Есть среди защитных механизмов психики один потрясающий зверь по имени Сублимация. Когда я была ещё очень маленькой и, соответственно, не шибко умной, на музыкальной литературе (это если что очень занудный предмет, во время которого я чаще всего сладенько так дремала)мы проходили творчество Шостаковича, а конкретно – его седьмую симфонию.

Кто не шарит за тему, для тех поясню. Это произведение композитор писал с самого начала Великой отечественной войны. Начав работу над ним в тогда ещё Ленинграде, Шостакович не только творил, но и принимал участие в обороне города. Позже, когда композитор был эвакуирован, работа продолжилась. Когда симфония была дописана, её партитуру доставили в блокадный Ленинград самолётом. Оркестр собирали по всему городу и даже на передовой. Вы представляете себе, что это – постоянные бомбёжки, страх, неопределённость. А люди собрали оркестр. Собрали, сыгрались – и симфония была исполнена, в последствии став символом мужества и стойкости Ленинграда.

«Седьмая симфония возникла из совести русского народа, принявшего без колебания смертный бой с чёрными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний».

Это выдержка из статьи Алексея Толстого, которая была использована в качестве эпиграфа для концертной программки. Концертной программки в блокадном городе.

Сидя на нудном занятии и слушая эту историю, я впервые задумалась по-настоящему: как такое возможно? Как в подобных условиях люди могут творить? Откуда берут силы? Разве может ужас приближающихся колонн неприятеля перевоплотиться в музыку?

Ответ на этот вопрос я смогла получить много позже.

Вам знакомо имя Виктора Франкла? Полагаю, если вы учились в университете и слушали курс общей психологии хотя бы немного внимательнее, чем в своё время я – занятия по музыкальной литературе, это имя должно всколыхнуть хотя бы немного туманных воспоминаний.

Да, от музыки мы наконец переходим к психологии, к человеку, который, находясь в немецком концентрационном лагере, сумел не только выжить, но и стать основоположником целого направления в психологии

В отличии от психотерапевтов того времени, Виктор Франкл ставил на первое место поиск смысла жизни, веря, что Человек может пережить любые лишения. А вот, если лишится смысла – он обречён.

Немецкие концентрационные лагеря были филиалами ада на земле, очагами бессмысленности, и многие узники предпочитали оборвать мучения, наложив на себя руки.

Ко времени пленения Франкл уже был состоявшимся психотерапевтом. Его смыслом стала помощь другим узникам, а ещё – восстановление рукописи, которую он потерял.

Франкл находился в тех же условиях, что и прочие, но снова и снова он находил в себе силы поддерживать ближних, и именно это спасло его самого.

«Первыми сломались те, кто верил, что скоро все закончится. Потом – те, кто не верил, что это когда-то закончится. Выжили те, кто сфокусировался на своих делах, без ожиданий того, что ещё может случиться».

Художники, музыканты, поэты, учёные - каким бы странным это не казалось, в сложные времена именно они оказываются в самом спасительном положении.

Кризисы подталкивают тех, кто никогда не творил, погрузиться в творчество.

Так работает психика. Это и сублимация, и эскапизм. Переместив фокус внимания с обдумывания перспектив, тоски о прошлом и тягот настоящего, человек может высвободить ресурсы, о которых даже не подозревал.

Это объединяет те две истории, которые я сегодня затронула.

Ленинградский оркестр и №119104 из Аушвица продолжали делать то, чем жили. Ни ради будущего или прошлого, а ради настоящего. Ради людей, чей боевой дух они могли поднять, ради других заключённых, для которых разговор с удивительной внутренней силы человеком становился последним лучом надежды.

Войны и такие кризисы, как минувшая пандемия, всегда порождают бум в мире искусства. Поэзия, книги, симфонии. Людей привлекает трагизм этих событий. Всё, что создаётся после – становится данью памяти. Но то, что создаётся в процессе – это не только искусство.

Когда я читаю стихи, написанные в окопах, или снова переслушиваю седьмую симфонию, я знаю, что это – не просто музыка, а сублимация и эскапизм, которые, согласно Франклу, спасали своих создателей.