Очки со стуком падают на стол.

Я растираю пальцами глаза, дожидаюсь лиловых фосфенов и вздыхаю. Ноутбук мигает маленькой зарядкой.

Колени хрустят, когда я со стоном выползаю из-за рабочего стола, а потом ещё и воют пронзительно по пути на кухню к девятой чашке кофе. Будет очень забавно умереть в моем возрасте из-за кофе. Это мой эксперимент: сколько я смогу выпить за работой, прежде чем меня схватит инфаркт.

Но около чайника лежит не одна из сотни продолговатых пачек Нескафе, а телефон, который угрожающе стреляет в меня пятью пропущенными от Бебура. Я морщусь. Обычно болтать с ним можно часами, но последние несколько недель почему-то практически невозможно слушать его без отвращения и злости. Не знаю. Может, у него нос осторожно перешёл в режим заложенного, вот по ушам и режет.

Но я всё же набираю его и, поставив на громкую связь, принимаюсь искать что-нибудь похожее на еду. Бебур отвечает, еду найти не получается. В целом, эмоции больше похожи на негативные.

— Боже мой, Арс, я уж подумал, что ты сдох, — без вступлений вздыхает он, а мне почему-то на секунду становится стыдно, что я не хотел брать трубку. Старый добрый Бебур. Мог бы податься в артисты, но шляется по военной прессе.

— Мне уже можно оскорбляться?

— Ага, ещё чего. Оскорбляться он будет. Почему ты, тебе вообще можно вести себя обиженно, ну, ебало кислить, а только ты меня задеваешь, так сразу, ой, блять, посмотрите, чё это такое ваще.

— Ты посраться позвонил? — можно было бы действительно поругаться, но у него в голосе так и сквозит шутка, да и заводиться на подобное — не в моем стиле.

Он молчит несколько секунд, а затем тихо вздыхает. Я роняю ложку в раковину. Нехорошо.

— Ты как ваще? Так ничего и не вспомнил?

Я снова растираю пальцами глаза, кажется, оставляю на лице малиново-вареньевые разводы, и тоже вздыхаю.

— Мы же недавно это обсуждали. Нет, не помню. И твои вопросы делают только хуже.

Срываюсь. Стыдно. Кусаю губу и жду ответа. Он действительно волнуется, как друг, а я его вот так… некрасиво.

— Да-да, я знаю, знаю. Просто ты же тоже пойми, у нас вся редакция дико волнуется. Я волнуюсь. Ты просто пропал там. Ну типа. А нам как по-твоему реагировать? Да мало того, что пропал, ты ещё и не говоришь, чё там было. Ну. Ты реально думаешь, что трюк с потерей памяти прокатит? Даже заметочку не написать. Да у нас тут каждый второй порывается сбацать непонятно что про тебя, я с парнями пока сдерживаю, но имей в виду, когда вернёшься — тебя будут допрашивать под пытками.

Я морщусь.

— Если вернусь.

— Ой блять, — я аж вижу, как он закатывает глаза. — Не неси херню. Я же лучше всех знаю, зачем ты в этом варишься. Несёшь людям свет и всякая другая хуйня. Не делай вид, что мы с тобой не бухали каждую пятницу, я о тебе все знаю.

Я снова морщусь.

— Андрей, пожалуйста, давай закроем тему. Мы уже обсуждали это.

— Тц, ладно. Ладно, извини, да это я чего-то, э, не в свое дело лезу. Просто хочу сказать, что если тебе нужно с кем-то поговорить, то я всегда на проводе. Кроме тех моментов, когда трахаюсь, не звони мне в это время больше, пожалуйста.

— Ой бля. Пока, ёбырь великий, — выдыхаю я с улыбкой и сбрасываю. Ладно. Не так уж и страшно. Вот только надо сразу же положить телефон экраном вниз, чтобы не дай бог не зацепиться взглядом о десятки сообщений в строке уведомлений. Папа, Мама, Серёжа и… Да и всё. Видимо, они скооперировались и начали работать вместе, потому что уведомлений от каждого чата примерно одинаковое количество. Сережа уже несколько раз приезжал из Москвы, околачивался под окнами и просил поговорить с ним, но потом, видимо, понял, что дело плохо и решил подождать, пока я оттаю. Наверное, он так думал. Не очень на него похоже (он обычно вообще не думает, ха-ха-ха), но как версия допустима. В конце концов, я просто… Мне просто плохо, считайте, заболел лёгкой простудой, скоро все пройдёт и

Дальше думать нельзя, иначе окунусь совсем уж во мрак. Лучше вообще не думать о том, что будет дальше: меньше разочарований.

Но тепло. Да, тепло. Так долго я жил в холоде и страхе, и вот, на этой самой кухне, где не осталось целой посуды, мне впервые спокойнее, чем когда-либо.

Как будто уходит последний насморк и глаза уже не режет солнечный свет, а несколько деньков больничного ещё есть в запасе.

Я специально задеваю голыми пятками паркет, шаркая в сторону дивана, на котором развалилась Рашпу. Она следит за всеми моими передвижениями по квартире, и я уверен, что если бы коты умели закатывать глаза, то у нее была бы та же проблема, что и у мопсов. Частых закатываний глаза бы не выдержали. Картинка мелькает в голове и я морщусь, запуская пальцы в серые колтуны на животе.

— Ра, как так можно. Вся в хозяина. Помяни мое слово, люди и кошки с кислым ебалом заканчивают плохо.

Она не двигается и я перетаскиваю ее горячую тушку на подоконник, игнорируя возмущенное мяуканье. Кошка несколько секунд дуется на меня, но потом сдается и складывается на широкой подушке, пока я шарю руками в поисках пульта. Безуспешных, кстати.

Тянусь чмокнуть ее в лоб, но взглядом она явно даёт понять, что могу остаться без губ.

— У-ю-ю, какой ты кыс.

Кыс мяукает. Я собираю серую шерсть на рукава, выглаживая блестящие бока.

— Жиробасина какая, жрать надо меньше.

После такого обвинения она себя чмокнуть все же разрешает, и я довольно возвращаюсь к поискам, которые опять оказываются безуспешными.

— Ра, куда мы пульт дели? — кошка беспристрастно вылизывает лапу. Я вздыхаю. — Вот именно, я про это же. Как нам пропагандой теперь питаться?

До ноута за столом идти слишком лень, а диван такой удобный, но спать не хочется, да кто вообще сейчас спит. Можно попытаться дотянуться до книжной полки возле двери, но это так далеко-о-о-о…

В дверь трезвонят и я со вздохом поднимаюсь. Ладно, все равно искать пульт надо было. Шаркаю тапочками до коврика с дурацкой надписью «welcum», который надо бы выкинуть, но это ж мем и подарок сокурсников, так что жалко. Звонок не утихает.

— Да сейчас, сейчас. Бля, Ра, не дай бог выбежишь.

На лестничной клетке никого. Только пахнет плохо и скрипит не закрытая форточка. Я выглядываю подальше, хочу посмотреть, не стоит ли кто этажом выше, дожидаясь меня с камерой, да и хотя бы окно закрыть, чтоб не скрипело.

Но наступаю на что-то.

Под моей дверью лежит черный пернастый комок размером с ладонь. Кровь, смешиваясь с чем-то белым, ползет к моему порогу. Я чувствую, как стопу щекочут холодные капли.

Птичье молоко.

Салфетка летит в мусорку. Вы снова в машине. Тёплой. Сиденья кожаные. И не тошнит почти. Впереди ещё несколько сотен километров. Лес, поля. За пять с половиной минут вы съели хот-дог. И где-то пали тысячи легионов.