...у Итэра жжёт в носу, но точно не из-за того, что его разбили. И Паймон замечает это, ласково касается ладони, тянет за нее.
— Итэр, ну что же ты? Все будет в порядке. Я обещаю!
Кивает машинально. Ага. Будет.
У Итэра жжёт в носу и он только устало закрывает свои глаза. Только встретились — и вот, упорхнула мгновенно с этими многозначительными фразами про путь. Да зачем путь этот? Почему нельзя пройти его вместе? Почему — моя дорогая сестра — мы не можем просто вернуться домой?
Паймон смотрит обеспокоенно, подбадривает и по волосам треплет, расплетает и заплетает заново ему косу, и путь держать снова в Ли Юэ — хоть немного отрезвляет сознание будто бы.
как же просто
по человечески
он устал
С Мондштадтом он даже не попрощался, хотя, наверное, надо бы — посмотреть в глаза одному барду, задать ему сокровенный вопрос. Но как задавать вопросы, когда в горле ком сворачивается?
да никак, в общем-то
он и не задаёт
И хотелось — очень — провалиться сквозь землю и больше не думать, ни о проблемах, ни о несчастном Тейтвате, ни об этом Дайнслейфе. Провалиться сквозь землю обратно, когда были вместе; только не получается.
Вздыхает и улыбается.
Даже если улыбку тянуть тяжело и «самый лучший компаньон» фыркает недовольно — перестань! Срочно перестань делать это со своим лицом!
И лучше бы в носу жгло от того, что его разбили.
Мысль немного дикая, заставляет резко изменить маршрут. Точно. Как он сразу не догадался.
— Ты серьёзно?
Тарталья и Паймон, кажется, синхронизировались — сказали это в один голос, дёрнулись, посмотрели друг на друга. Со смешинками у рыжего беса, с детским недоверием у подруги.
— Да.
— Ну и дурак ты, Итэр.
— А ты?
Тарталья фыркает.
Из лука Тарталья стреляет все так же отвратительно — кажется, в один момент попытался напрямую им по макушке ударить, забывшись, что у него в руках не его водяные клинки. Как можно настолько убого обращаться с этим инструментом? Ну хоть бы на умельцев посмотрел, боже-боже! Итэр даже раздражённо забирает у него лук и стрелы, натягивает тетиву (с непривычки пальцы жжёт совсем немного), точным выстрелом сбивая закатник с дерева.
— Тебе бы у Эмбер поучиться.
Звучит где-то между советом и недовольством.
— А она бы этим занялась? — с задором спрашивает, наклоняясь, чтобы поравняться в росте, — Она...
— Скаут. Из Мондштадта.
— О-о, там же был этот Двалин?
— Нет! — врывается в разговор Паймон, — Нет, нет, еще раз нет. Тебе не хватило Осиала?
Закатывает глаза и фыркает, по макушке треплет Итэра.
Отслеживает момент, когда драка утихла, чтобы подловить уколом:
— Ну и что то было, tovarishch?
Щелкает прямо перед носом, стоит путешественнику отмахнуться.
— Ну нет! Сначала мы с тобой дрались, потому что я хотел забрать сердце. Потом мы сражались с тобой рука об руку, потому что ты помогал защитить Тевкра. А сейчас что такое?
Итэр хочет снова отмахнуться, может быть, просто продолжить драку, которую сам затеял глупым, но таким верным предложением. В носу больше не щипало, зато теперь горели огнем мышцы; есть новые раны на руках, а на боку точно появится синяк. Но это все пустяки, к которым привыкаешь за время долгих путешествий.
Чайльд смотрит выжидающе, а потом этот дурной неожиданно выхватывает его меч, поднимает над головой — «хей, не дотянешься!» — смотрит заговорщицки на Паймон.
— Давай его не вернем, пока не скажет?
Подруга задумывается, хихикает, облетает того со спины, чтобы ладошки расположить на левом плече.
— Я согласна! Но ты оплатишь ужин.
— Без проблем, podruga.
Маленькая предательница, на неё даже злиться не получается.
И ему действительно не возвращают меч. Сколько бы ни пытался выхватить обратно. Не хочется думать о том, как попался в такую ловушку; идти за новым — это значит снова выкладывать приличную сумму моры, а ведь уже потратил достаточно, чтобы клинок был острым, разрезал даже воздух надвое.
смотрит
вздыхает
и все-таки начинает говорить
Он же не проиграет в этом странном пари и просто вернёт себе меч, если расскажет совсем немного? Итэр привык быть немногословным, многие его мысли скрываются за бодрой болтовнёй Паймон и это по-своему удобно.
Ничего лишнего. Ни-че-го.
— Я... видел свою сестру. А потом она снова ушла.
— Стой-стой, ту самую, о которой столько объявлений по всей столице? Неужели вы тут же поругались? — в голосе такое искреннее сочувствие: Тарталья дорожит своими младшими, а оттого ему сложно не задуматься тут же о них.
— Не совсем. Скорее, — Итэр взмахивает пальцами в воздухе, пытаясь движениями облечь мысль в слова. — Скорее, мы просто не понимаем сейчас друг друга полностью. Или только я не понимаю.
Тарталья наваливается на плечо, прижимает к себе объятиями, щекой прижимается к макушке.
— Ты же не собираешься останавливаться?
— Нет.
— Значит, tovarishch, у тебя еще получится все! Выше нос и голову, ты становишься сильнее, а твоя sestritsa просто ждёт, когда же ты её догонишь. А потом можно будет вернуться домой... о, даже лучше. Помнишь, помнишь, я звал тебя в Снежную?
Итэр смотрит на «рыжего беса». Приподнимает брови в вопросе.
— Приезжайте вместе! Мы подружимся, ты же подружился с Тевкром.
— О нет. Нет, нет и еще раз нет. — выставляет руки перед собой и отстраняется.
— Эй! Я вполне хороший друг.
— Твоя дружба — это драка.
— А твоя разве нет? Ты ко мне с ней пришёл!
— Ладно. Иначе. Есть разница между «дракой» и «попыткой убить». — вздыхает, ловя недоумевающий взгляд. Прикрывает глаза рукой. Хорошо, объяснит доходчивее. — Ты же снова решишь использовать эту свою... форму.
До Тартальи наконец доходит, заставляя хохотнуть в кулак.
— А если без неё?
— А если без неё, то она положит тебя на лопатки.
— А разве ему это не понравится? — очень вовремя замечает Паймон.
Итэр не может сдержать смешок; Тарталья — щёлкает по носу непоседу. И хочется притвориться, что все снова нормально, но Итэр вновь хмурится, опускает взгляд в свою тарелку.
— М-м. Может, еще что-то? — Чайльд подпирает свою щеку кулаком.
— Я скучаю.
Поджимает губы.
И когда Тарталья думает ободряюще похлопать по спине, Итэр усмехается немного надломлено, пробует улыбку вытягивать — ему должно хватить сил двигаться дальше, но сейчас не хватает, и в носу снова предательски щиплет.
— Если хочешь, ты можешь поплакать.
хочет. очень хочет.
так хочет, что забывается; лицо изрезано попытками улыбаться, хочет произнести лаконичное «всё в порядке», даже если «всё» уже давно нет. искать драку, чтобы заглушить поток эмоций, чтобы не вспоминать лица.
все равно вспоминается
все равно не может отделаться от этой строгой колючей эмоции и тёплого голоса, все равно вернуться тянет, даже к черту, можно и в тысячу раз ужасную бездну, только вернуться
и пойти рука об руку, снова вместе
и итэру молчать бы — рыжему подлецу нельзя доверять свою душу, у него своей за спиной не найдется, чужую — точно не сохранит
и все равно рвано выдохнуть, попробовать рассмеяться, но закрыть лицо руками и заплакать, как хотелось еще с первых секунд после встречи
— мне кажется, что я не справляюсь. но выбора у меня тоже нет.
рука замирает на спине — точно искренности не ждал
и это пробивает в какой-то поток бессвязных мыслей, где все еще пытаешься удержаться и не рассказать самого главного — сохранить под рёбрами тысячу замков и потайных дверей, чтобы не вглядывались, даже если очень хотелось бы, чтобы поняли
хотелось бы, очень
жаль, что нельзя.
Тарталье остаётся слушать. Итэр рассказывает, вынуждает разгадывать ребусы на ходу. Она «потерялась». И лишь где-то между строк звучит что-то про орден Бездны.
И черт знает, что там произошло.
Но Тарталья помнит, как ему — маленькому Аяксу — было до тошноты страшно в «Бездне». Внутри сжимается — холодным уколом напоминает и можно почти-почувствовать холодное дыхание Бездны у себя на загривке, что приходится сосредоточиться, чтобы не вздрогнуть.
Она все еще пугает — так сильно, что всё шепчет продолжать бег. И Аякс бежит сколько лет.
А Итэру — Итэру, кажется, нужно прямиком в неё нырнуть, опуститься как можно ниже — чтобы получилось дотронуться окружающих бездну звёзд — посмотреть им в глаза, чтобы достучаться до самих богов. Только в битве с ними даже острый меч, что воздух надвое разрезает, не поможет. Тарталья знает, почему тот готов рискнуть. Потому что и сам бы нырнул смотреть в глаза чудовищ, если бы почувствовал, что кому-то близкому угрожает опасность. Даже смешно — больно похожи, аж тошнит.
Поэтому кажется, словно Итэр — такой маленький, поджимающий к груди колени — так знакомо напуган и одинок; только Бездной станет заодно и весь остальной Тейтват, который, кажется, он готов уже проклинать, продолжая разгребать и разгребать чужие просьбы-проблемы. Итэр ввязался не в свою историю, не в свой мир, и ему бы бежать отсюда без оглядки, да только вот — его уже не выпустит, его самого крепкими цепями приковало.
А может, ему лишь так кажется.
Аякс же когда-то сбежал из Бездны.
(сбежал же?)
Только кажется, словно Бездна не сбежала из него самого — и тяжело тянет в груди, и отзывается перезвоном молний его глаза порчи. Сквозь рыжие ресницы смотришь и почти мерещится, как вместо Итэра тут сидит девчонка
больно
похожая
Вся история déjà vu — мороком накрывает, на языке кислотой отдаётся. Это почти сбивает дыхание, но Тарталья давно привык — сжимает пальцами сильнее Итэра (девчонку?), утешая и возвращая себя обратно.
Паймон наклоняет голову и смотрит внимательно, в глазах её так ярко сияет космос.
Объятия Чайльда медвежьи и ужасно тёплые, прижимает к себе крепко и опускается подбородком на макушку, когда путешественник наконец отключается от усталости.
— Длинный день, ага? — скашивает взгляд на Паймон и усмехается.
— Как и любой другой.
А потом еще несколько таких же длинных дней, сливающихся в неделю перед отплытием на дальние-дальние острова. Итэр уже не выглядит таким разбитым — сжал свою волю в кулак и пошёл дальше. Но что-то в нем неимоверно менялось — теперь Чайльд видит это слишком ясно. Они больше не говорили — обоим проще притвориться, что ничего не было, даже если Тарталья в спину смотрит с сочувствием. Или, может быть, недоверием?
он продолжает чувствовать где-то на периферии, что все это больно знакомо
что все уже было
что он уже и слышал, и отвечал
и что на месте итэра — мерещится кто-то другой всегда, искажённое его отражение
промаргиваться, потирать уголки глаз, улыбаться привычно, не спрашивать, но и ответа не находить
итэр ныряет все глубже, руку тянет к богам
он — паршивец — тащит других за собой
Чайльд его найдёт на скале, рядом с которой пришвартовался корабль Бэй Доу. Сядет рядом, снова растреплет волосы — к черту все попытки сделать хоть что-то аккуратное на голове.
— Скоро в путь, да? Даже жаль, что мне придётся задержаться в Ли Юэ!
— Хочешь разгромить еще и Инадзуму?
— О, нет. — всплёскивает руками, — Там и без меня проблем предостаточно.
— Неужели? Что-то хуже тебя? — получив щелчок по носу, потирает его, — Ну эй. Не обижайся.
— Не влипай в неприятности, ладушки? Ты обещал мне и Тевкру, — хитро прищуривается. — Хотя за тобой присмотрит моя sestritsa, не переживай.
Наверное, ему стоило бы. «Sestritsa» Тартальи — вряд ли хороший союзник.
Тарталья молчит о том, что ему снова мерещится в силуэте мальчишки — его сестра.
Итэр молчит о том, что он боится, что в этот раз смерти все-таки проиграет.
Улыбаются — на прощание.
Звёзды дышат им обоим в загривок. Шепчут: «продолжай свой бег».