, но глаза допрашивающего все равно налились кровью, а лицо исказилось в гневной гримасе.

— Смеешь утверждать, что нарочно дал себя поймать?

— Сколько злобы… Действительно Дьявол. Не врали.

                 После непродолжительного разговора, который Михаил не запомнил, вельможа сказал:

— Ты назвал меня Дьяволом. Твоя правда. Однако Библия гласит, что Бог создал все сущее. А значит и демоны – его творения. Будь то Дьявол или Человек, все они – дети Божии. И в жестокости своей друг другу не уступают, — и, повернувшись к караулу, сказал, — Убей его. Его же мечом, до рассвета и крика петуха. Слишком гордый.

                 Меч они захотели забрать себе. Разумеется, такой красивый, удобный и прекрасный, с камнем в навершии показался им слишком странным для простого странника. Решив, что меч больше подходит их вельможе, подумали: почему бы просто не убить его. Они проткнули его сердце. Силы, накопленной в мече, было достаточно, чтоб уничтожить Михаила. Знай они о том, какая мощь в нем и как ей управлять, – Михаила в то же мгновение не стало. Но, благо, такими знаниями они не располагали. И на третий день Михаил все же воскрес. Соткал себе тело вновь из времени и пространства.

                 И в тот момент Михаил почувствовал сильную обиду. Он человечество так оберегает, а они берут, бьют и забирают то, что им не принадлежит. Они разозлили его, и после он стал изводить в кошмарах и того вельможу, и его рыцарей, стал нарочно мерещиться им, сросся с их тенью. Он решил показать, кто на самом деле властвует ночью и кому принадлежит одно из самых страшных мест – царство снов. Насылать проклятия на весь род людской, если ответственно всего четверо, – глупо. В итоге их сочли безумными, и их же верноподданные убили. Рыцарей – за то, что не уследили. Главного же отравили ядом, ибо паранойя и страх перешли все мыслимые границы. Меч Михаил успешно забрал. По возращении домой рассказал историю. И внезапно от Отца узнал продолжение, что было после. Эль сказал, что пришел туда немного погодя, спустя несколько лет, а там огни святого Доминика до самого неба полыхают. В безумии, смерти и последующей эпидемии обвинили ни в чем не повинную девушку. А недавно написанный Молот Ведьм дал повод уничтожить подчистую практически всех неугодных и отличающихся. Женщины, мужчины, девушки, студенты, девочки, вдовы и незамужние, учены и еретики – ведьм и магов с каждым месяцем от паранойи жителей становилось все больше.

                 Услышав об этом, Михаил почувствовал себя просто ужасно. И в тот же день, уже ложась спать, сказал:

— Я не хочу такого больше. Я даю тебе слово, что больше не буду вмешиваться в жизнь людей. Возьму себе за правило тебя. Ты ведь никак им не сопротивляешься. Не помню, чтобы ты руку на них поднял хоть раз. Ты был прав, когда сказал, что насилие лишь рождает насилие. Поэтому я даю тебе слово, что больше не оберну меч против них. Я его вообще больше не буду использовать. И слово это ты с меня спроси, если я решу вдруг что-то сделать. Тебе видно больше, чем мне. Так что прошу, если я забуду – напомни. Я не хочу быть врагом им.

                 Эли сидит на лавке в свете свечи и что-то усердно рисует. Выслушав просьбу, он кивнул, после чего подошел ближе к кровати и, склонившись, сказал:

— Если просишь… Что ж, хорошо. Но не терзай себя. Ты знаешь, что и я множество раз оступался. Всегда можно найти решение, которое сможет выправить ситуацию в положительное русло. Спокойного сна.

                 С этими словами он добро улыбнулся, поправил лоскутное одеяло, провел рукой, закрывая глаза. И напоследок сверкнуло в его глазах пурпурным огнем. Он задул свечу и сам ушел спать на теплую печь.

                 Эли больше всего любил ходить по миру. Но прежде, чем создать мир, он создал этот Дом и Сад. Так же он рассказывал, что изначально хотел создать равного себе собеседника, потому что одному было тоскливо. Но поскольку это был первый раз, когда он создавал существо с разумом и силой, равными его, то немного напортачил – Михаил вышел истинно ребенком, а не равным, чем поставил Эли большую задачу. Ведь одно дело – ухаживать за садом или животными, другое дело – пытаться вырастить равного себе собеседника. «Понимаешь, некоторая сложность была именно в том, что Мне нужен был друг и брат. А ты воспринимаешь меня как Отца. Странное ощущение. Я не чувствовал этого, не знаю, кто мог бы быть отцом для меня» — сказал Он однажды, когда Михаил уже получил свое имя.

                 Пока он рос, Эль придумывал различные сказки и истории, записывал заметки на глине или листах, показывал цветастые сны, в которых строил мир своей фантазии. Он ждал, когда Михаил достаточно вырастет и окрепнет. И подарил ему все свое внимание и заботу, отложив реализацию различных идей.

                 Ровно как Эль создал для Михаила меч, для себя он создал Книгу, с которой разделил свою силу. И если раньше одного слова было достаточно, чтоб уничтожить мир, то теперь нужно было написать, прежде чем осуществить. Он так же обжегся несколько раз, как Михаил. Записав в книгу идею, что должна была в теории сделать лучше, он видел, как последствия проявлялись в том месте, где меньше всего ожидаешь. Поэтому долгое время книгу он хранил в сундуке. А сам просто странствовал по миру, который придумал.

                 Рассказывали многое. Кто-то утверждал, что Бог вывел евреев из Египта с помощью пророка Моисея. Другие – что Бог уничтожил целый город от того, что в нем не было и десяти праведников. Некоторые рассказывали, что богов много, и есть Аматерасу, Сусаноо, Цукиёми, и они покровительствуют маленькому, но гордому государству Нихон. Было много других рассказов, но ярче всего Эль реагировал на сюжет про плод с древа познания.

— Веришь, они рассказывают, что Бог наказал человека за непослушание, что выгнал из райского Сада, потому что они сорвали яблоко или инжир с дерева познания.

                 Эль морщил нос, активно выражал непринятие такой мысли. И, насупившись, ворчал:

— Что-то не припомню, чтобы я тебя мог погнать палками из своего дома на мороз. И какой смысл наказывать? Показать, что у меня больше власти? Так я это и без того знаю. Ты верно знаешь, насколько хаотичны мои поступки порой, потому что я и есть выражение первородного хаоса, но все же я более постоянен, чем Бог, которого выдумал человек. Если Бог всеведущ и всезнающ, то с какой такой стати в их глазах он нарцисс и истеричная натура? Как можно верить в обещание Рая, если выполнишь все условия, будешь праведен и смирен. Как? Ведь его эмоциональные качели вообще никакой гарантии не дают. Каков шанс, что он, увидев праведников в Раю, не разозлится на то, что те неправильно ходят и смотрят? И на эмоциях не вытолкнет из Рая в Ад? Они просто объединили поведение своих родителей, стариков и старейшин, правителей, скомпоновали и назвали звучным словом «Бог». Проще простить такое поведение и принять, если себя так вел Бог. Странно же как-то обижаться на создателя всего сущего. А я себя так не веду. Хотя, впрочем, у них, особенно у мужчин, виноваты кто угодно, кроме них самих. Адам же буквально говорит: «Жена, что ты мне дал, дала мне плод и я его ел». Чудно. Виноваты Жена и Бог, но не он. Нет-нет, что вы, взять на себя ответственность! Великовозрастный ребенок. Помяни мое слово, они женщин в этом обвинять будут до конца жизни человечества.

                 Михаил слушал это, обычно сдерживая смех, подперев голову ладонью. Пожалуй, больше историй он любил только реакцию Отца на все эти рассказы. Эль всегда эмоционально рассказывал, но были моменты, когда он слишком расходился, и шутки просто сыпались на каждом слове. Под конец Михаил уже просто катался по полу от смеха и кашля. И завершал такие вечера Эль фразой: «Ну, что не поваляешь – не поешь!», — чем вызывал уже просто взрыв смеха.

                 Но в один из вечеров Эль был предельно серьезен и спокоен. Тогда в очередной раз поднялась идея о смерти.

— Они несчастны. Понимаешь? Они все время пытаются искупить свой первородный грех. Но как можно искупить то, чего никто не совершал? Они считают, что несут наказание за неправильную не праведную жизнь. Что их испытывают черти и бесы. И в своём несчастье они несвободны. Я им вечной жизни не обещал. Куда им бесконечность, если они с этой справиться не могут. И то, что они несвободны, – за это Ответственен Я. 

И Михаил, пытаясь парировать, отвечал предельно живо.

— Но разве это ты несешь ответственность за то, что они себе придумали? Разве Ты спускал к ним свое слово или, быть может. пророков посылал? Ты же дал им свободу.

                 Он лишь ослабленно качал головой и продолжал.

— Сам факт наличия меня делает их несвободными в корне. Одним моим словом будет уничтожено и переписано столько судеб, что со счету собьешься. О какой свободе речь? Я вижу, я знаю их боль и страдания, но не смею вмешаться, потому что, исправив в одном месте, принесешь боль, разочарование и страдание в другое. И как мне выбирать, если они для меня все равны? Тебе не понять их, ведь ты изначально был их сильнее. Ты равен мне, ты можешь видеть, как вижу мир Я. Если я спущусь и скажу: «Бог хочет умереть», – то это им голову сломает, веришь? Атеистам – от факта, что Бог есть, верующим – от того, что я хочу умереть. Они боятся будущего и не знают прошлого, потому и хотят верить в Бога. Но если сделать так, чтоб они поняли, что они сами могут решать свои проблемы, – это будет лучше. Я не могу больше слушать о том, как Бог их оставил и виноват в том, что умер сын, пришла засуха или в том, что не отвел беса от них. Единственный вариант сделать их свободными – уйти.

— Именно что уйти! Почему бы тебе просто не остаться здесь, где не слышен ропот?

— Потому что это будет уже заключение меня. Им обещают рай, но что-то они не подумали, как себя должен чувствовать Бог, который на протяжении нескольких тысячелетий слушает, какой Он плохой, видит и знает все их страдания. Никому и в голову не пришло, что это личная каторга для Бога, а для них – хороший такой лифт. Я хочу покоя. Я слишком устал быть всеведущим. Хочу больше не слышать все эти мучения, возвращаясь мысленно к человечеству. Мне не нужно почета и уважения, если им это приносит только боль. Ты видел, сколько людей стали безумными просто из-за того, что общество в своей несвободе пытается всех сделать одинаковыми? А ведь мольбы безумцев я слышу ещё лучше и отчетливее. Поэтому им неизвестно мое истинное имя, ведь иначе уж я сошел бы с ума. Могу отсрочить воплощение идеи, но не отказаться от нее.

                 И Михаил, горько вздохнув, сказал:

— Мне не хватит ни одной отсрочки. Ты видел и знал мир без меня. Я же всегда видел тебя, не было и дня в мире, где я бы не знал тебя, и что ты никогда меня не осудишь и всегда выслушаешь. Я вижу, что тебе доставляет все это муку, и как я могу быть твоим мучителем? Отсрочка подразумевает, что, рано или поздно, ты все равно умрешь. Мне же, говоря честно, невыносимо от одной мысли, что я навсегда останусь один.

                 Долгое, тягучее молчание. Трещат дрова в печи, поют птицы. Солнце закатывается за горизонт. И Эли резко прерывает тишину.

— А знаешь, что самое тоскливое для меня в их историях? Что за поступки Отца и его идеи отдувается всегда Сын. Ведь по их логике это Ты должен умереть.

                 Эли видит, как меняется взгляд Михаила. Качает головой.

— Но, мой милый, я такого не позволю. Не ты создал людей, не ты создал эту проблему, не тебе нести ответ. Раз уж я дал им Волю в характере, надо дать и Свободу Воли. Они ведь даже мне не Дети, просто создания, что я создал из-за энтузиазма. Ведь Отцом можно быть только вкладываясь в воспитание. Нынешние люди имеют биологических родителей и духовных наставников. Но, как ты верно заметил, я не спускал для них учения. Потому что единственно правильного способа жить нет. Я не вмешиваюсь в их жизнь. Максимум – странник с полубезумными речами про свободу. Но я придумал эсперов – вот они и будут моим вторым ребенком. Раз ты не способен убить меня, я создам из людей тех, кого буду направлять и влиять на их жизнь. И они будут носить имена тех, кто зарекомендовал себя. Литераторы. Кто как не они могут понять Бога? Они точно так же создавали персонажей и миры. Думаю, среди них найдется тот, кто способен понять мою позицию. И дойдет сам до мысли, что меня нужно убить. Скоро развитие их общества шагнет на новую ступень. Я подготовил все, чтобы мир мог жить без меня. Осталось только человечество.

                 На этом тяжелый разговор был закончен. И Михаил бы мог о нем забыть, о, разумеется, мог бы. Если бы не видел, как с середины девятнадцатого века атеистов начало появляться, как грибов после дождя. И идеи, что высказывали люди, все больше пугали, послушав Ницше и его «Бог мертв, мы его убили: и я и вы» — а дальше все то, что продвигал Эли, Михаил схватился за голову. Ещё немного – и действительно появятся равные по силе ему или, чего доброго, равный Эли. И… В первый раз от этого осознания его стошнило. Теоретический эксперимент, который он проводил до этого, все ближе становился к реальности. И то, что разъедало болью в голове, скоро осуществится. Какие-то жалкие десятки лет. Тогда он вернулся в Дом с целью найти Книгу в сундуке и свой меч.

                 Но Эль всегда был на шаг впереди, он всегда умело заметал свои следы. Михаил перерыл весь Дом в поисках книги, и стоило на пороге появиться Отцу, стало ясно видно: артефакта давно уже нет в этих стенах. Выглядел тогда он крайне скверно. В глазах уже был несколько болезненный огонь, сам он бледный, крайне худой и изможденный. Он выглядел так, словно его морили голодом и пытали. В уголках губ были трещины, а на руках сгрызены все ногти. Михаил, что стоял с мечом, бросил все и кинулся к дверям расспрашивать. Ответом стала безумная ухмылка и пустые глаза: «Они начали самую кровавую войну. После этого веру в Бога у них как ножом отрежет. Я буду свободен», — глаза закатились, и он упал в объятья Михаила.

                 В моменте казалось, что это конец, но Михаил решил не сдаваться, и, пока теплилась жизнь, он выходил. Теперь Михаилу стало видно: чтоб Отец умер, нужно, чтобы разом уничтожили книгу и убили его физическое тело. И тут же Михаил осознал, что единственный способ даже у самого сильного – его меч.

                 В тот день стояла пасмурная погода, в комнате горела всего одна свеча. Отец, чтоб удобнее было следить, лежал на сундуке. Михаил же сидел, опершись на стенку, и вертел в руках свой меч. В аметисте отражался огонь свечи. Он уже хотел надежно спрятать меч там, где его не найдут люди. Перебирал все возможные места. Но вдруг в голове пронеслась отвратительно тоскливая мысль: «Смысл ему сопротивляться? Отговорить его не выйдет, сколько раз пытался… Прятать от Него – ну и дурость, Он же видит все и везде, и за один миг может оказаться там. Да и я уже, вроде как, сказал, что нет смысла пытаться это отсрочить. Если Он так хочет, пусть мне не нравится его идея, – отдам ему. В конце концов, мучить Его из-за собственного эгоизма – ещё больше принести боли нам двоим. Живут же люди, когда умирают родители. Живут и дальше здравствуют. И ведь действительно, им всем обещана только смерть. Странно забирать у Него это. Если Он что-то задумал – обязательно сделает». Горькая мысль. Но спустя три века он сдался.

                 От количества потрясений и озарений ему стало крайне тошно. Ну и что он за Сын такой, что даже не может вернуть желание жить. На следующее утро Эль встал на ноги. Он уже чуть меньше походил на мертвого, развел огонь и завел тесто, испек как обычно девять лепёшек. Они сели за стол.

— Итак, теперь, когда мы пришли к согласию, оба приняли и смирились с этим, я объявляю активную фазу. Война закончится, а за ней начнут появляться эсперы. И, поскольку их развитие медицины скоро дойдет до небывалой скорости, людей будет выживать гораздо больше. И с ними эсперов. В книге я уже это прописал и формулу там тоже вывел. Эсперы, рождаясь, будут иметь имена литераторов, идентичные, мало ли тезок в мире? Но самое интересное – как только откроется дар, люди подчистую забудут все литературное достояние этого автора. И только умерев, эспер вернет имя Автора, а его самого забудут.

                 Голос слегка хриплый. Но видно, что легче, глаза уже не горят безумием.

— Я так понимаю, ты будешь следить за этим среди них же.

— Да.

— И имя уже себе выбрал? — Михаил скрещивает на груди руки, откидываясь на спинку стула.

— Среди прочих авторов, которых я просматривал, я вспомнил одного: автора притчи Великого Инквизитора. Если сильно упрощать, то смысл таков: Христос приходит в средневековый итальянский город, но присутствие его быстро становится известно церкви. После того, как Иисуса берут под арест, происходит разговор между Мессией и Великим Инквизитором. Весь их разговор – о свободе и счастье. И последний среди прочего говорит: «Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда – ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе», — тем самым утверждая, что, пока человек свободен, он не может быть счастлив. И должен человек отдать свою свободу в обмен на счастье. Но это если кратко, там люди после это расписали не на один философский трактат. Вся эта история слишком хорошо отражает мое виденье и мою боль по поводу человеческой свободы мысли и счастья.

— Стало быть, возьмешь себе имя Фёдора Достоевского? Как мило выходит, что и брат-то у него Михаил, — смешок в сторону, — Всё-то учел!

— А я вижу и знаю, что ты не позволил бы мне одному за этим наблюдать. Да и отношения у них были несколько схожи… — тон заговорщический.

— О, уже знаю… Но ведь кого-то ты должен будешь воспитать супротив себе? Должен же быть некий антипод, который вырастет из твоих идей? Тот, кто придет и скажет, что счастье и свобода не зависят от веры именно в Бога. Неужели ты себе и такого художника слова нашел? —восхищение смешалось с ужасом.

                 Эли лишь лихо улыбнулся. И вновь зажегся огонь азарта в пурпурных глазах.

— А вот это уже твое домашнее задание. Найдешь ли ты его быстрее, чем он сам родится, и я его найду в новом воплощении? У тебя немного времени осталось! А я пошёл!

                 И, смеясь, он поспешил выйти, прихватив с собой меч, что стоял в ножнах около сундука. Михаил вдогонку успел лишь крикнуть возмущенное: «Ах, Ты!»

Эль стоял в саду у беседки и одним ударом о землю превратил меч в трость с набалдашником в виде головы пуделя. И обернувшись через плечо сказал:

— Чтоб не пугать их и не смущать, звать буду не по их именам, а по ролям, что придумало само человечество. Найдется Люцифер или Мефистофель, найдется и демон убийств Азазель. Ведь все они идея и концепт, что бродят средь людей! И меч я пущу к эсперам, он сам найдет нужного. Только в первозданном виде он будет пугать и привлекать внимание людей, поэтому я его скрою здесь, — и он повернул рукоятку и вытащил стилет из трости. А сейчас мне пора, ещё встретимся!

И исчез за оградкой. Михаил же остался посреди сада. И сейчас он стоит на том же месте, ветер холодный треплет волосы. Пошёл снег. И он развернулся, ушел обратно в дом. Там до сих пор хранились записи, которые он делал, пока искал подходящих кандидатов на роль Мефистофеля, что воспитает сам Эль. Под рассмотрением были и Томас Мор с его «Утопией», и Николай Васильевич Гоголь с его «Мертвыми Душами» и «Записками сумасшедшего», Михаил Булгаков и Владимир Маяковский, и даже Льюис Кэрролл, но все было не то. И вот, вновь просматривая все написанное Булгаковым, он наткнулся на одно из писем, и одна фраза зацепила его: «К той любви, которую я испытываю к Вам, после Вашего поздравления присоединилось чувство ужаса (благоговейного). Вы поздравили меня за две недели до разрешения «Багрового острова». Значит, Вы пророк», — и эта строчка стала решающей. Михаил решил просмотреть, что за человек показался Булгакову пророком. И наткнулся на того, кого обычно пропускал мимо глаз, считая, что слишком прост он для противника. Однако изучив, все что смог, осознал: только его и мог выбрать Отец себе в противоположность. В голове засела только одна строчка, уже из письма этого писателя с требованием его выпустить из страны: «Как некогда христиане для более удобного олицетворения всяческого зла создали черта, так критика сделала из меня черта советской литературы. Плюнуть на черта - зачитывается как доброе дело, и всякий плевал как умеет». Он слышал, как в голове смеется Эль и говорит, что этот подход ему нравится больше всего.

              Поиск затянулся. Пока он искал, эсперы устроили войну за книгу, но так и не нашли ее. Когда он был полностью уверен в выбранной личности и уже собрался искать Отца, в ту же минуту Он сам вернулся в дом. Яркий и сверкающий, но все так же болезненно выглядевший. Стоял, широко улыбаясь, и смотрел прямо в глаза, чем смутил Михаила. И все же он решился сказать первым.

— Я нашел…

— Тогда я предлагаю ничью, ведь и я его нашел. Вот только что!

— Что, даже не будешь спрашивать, кто именно?

— Я же знаю, что ты выбрал Замятина.

Михаил, насупившись, буркнул: «Мог бы ради проформы спросить».

Далее все стало закручиваться и принимать стремительный оборот. Чтобы ничего не пропустить, Михаил спустился к людям и стал наблюдать. Смотрел, как эсперы остервенело борются за собственную жизнь, и видел, как тяжело их существование. Ещё тягостнее было от мысли, что Отец сам все это устроил. Специально, чтоб направить их мысли, сформировать именно тот культурный и общечеловеческий климат, в котором кто-то догадается до идеи Эля.

              Михаил соврал бы, если б сказал, что он терпеливо и снисходительно относился к тем людям и эсперам, которых Он выбрал себе в подопечные. Все ему хотелось проверить, действительно ли они достойны тех ролей, что им отдали в сюжете? Поэтому ближе к самому концу, когда оставались считанные месяцы, он напросился в лабораторию Крыс.

Сейчас уже все кончилось, и занавес опущен. Они действительно справились на высшем уровне. И Михаил их простил. В конце концов, он не мог обижаться на них, ведь это значило не признавать решение Эля. Сейчас они и правда жили лучше, чем при жизни Бога.

              Когда он в последний раз был в лаборатории, Еся уже умер, безболезненно и быстро. В момент, когда появилось смятение от смерти Фёдора, он упросил Анну дать ему яду и анестетик. И стоило ему умереть, как произошел взрыв интереса к Сергею Есенину как к поэту и к его таинственной смерти.

Гоголь все ещё жив и находится в длительной ремиссии, храня секреты Жени и Фёдора. Он, как и Замятин, прекрасно знает, кто был Достоевский. Сейчас живет под своей настоящей фамилией — Яновский-Гоголь. И люди знают его как хорошего художника по костюмам в московском театре. Он первый, кто догадался, что нужно убить Фёдора, но ошибка его была в том, что похоронил тело недалеко от того самого храма, так ещё и Богу молился за упокой души Фёдора, тем самым пригвоздив Эля к миру.

В живых из приближенных к Фёдору осталось не так уж и много. Ахматова, Булгаков, Замятин, Гоголь – все они достаточно хорошо устроились в жизни. Булгаков ушел в писательство и публиковал свои рассказы про эсперов.

Анна ушла в филологию и лирику, изучать тех, кого знала как эсперов, решила узнать как поэтов и писателей и попытаться найти ответы на вопросы, почему они поступали в этой жизни именно так и отвечает ли их философия и взгляд прототипу?

А вот Женя… Когда Михаил встретил его в квартире Достоевского, он сразу увидел, что тот замыслил суицид. И Михаилу это показалось слабостью. Поэтому и сказал вслух, как бы обращаясь к Элю, что задуманное ему не понравится. Но когда Михаил встретился с Отцом после пробуждения Замятина, в палате произошел разговор.

— Как он может выполнить твое поручение, осуществить твое желание, если сам выбрал суицид? Разве может он быть Мефистофелем и Аввадоном?

Эль звонко рассмеялся.

— Мишель, милый мой! Ты упускаешь из виду главное: он в своем решении убить себя и вершить свою смерть самостоятельно пошел против главного правила, что я им ставил. «Вся воля моя, я обязан себя застрелить», – им движет желание свободы. И, раз я ему не дал умереть, он взбунтуется ещё больше. Раз я не дал ему свободы в смерти – он сделает все, чтоб вернуть свободу над своей жизнью. Когда Азазель его заберет, и они обсудят свои попытки достичь свободы, он придет к нужному заключению. И тогда он убьет Отца.

Михаил помнил свою растерянность, как он стоял посреди своей палаты и как ясно он понял: Эль все видел и давно знает, как все закончится. Он лишь ждет. И что, как только умрет Фёдор, окажется, что никакого кровного отца на самом деле Женя не убивал, что тот умер, потрясенный его душой бунтовщика и еретика. Убит был духовный Отец. Поэтому вскоре Михаил попросил разрешения нарушить собственное слово о невмешательстве и дал свой глаз Есе. Ему было жизненно необходимо хоть с кем-то из окружающих поделиться своей болью.

              Когда смерть пришла, Михаил не присутствовал там физически. Но почувствовал, как что-то внутри оборвалось, как вдруг взгляд, который он чувствовал всегда, – незримое наблюдение Отца, – угас. И стало пусто и голо. Он знал, что перерубили голову именно его мечом. Через час произошла вторая волна. Что-то треснуло, а после лопнуло, как лампочка. Это в Японии уничтожили Книгу. Люди полностью свободны от взгляда Бога и не нуждаются в покровительстве старшего брата. Мир на мгновение погрузился в мрак.

              Последний раз все приближенные к Фёдору собрались вместе и, обсудив, поняли, что про эсперов кроме них никто не помнит. И условились держать все в секрете. Никто кроме Гоголя и Замятина так и не узнал, от чего умер Фёдор Достоевский. Поистине, демон убийств и ангел Смерти. Впрочем, как сам Женя признавался ещё при жизни Фёдора, у него тысячи имен на газетных листах и в историях людей.

Последним, что Михаил слышал от Замятина, была ободряющая фраза: «Что ж, может ещё свидимся. А теперь мне пора, меня ждет одна интереснейшая дама, Мила Николаевна. Вам же просила передавать приветы. Быть может, и познакомлю вас с ней».

              Физическое тело Мишеля умерло на следующее утро лишь потому, что больше не было нужды следить за людьми. Теперь и он свободен. Как только это свершилось, он разом простил всех. Ведь действительно, облегчение, которое принесли им двоим, того стоило. И сейчас осталась лишь грусть и тоска по ушедшему Отцу. Он стоял посреди комнаты. Посмотрев на всю картину уже остывшим взглядом, он понял одно: даже самая долгая и длинная ночь встречает рассвет, и даже самый сильный кошмар развеется к концу обеда, не оставив и следа. Если человечество не погибло без Бога – это отлично. Это дает основание полагать, что, когда Человечество умрет, вселенная продолжит существовать. Отец был прав, когда говорил, что человек – создание эгоцентричное.

              Михаил в своих эмоциях забыл одно и самое главное: смерть дает ходу жизни. Ведь ровно как перегной дает питательных веществ для почвы, так и Эль, умерев, дал благодатную почву для всего сущего. Если удобрить землю, то она даст хороший урожай. Миллионы звезд смогут родиться после этой смерти. Теперь ему было спокойнее и проще. Осознав это, он почувствовал облегчение. Ведь и в него верил Эль, что он сможет жить без него.

Прошло достаточно большое количество времени, когда Мишель вновь вернулся в Дом. Он пришел умирать сам. Сад цвел и пах, прекрасно чувствовал себя и без хозяина. И, смотря на оставшиеся вещи – венок, ленты, глиняные фигурки –, он вдруг вспомнил один разговор. Разговор о том, как получил он получил одну из кличек.

— Знаешь, почему я зову тебя Хронос?

Мишель ест булку и мотает головой. Эль заправляет ему прядку за ухо.

— Потому что до твоего появления я не нуждался в исчислении времени. Оно никак на меня не влияло, оно существовало, но было столь привычным и незаметным. С твоим появлением мне пришлось придумывать как считать, в каких мерах измерять. Ведь ускорить твой рост я не мог. Ты причина, по которой Время стало значительным, обрело смысл и глубину, — Голос теплый и родной.

              Теперь остался всего один свидетель, который знал Эля, кто знал Фёдора Достоевского как эспера и то, как он умер. Он единственный на земле, кто видит пространство-время столь же хорошо, как глубину, высоту и длину. И каждый след Бога тоже ему известен. С его смертью мир полностью забудет Эля. «Хотя такое вряд ли возможно. Он ведь для них не больше, чем идея. Каждый будет читать по-разному и видеть разное. Люди больше не нуждаются в единственно верном варианте трактовок, у них есть собственные глаза» — пронеслось у него в голове, пока разглядывал выцветший листок с пометками рукой Эли. А ноги щекочет трава из фундамента.

Подняв голову к потолку, видит звезды сквозь крышу. Когда умрет уже он сам, время не сгинет вместе с ним. Он станет вновь единым со Вселенной, хаос через некоторое время соберется в точку, а после снова произойдет взрыв, создавая новый строй. И, быть может, вновь появится кто-то появится похожий на них. Хаос и Порядок… Может и нет. Но, как бы то ни было, Михаил верил, что все это не напрасно. И с этими мыслями было не страшно встретить вечный покой.

              В доме пусто. Крыша обвалилась. Печь разрушилась от старости, а украшения растащили птицы. Нет хозяев, но цветы все так же цветут. Ветер гуляет по заросшему травой саду. Лето подходило к концу.