Цзян Ваньинь дошел до Илина за несколько дней. Будь у него Саньду, полет занял бы сильно меньше: если не останавливаться, то можно долететь от Пристани Лотоса всего за полдня. Сюда он пришел к полудню. Солнце спряталось за бледной завесой облаков. Душно и тяжело. Цзян Ваньинь оглянулся: его могли поймать где угодно. Но, вспомнив зачем он здесь, отряхнулся и смелым шагом вошел в город.
Нападение на Пристань Лотоса заставило его вспомнить об одной легенде и из последних сил поверить в неё: в округе Илина, где-то на горе, жил Старейшина, который мог ему помочь.
Цзян Ваньинь подошел к лапшичной повозке, чтобы купить еды, и едва он потянулся в карман за кошельком, холодная цепкая рука схватила его за запястье и потянула куда-то в сторону — в узкий проход меж домов. Сердце замерло, и Цзян Ваньинь оцепенел.
— Чего встал? — Он даже не успел увидеть, кто перед ним, как на голову свалилось тёмное тяжелое покрывало. — Надевай живо! И колечко своё спрячь. — Цзян Ваньинь спрятал руку с Цзыдянем в рукав — это оказался старый, пропахший сырой землей халат. Прождав пару моментов, его вновь вытащили на освещенную солнцем дорогу. — Идем. — Со всех сторон зашумела улица. Он смотрел себе под ноги. От руки шли леденящий холод и тонкая аура темной ци. Цзян Ваньинь приподнял голову и чуть сдвинул капюшон, но увидел только узкую спину в таком же старом тряпье и потемневшей от старости доули. Что, черти возьми, происходит? Человек резко остановился и наклонился к нему: — Замри и не дыши, — но тень от шляпы закрыла почти всё его лицо. И резко повел дальше. И тут Цзян Ваньинь увидел: красные пятна вэньских одежд и тяжелый топот, — и невольно задержал дыхание.
Они прошли в нескольких шагах от солдат. Ци застыла в его теле, а сердце будто перестало биться от гнева и потяжелело. Поравнявшись с ними, его путник сжал руку крепче. Цзян Ваньинью казалось, что его держит мертвец.
За городом они вышли на тропу, что вела в горы — тонкую, едва затертую шагами. Цзян Ваньинь немного сдвинул капюшон с лица и зажмурился от яркого света.
— Рано. Я бы прошел еще немного, — сказал странный человек, и, когда они спустя три десятка шагов вышли к перелеску и последняя крыша в Илине скрылась из виду, его руку отпустили. Цзян Ваньинь наконец смог поднять голову и рассмотреть того, кто его спас. — Я не советую тебе его снимать, пока ты еще здесь. — Он развернулся, и Цзян Ваньинь замер.
На миг ему показалось, что перед ним стоит его ровесник. Такой же юный, как и он. Но эта юность лишь ему померещилась – перед ним был человек без возраста. Цзян Ваньинь насторожился: может, он наткнулся на досовершенствовавшегося даоса, о котором никогда не слышал?
— Ну? — Заклинатель дернул подбородком. — Чего рассматриваешь?
От него вновь потянуло тяжелой темной ци, и Цзян Ваньинь передумал: перед ним призрак. Точно призрак.
— Ничего, — он покачал головой. Рука сама потянулась к поясу, но тут же опустилась: меча при нем все равно не было. Он сжал пальцы и стряхнул это ощущение с руки. Наклонился в поясном поклоне. — Благодарю вас за помощь.
— А-а-а, да было бы за что, — призрак махнул рукой и развернулся к тропе, ведущей вверх. — Идем. В городе делать нечего.
— К-куда идем?..
— Ко мне, — призрак кивнул на гору – почти холм, самый непримечательный в округе. — Патруль будет стоять до утра, а то и дольше. Что, хочешь, чтобы всё пошло насмарку? — Цзян Ваньинь в странном чувстве покачал головой и пошел следом, нащупывая в кармане край бумажного талисмана. — Кстати, а ты куда шел? — Доули покачивалась в такт шагам. — В такую даль от Юньмэна не заходят.
Цзян Ваньинь вздрогнул. Он сам пришел в Илин не в своей одежде, колокольчик был спрятан, меч — и тот не при нем. При желании его можно было принять за бродячего, только напуганного и голодного. Он бросил взгляд на Цзыдянь, мирно спавший на его руке.
— Я ищу Старейшину.
— М? – Призрак развернулся.
— Старейшину здешних мест.
— А у тебя что — к нему какое-то дело? — Он усмехнулся и, спрятав руку в грязном рукаве, убрал ее за спину.
Цзян Ваньинь кивнул.
— Где я могу его найти?
Склонив голову, призрак пристально вгляделся в его лицо, что у Цзян Ваньиня по телу прошла дрожь. Доули вновь закрыла его лицо в тени, только сверкнули серые, как утренний туман, глаза.
— Пошли. — Он вновь взял его за руку и повел вверх по холму. Его рука стала едва теплее. Может, он все-таки заклинатель? Цзян Ваньинь тяжело сглотнул. Ноги сами несли его следом.
Они прошли мимо ветхого, гниющего забора, и виски Цзян Ваньиня сдавило напором темной ци. Пальцы на запястье сжались крепче.
— Не обращай внимания, тебе ничего не будет.
Здесь было холодно и жутко. Казалось, он умирал от духоты пару кэ назад, а теперь он стиснул зубы и пытался согреться от течения ци как мог.
Гора словно горела изнутри темной энергией.
Они прошли мимо заброшенных построек, разбитых могильников и искореженных деревьев, пока впереди не показался темный грот и ведущий его спутник шагнул по выбитым в земле ступеням. И здесь, почти на вершине, стало легко и снова пригрело солнце.
Цзян Ваньинью показалось, что их путь длился чуть короче целой вечности.
Он облизал пересохшие губы.
— Где мы?
— На Погребальных Холмах. — Заклинатель снял доули и бросил куда-то в траву. — А где ты надеялся встретить Старейшину? — И выразительно на него посмотрел.
Цзян Ваньинь ощутил себя самым глупым человеком в цзянху.
— Так вы и есть…
— Старейшина Илина? Ну, вроде так говорят. — Цзян Ваньинь в спешке сложил руки в приветственном жесте и склонил голову, но Старейшина тут же поморщился и отмахнулся. — Не надо. Уже поздоровался.
— Вы спасли мне жизнь. Я благодарен вам и обязан жизнью взамен.
Старейшина устроился на старенькой, плохо сбитой табуретке и весело на него посмотрел. Впервые за их встречу он оживился.
— Не разбрасывайся такими словами, а то могу и воспользоваться. — Он кивнул на место перед собой. — Не стой на входе, иди сюда.
Цзян Ваньинь подошел ближе, стянув наконец с себя старые тряпки. В пещере было прохладно. Старейшина снял с пояса мешочек, развязал тесемки и запустил туда руку.
— Я знаю, зачем ты пришел, — он вытащил несколько орешков и покатал их в ладони. — Очень жаль, что ты пошел ко мне.
Цзян Ваньиня словно окатило водой. Он смотрел, как Старейшина с задумчивым видом перебирает орешки, и впервые с момента пожара почувствовал кошмарную слабость во всем теле от долгого изматывающего пути.
— Что вы имеете в виду?
— Я не хочу заключать с тобой сделку.
— Откуда вы знаете, что…
— Я всё знаю, — Старейшина помахал рукой, словно отгонял назойливых мух. — Не спрашивай даже откуда. Ты пришел, чтобы отомстить за семью и свой орден. Я тебе тут не помощник.
— П-почему?
— Это плохо кончится. — Ловким движением он наконец закинул орех себе в рот и, громко щелкнув скорлупой, выплюнул ее в ладонь. — Я заключаю сделки только с теми, кого мне не жалко.
— Но…
— Оно того не стоит. На вот, — он сунул ему в руку пару орешков и принялся дальше щелкать свои.
Цзян Ваньинь раскрыл ладонь и невидящим взглядом уставился на два несчастных ореха. Круглых и темно-коричневых.
— Но я шел сюда… столько дней…
— Так оставайся, — он убрал орехи в карман, потянулся вперед к котлу и, подняв крышку, звонко погремел ложкой о стенки, что-то соскребая. — Ты так долго до меня добирался. Видишь, я один, мне скучно. Оставайся. Нам вдвоем будет очень весело.
Цзян Ваньинь опустился на каменный пол и обхватил голову руками. Всё зря. Всё было зря, и дни в бегах до Илина тоже были зря. В сердце опустело так, как не было пусто в ночь после падения Пристани. Совсем, совсем ничего не осталось. Он крепко зажмурился, сделал глубокий выдох и выпрямился.
— Я уйду завтра утром. Простите, что потревожил.
Лицо Старейшины смешно вытянулось.
— Да брось, — он сунул ему в руки миску с мокрой лапшой. — Ты поешь, потом уже думай. — Ноги едва держали его, и он опустился обратно на каменный пол. Что же, что же ему теперь делать? — Слышал, что говорю? Ешь, пока свежая. Вчера готовил!
Цзян Ваньинь посмотрел на его довольный, сытый вид. Не так он себе представлял того, о ком рассказывали в старой легенде. В горле стоял ком, в животе было совсем пусто. Нехотя он принялся за еду. Только попробовал немного из миски, как тут же выплюнул и чуть не бросил чашку о пол. Лапша оказалась холодной, мокрой и жутко острой.
— Что это?!
— Что? — Старейшина ненадолго оторвался от своей миски. — Лапша.
— Я понимаю, но почему она… — Цзян Ваньинь старательно вытер рот рукавом. — Такая…?
Мерзкая.
— Ой, ну подумаешь, она не такая уж и плохая.
— Она кошмарно острая!
— Всего чуточку. — Старейшина уплетал свою порцию, даже не дрогнув. — Не нравится — никто не заставляет. Другой еды все равно сейчас нет.
Цзян Чэн заглянул в свою тарелку: лапша была похожа на червей, плавающих в ярко-красном супе. Сделав над собой усилие, он попытался поесть еще. Хватило его едва на пару ложек.
— Я не могу.
— Ладно! — Старейшина забрал из его рук миску и в два счета доел остатки. — Вон там, — он указал на дальний темный угол пещеры, в котором были навалены шкуры и какое-то тряпье. — От сердца отрываю свое самое лучшее место.
Поднявшись, Цзян Ваньинь с недоверием пошел туда: пахло от спального места жутко. Но на камне спать было не лучше. Осторожно опустившись на мятую старую шкуру, он лег на бок и подтянул колени к животу. За два мгновения его сморило, и он провалился в тяжелый сон.
Проснулся он уже глубокой ночью. Где-то за спиной рядом горел костер, и темная, сгорбленная фигура отбрасывала пляшущую тень на стену пещеры. Цзян Ваньинь не чувствовал ничего, только страшную слабость по всему телу.
— Я знал, что ты придёшь. И даже знал, что ты придешь сегодня. Я знал, что обязательно с тобой встречусь. Так жаль, что ты пришел ко мне из отчаяния.
Пелена дремоты еще не спала с его глаз, и Цзян Ваньинь видел его совсем размыто. Он приподнялся на постели и сел. Здесь, на вершине, было жутко тихо, даже ветер не выл и не кричали вдали животные.
— Придешь сюда? — Старейшина посмотрел на него через плечо.
Цзян Ваньинь глубоко вдохнул и поднялся. Тело ощущалось так, словно он спал неделю, а не несколько часов. Но он не мог быть уверен и в этом.
— Выспался?
— Не уверен. — Цзян Ваньинь присел рядом на поломанный табурет, едва удерживая равновесие на шатких ножках. У костра было немного теплее.
Старейшина задержал хитрый взгляд на его лице, и уголок его рта дрогнул в усмешке. По спине Цзян Ваньяиня прошёлся холодок. Старейшина протянул руку к его лицу, но так его и не коснулся.
— Красивая у тебя заколка, — со странной тоской сказал он, погладив пальцем ее тонкий край. — Подаришь мне потом?
Цзян Ваньинь осторожно кивнул.
Старейшина вытащил из рукава яблоко и со звонким хрустом откусил. Отсветы от огня плясали на его худом лице, делая его поистине жутким, но — удивительно, — страха Цзян Ваньинь не ощущал.
— Будешь? — он протянул ему яблоко, белеющее своей надкушенной стороной. Цзян Ваньинь отмахнулся. — Не, не, ты попробуй. — Лицо его вновь стало веселым.
Цзян Ваньинь осторожно взял яблоко из его рук и надкусил с обратного бока. Во рту тут же стало кисло и горло сжало спазмом. Он начал задыхаться.
— Жуй-жуй , это пройдёт.
Цзян Ваньинь сделал над собой огромное усилие и разжевал кусочек. Боль отпустила, теперь в рот как будто набился песок. Мерзкий сухой песок.
— Теперь мы с тобой связаны, — Старейшина забрал яблоко обратно и продолжил его есть.
— Как это?
— А вот так. Разделил со мной одно яблоко — считай, ты от меня не отделаешься. — Он прищурил глаза и звонко засмеялся, что смех гулко отлетел от каменных стен. — Шучу! Просто тут другие яблоки не вырастут. Что есть, то есть.
— Они совершенно отвратительные, — Цзян Ваниьнь отплевался.
— Ну-ну. И к таким привыкаешь, за неимением других.
Они посидели еще немного в темной, вязкой тишине.
— Вы действительно не станете мне помогать?
Старейшина нервно качнул головой.
— Это будет слишком дорого. Ты мне нравишься, я не хочу так поступать с тобой.
— У меня всё равно ничего не осталось.
Старейшина развернулся к нему.
— Дай мне взглянуть на тебя еще раз. – Он сжал его лицо в ладонях, боги, ледяными, будто из замерзшей реки, и развернул к оранжевому свету от костра. В глазах заплясали огни, будто он перегрелся на жарком солнце. Все тело натянулось, как струна, пока Старейшина вглядывался в него и видел, казалось, кого-то совершенно другого.
Словно видел в нем кого-то давно знакомого и незабытого. Цзян Ваньиню с каждым мгновением становилось странно от его взгляда, в нем пытались в нем кого-то разглядеть. Внезапно напряженные морщины у глаз Старейшины разгладились, и он смотрел на него пронзительно и мягко.
— Хорошо. Я могу сделать так, что ты не почувствуешь боли. И дам тебе то, чего ты так сильно хочешь.
Цзян Ваньинь облизал пересохшие губы.
— Взамен?..
— Взамен на твою смерть.
— А как я умру?
Старейшина сжал рукой его щеку, провел пальцем по сухой губе – шероховато и осторожно.
— Откуда мне знать?..
Цзян Ваньинь и не заметил, как расслабилось его тело. Как расслабилось его лицо, лежащее в ладонях.
— Я согласен. — На миг ему показалось, что он уже видел его раньше. Что это такой же юный, как и он сам человек, и руки у него теплые. И, наверное, он не зря сюда так спешил и все-таки дошел. Старейшина не отпускал его до сих пор.
— Конечно. Самое печальное, что ты действительно иначе не сможешь, Цзян Ваньинь. Как бы хотелось, чтобы ты этого не делал, но видит свет — с тобой все слишком сложно. — Его юные серые глаза смотрели на него с последней грустью. Цзян Чэн весь замер, задержав вдох, Старейшина словно сжал рукой его сердце. — Я приду за тобой, Цзян Ваньинь, когда придёт время, и заберу тебя с собой. Ты поймёшь, когда именно. Обязательно поймёшь.
Цзян Ваньинь прикрыл глаза. Его уволакивало в сон, как будто не было ничего до и не будет ничего после. Шепот Старейшины прозвучал совсем близко:
— Можешь звать меня Вэй Усянь.
И он коснулся холодными губами его горячего лба.