— Добро пожаловать в Мондштадт! — рыцарь выверенным движением отдал честь, заставляя лучи восходящего солнца по новому заплясать на доспехах.
Аяка подавила в себе вздох удивления. В поместье Камисато стражники тоже отдавали честь при ее приближении, но и металлических доспехов на них меньше, и то её родной дом, а не вход в город. Неужели они встречают так всех?
— Почетный рыцарь, вы к нам надолго? Простите, мы не можем доложить о вашем прибытии действующему магистру в данный момент, но если не затруднит подождать буквально меньше часа, — ответ нашелся сам собой, а Аяка ощутила невольную гордость за Люмин. Нет, конечно, она знала, что любимая — почетный рыцарь, но услышать это в Мондштадте, в разговоре стражи, сродни моментам, когда Тома в детстве приносил сладости к ней в комнату после целого дня обещаний: вроде и так не сомневалась, а все равно приятно уже не просто верить.
— Привет-привет! Паймон рада снова оказаться в Мондштадте! Мы приехали ради вашего знаменитого праздника, надеюсь, на нем есть какое-то особое блюдо! — Люмин и Аяка кивнули, соглашаясь со словами своей подруги.
А потом раздались шаги. Именно тогда Аяка поняла, что ещё удивило её в Мондштатде: по разговорам о городе складывалось впечатление, что жизнь в нем не затихает ни на секунду, а сейчас, кроме шагов, да едва слышного звука работающих мельниц, не раздавалось ничего. Не бегали дети, не проходили загруженные взрослые, даже животные, казалось, и те исчезли: в проеме ворот их видно не было. Люмин тоже это поняла, достала меч, буквально на шаг, но выдвинулась вперёд, готовая встать на их с Паймон защиту.
В воротах показался их ровесник. Прижимая к себе арфу, как самую главную свою драгоценность, он приближался к ним, счастливо улыбаясь. Кажется, он не собирался нападать.
— Значит, мне не показалось, и это всё-таки голос Паймон зазвенел на всю округу! — парень остановился, дожидаясь, когда они подойдут.
— Венти.. — Люмин приблизилась к нему и обняла, — а где весь город? Я испугалась, что случилось что-то, пока нас не было.
Парень улыбнулся такой беззаботной улыбкой, что Аяка вспомнила — они вообще-то приехали на праздник. Отдыхать, а не распутывать очередной клубок страстей, связанных с архонтами. Поэтому стоит отпустить все это и просто весело провести время в городе, который она хотела посетить с детства: Тома заразил ее этой стратью едва ли не в первую их встречу.
Аяка улыбнулась от того, как это было давно.
А Венти уже шагнул вглубь Мондштадта, красивого, наряженного, но все ещё пугающе пустого, уводя их за собой.
— Давайте быстрее дойдем, а то скоро закончится, и потом мест не найдем, лучше сейчас сядем, и я вам все объясню.
Люмин кивнула, взяла за руку, переплетая их пальцы, и они пошли. Аяка млела от этого жеста: его использовали многие, особенно девушки, даже если они были подругами, но сама она впервые так начала ходить именно с Люмин, и оттого это было безопасно и казалось только их жестом. Таким же трепетно-удивительным, как и все в её жизни с тех пор, как эта путешественница появилась. Таким же, как и сама Люмин.
***
— У меня и остальных к вам очень много вопросов, но я вижу по вашим лицам, что меня живьём съедят, если я не отвечу на ваши, а у нас не так много времени, чтобы успеть все, поэтому приготовьтесь внимать древнюю легенду. — Люмин заинтересованно проследила за бардом, когда они остановились на площади около статуи Анемо архонта. Паймон тоже подалась вперёд, поэтому Аяка предположила, что обычно за этим следуют какие-то вселенские тайны о зарытых сокровищах или бесплатной еде: Паймон так остро не реагирует ни на одну другую тему для разговоров.
— То, что должно быть поведано, всегда звучало странно. Наверное, это одна из тех редких историй, что древна как мир, поэтому даже в старое время она казалась старой, и оттого вызывала недоверие. Она не повествует о воителе, победившем чудовище, или о поваре, нашедшем идеальное блюдо, но она говорит о куда более сказочных вещах.
Рассказывают, что именно в этот день можно встретить магистрку Джинн, добровольно пришедшую в Долю Ангелов, — под конец фразы бард рассмеялся, заметив их лица. А потом, видимо, желая закрепить успех, продолжил — а ещё сегодня скидки на одуванчиковое вино, и мне кажется, что эти вещи связаны. Но никаких особых блюд к сегодняшнему дню не готовят, спешу тебя разочаровать, Паймон.
Паймон грустно вздохнула, и Аяка её отчасти понимала: очень обидно получить не балладу, а слова о скидке на вино, которое, судя по словам Люмин, им не нальют. Но это было лишь отчасти, все остальное в ней живо реагировало на каждый звук барда, все ей казалось новым и завораживающим. Даже магистрка Джинн, которая почему-то добровольно приходит в таверну лишь раз в год.
— А что касается того, где все жители, то они там, — бард кивнул себе за спину. — Мы же в Мондштадте, тут ни один праздник не проходит без службы в честь Барбатоса, вот все и стоят сейчас в соборе.
Аяка и сама догадалась, что в соборе идёт служба: оттуда раздавался шум, какой неизменно производят люди; но она не думала, что там находится весь Мондштадт.
— А мы разве не должны в таком случае тоже туда бежать? — Аяка, расслабившаяся на столько, что облокотилась на Люмин, в ту же секунду подобралась. Не хотелось бы рассердить архонта в первый же приезд на его территорию, пусть Люмин и говорила, что она и Барбатос друзья.
Бард посмотрел непонимающе, и даже Люмин с Паймон перевели на нее взгляд.
— Зачем? — Венти, кажется, правда не задавался этим вопросом, и в его планах даже не было посетить собор. Видимо, она где-то сглупила.
— Так.... Если служба в честь архонта, а я, чужеземка, пропустила её, не будет ли он гневаться?
Бард улыбнулся, опять одной улыбкой отгоняя все страхи, и Люмин едва слышно захихикала.
— Я думаю, что он не обидится, — и, заметив непонимание на ее лице, продолжил, — он же архонт свободы. Делай, что хочешь, можешь даже не верить в него? Да и вы из путешествия, опоздали, смысл сейчас вламываться.
Аяка кивнула, принимая этот ответ, и задала следующий вопрос, который крутился у нее в голове с самого начала:
— А почему ты не с ними?
— У меня новый инструмент, надо было его настроить, приноровиться, распеться, чтобы на празднике не оплошать, так что мне великодушно разрешили почитать молитвы вчера, так как забрать у мастера я мог только сегодня.
Венти кивнул в сторону арфы, которая лежала у него на коленях. В самом деле новая.
***
Когда толпа хлынула вниз по лестницам, Аяка поняла, зачем бард привел их сюда. Казалось, что всю Инадзуму запустили на одну небольшую площадь, до того много людей толпились, едва ли не наступая друг на друга. Пробиться сквозь нее ближе к собору было бы сложно, а именно там, на балконе, по словам Венти, начиналсь вторая часть праздника. Благо, все тот же Венти, услышав первых вышедших, потянул их на середину площади: так, чтобы балкон было хорошо видно и не надо было закидывать голову.
Среди спускающихся горожан острыми зигзагами носилась странная красная молния: обегая посторонних, она определенно приближалась к статуе, возле которой они стояли. И хотя Аяка следила за ней, момент, когда красная молния оказалась рядом, она упустила. И оттого сильно испугалась, когда эта девушка чуть не налетела на Люмин.
— Какие люди!!
— А Паймон?
— И Паймон! — девушка заключила в крепкие объятия сначала Люмин, после Паймон, а затем обернулась на неё. Аяка подумала, что Мондштадт слишком странно не нее влияет, а ведь она думала, что это только у Томы есть способность к ее успокоению, но, по видимому, это дар анемо архонта ко всем своим жителям. — Я Эмбер, скаут Ордо Фавониус. А вы не похожи на жительницу Мондштадта, и я должна попросить вас представиться, но если вы с Люмин, то я, пожалуй, спрошу можно ли вас обнять, — Эмбер выпалила все это на одном дыхании и протянула сначала одну руку, видимо, по привычке здороваясь с гостями города, а после раскрыв уже обе для объятий. Аяка не собиралась ей отказывать.
— Я Аяка, и да, я не из Мондштадта, я приехала с Люмин и меня можно обнять.
Когда все познакомились, Эмбер не убежала, а осталась рядом с ними. Аяка сначала сомневалась, может ли эта девушка вообще стоять на месте, казалось, что её разорвет, если она не выпустит энергию, что слишком быстро накапливалась в ней, но нет: мимо них проходили другие жители Мондштадта, кто-то отставший — ища друзей, кто-то — тихий уголок, в котором будет поменьше народу, а Эмбер оставалась рядом.
— Итак, рассказывайте. Чего вы на меня так смотрите, Люмин, ты где нашла такую шикарную подругу, и...
— Девушку.
— Де.. да ладно, — Эмбер обернулась к ней и на её лице чуть ли не крупными буквами писалось удивление. — Жесть вы девочки, завидую.
— Кому из? — Аяка решилась на вопрос. Нет, она любила такой тип людей: она всегда старалась сама приходить к Ёимии за фейерверками, лишь чтобы перекинуться с той парой слов, но.... Сначала к ним нужно привыкнуть, настроить себя на то, что сейчас на неё выльют огромное количество добрых, конечно, но всё-таки эмоций, а ещё уделяют не меньше внимания и энергии. Поэтому в первые встречи с такими людьми Аяка вела себя тихо.
— Обеим, подруга. Нет, погоди, это не шутка? Ты типа вот прям девушка, вы прям встречаетесь? — Эмбер дождалась их кивка и продолжила, совершенно не сбавляя темп речи, — И как ты растопила сердце нашей ледяной принцессы. Она способна влюбляться??
Люмин закатила глаза, и Эмбер рассмеялась, толкнула её в плечо, но все же сменила тему на их путешествие. Они рассказали в очень общих чертах, как добрались до города, и как раз слушали вставки Паймон, когда на верхней части площади появилась женщина.
Она подошла к перилам, оперлась на них и обвела взглядом всех стоящих внизу. Аяка не знала, кто она, но догадывалась, что, вероятнее всего, она и есть та самая действующая магистрка Джинн. Она излучала силу, какую, наверное, чувствует ребенок, когда видит мать: в её улыбке крылась доброта, в её движениях и взгляде — воинские рефлексы. Да и все её тело не могло не принадлежать рыцарке: поджарая, женщина словно вышла из сказок про горожанок и чудовищ, которые ей рассказывал Тома в детстве.
— Слава Анемо архонту, что мы уже который год можем отметить праздник в нашем свободном Мондштадте. Я рада видеть всех: и горожан, и наших гостей.... — девушка не пользовалась никакими приспособлениями, чтобы сделать свой голос громче, но этого и не требовалось. Город, кажется, стал тише, чем когда они только вступили в него: все молчали, слушая слова женщины.
Все, кроме Эмбер.
— Эй, вы же пойдете в Долю Ангелов потом? — девушка, стоящая за ними, говорила тихо, так, чтобы услышали только они, но все равно Аяке казалось, что это не слишком красиво по отношения к магистрке.
— А нам нальют? — Люмин обернулась к ней.
— Нет, а я не хочу быть единственной трезвенницей. — Люмин кивнула, показывая, что соглашается с доводом. Звучало и в самом деле логично, а ещё они, голодные с дороги, так и так пошли бы в таверну, чтобы поесть. — И не надо на меня так смотреть, Джинн первая меня четвертует, если узнает, что я вас не позвала.
***
Аяка не чувствовала себя обделенной, хотя, если честно, переживала об этом: всё-таки то встреча давних друзей, и она могла оказаться лишней.
Но этого не случилось: взрослые общались между собой, а Эмбер все крутилась вокруг них. Впрочем, нельзя сказать, что они и вовсе не пересекались: рыцарь, представленный ей как Кэйа, иногда обращался к ним, задавал вопросы, но Джинн и... Лиза? утягивали обратно в свой диалог, понимая, вероятно, что им втроём тоже есть что обсудить.
— Подожди, ты серьезно приехала из Инадзумы, то есть пересекла пол Тайвата, чтобы показать своей девушке праздник, о котором сама имеешь смутное представление? — Но удавалось это не всегда. На самом деле и сами Джинн с Лизой хотели услышать ответы на некоторые вопросы, потому и отвлекали вполсилы, однако Люмин была не против, Аяка это понимала, да и самой ей хотелось побольше пообщаться с рыцарями, о которых она так много слышала от Томы.
— Моя девочка! — Эмбер похлопала Люмин по плечу, — Вот я сказала, что праздник у нас классный, Люминка приехала, смотрите какую пользу всему Мондштадту принесла.
Весь их стол залился хохотом. И тогда Аяка прочувствовала, что последние цепи, которые заставляли её себя сдерживать, разрушились. Нет, конечно, она все ещё не могла позволить себе то, что позволяла в присутствие одной лишь Люмин, но теперь она определенно сможет позволять себе это же и когда Люмин не будет рядом.
— Ага, классный праздник, архонт не придумал ничего лучше, чем подарить девушке одуванчик, а мы теперь пытаемся его донести до городской стены, — господин Дилюк, хозяин этой таверны, который смог каким-то образом в тот день совместить работу в этой самой таверне и посиделки с друзьями, отнеся очередной заказ, вернулся к ним как раз вовремя. Аяка не понимала, что связывает рыцарей ордена Фавониуса и хозяина таверны, но не заметить, что за их напускным безразличием таится искренняя привязанность, было невозможно.
— Не слушай его, ему просто из девушек одуванчик предлагала носить только Джинн, и та, как потом оказалось, любит девушек.
— Кэйа, тебе вообще-то тоже — Джинн сказала это, бесспорно, шутливо, но было что-то в её голосе, отчего сразу становилось понятно: эту тему лучше не продолжать.
Видимо, это почувствовала и Люмин, потому что она заозиралась, в поисках кого-то, но, не найдя, спросила уже у рыцарей:
— Он подарил одуванчик?
— Это одна из версий. Вторая, менее любовная, говорит о том, что все мы, жители Мондштатда, подобны одуванчику, в котором тысячи семян, каждое из которых свободно и может долететь куда угодно — с небольшой помощью архонта. А ещё подобными узами связаны братья и сестры, благодаря родителям они могут прорасти где угодно: стать рыцарями, искателями приключений или торговцами, поэтому молодые пары — будущие родители — и пытают судьбу с помощью одуванчиков. Так они проверяют, как сложится судьба их семьи: если не донесут одуванчик до стены, значит, семья не сможет существовать или им просто рано, а если донесут, то от того, как далеко улетят их семена, зависит насколько хорошей она будет, — в пересказе Джинн праздник и в самом деле потерял юношеский пыл, получил ту спокойную и сильную любовь, как бывает у пожилых пар.
— На самом деле это бабушкинский вариант, и я все ещё удивляюсь, что Джинн говорит о нем последнее время, — Эмбер пыталась сказать это не слишком громко, но Лиза все равно как-то услышала.
— А что поделать, старость дело такое, случается даже с обворожительным рыцарками.
И они рассмеялась. Ещё раз.
***
Солнце перевалило на другую сторону, показывая, что даже у поздних весенних дней есть конец, и этот день тоже приближался к своему.
Они бродили по городу, и Аяка все больше начинала чувствовать усталость. Она и до этого, бывало, проводила весь день на ногах, но обычно то бывало в родной Инадзуме, а Мондштадт... Нет, он ей, конечно, нравился, просто его было много: его жители были так непохожи на инадзумцев, что хотелось узнать о них все больше и больше, и в тоже время хотелось обратно на такую понятную Родину. А ещё очень хотелось уже узнать свою судьбу, но молодые парочки традиционно запускали одуванчики на закате, в то время как уже устоявшиеся женатые или долго встречающиеся пары взрослых людей делали это в течении дня. И хотя никто, конечно, не возбранился бы, если бы они тоже сделали это днём, но в чем прелесть традиций, если соблюдать их лишь на половину?
Да и к тому же, найти тихое местечко в Мондштадте всегда можно: Люмин вела её мимо заполненных жизнью центральных площадей, куда-то на задворки города. Впрочем, даже там царила жизнь, но было её куда меньше, и тише. Там они смогли наконец-то устроиться вдвоем и поговорить.
— Надо будет купить сувенир Томе, а то он обидится, — Аяка гладила столь родные волосы, пока Люмин лежала у нее на коленях.
Люмин была потрясающе красива, а от улыбки, которая возникла, едва Аяка упомянула Тому, её лицо стало ещё прекрасней. Она улыбалась нечасто, но когда это случалось, это было искренне, и оттого столь желанно.
Хотелось быть для Люмин причиной улыбаться, какой Люмин стала для неё.
— Аяк, — девушка обхватила одну её руку своими двумя и посмотрела так, что ответ сразу был "да", чтобы она не предложила.
— Мммм?
— Люблю тебя.
И она смутилась, как смущалась всегда, при упоминании этих слов.
***
— Эй, девушки, вы собираетесь на городскую стену? — Бард возник неожиданно, вынырнув из-за какого-то дома.
— Оно же вроде на закате? — Люмин, продолжавшая лежать на её коленях, повернула голову, смотря на Венти.
— Вам ещё одуванчик нужно найти. Хороший. И донести.
— Вот именно, а если бы Паймон не вспомнила и не попросила Венти найти вас, так бы и лежали.
Они с Люмин рассмеялись, но возразить им на это было нечего. В самом деле, Паймон спасла их праздник, так что её следовало отблагодарить за это, но уже завтра, купив всяких вкусностей. Сегодня же нужно было найти одуванчик, благо это было несложно сделать с Венти, который вызвался быть их провожатым.
— Кстати, Венти. А это правда? Насчет архонта и прекрасной девушки? — Аяка догнала его и задала вопрос, который крутился ещё с фразы господина Дилюка. Она уже поняла, что именно Венти знает большинство странных баллад и легенд, а значит и правду о происхождении праздника.
— Вам это рассказали? О архонты! — и он покраснел. Самым натуральным образом покрылся красными пятнами, из чего Аяка сделала вывод, что, по видимому, все же господин Дилюк был прав: пусть и сгладил все углы. — Подожди... а ты откуда знаешь?
— Дилюк рассказал в таверне, что праздник начался из ухаживаний Барбатоса за девушкой, — в голосе Люмин определенно был намек, но Аяка не могла понять, на что именно. Впрочем, предназначался он не ей, а влезать в пусть странный, но диалог других людей она не собиралась.
Ей было достаточно, что она утолила свое любопытство.
А ещё она, вероятно, уже догадалась обо всем.
***
Они с Люмин успели как раз вовремя: они нашли свой одуванчик и едва успели подняться по лестнице, которые установили специально к празднику по нескольку штук на протяжении всей городской стены, как внизу начала выстраиваться очередь. Видимо, не одни они забылись о времени, любуясь друг другом. И, видимо, не у всех есть в друзьях барды, готовые всегда прийти на помощь.
Впрочем, в тот момент она не сильно обращала внимания на остальных. Вся она была сосредоточена на одуванчике, который был спрятан в специальную коробочку, чтобы семена не разлетелись, а так же закрыт их с Люмин руками. И все равно сердце сжималось от странного страха: а вдруг всё-таки не выживет?
Но ещё больше оно сжималось от предвкушения: насколько далеко улетят?
И оттого время до заката казалось даким долгим: два противоречивых чувства разрывали её душу, и даже Люмин не могла отвлечь от них. Впрочем, её тоже разрывало на части, она тоже устала ждать.
Казалось, что сама природа издевается, оттягивая до невозможности. Казалось, что наступил именно тот, самый долгий день, когда ночи то практически и нет, хотя до него ещё едва ли не месяц. Казалось, что солнце так и не уйдет за горизонт.
Но закат всё-таки наступил.
Тогда все люди на стене завозились, стали снимать коробочки со своих одуванчиков. Завозились и Люмин с Аякой, они снимали аккуратно, старались не торопиться, чтобы не повредить столь желанный цветок.
Кто-то начал вставать, чтобы дунуть сильнее, отправляя свои семена в полет, кто-то, наоборот, скрючился, а Аяка просто облокотилась на свою любимую. Она не хотела мешать судьбе: хоть дуй, хоть не дуй, от этого не поменяется, будет ли благосклонен к тебе Анемо архонт, будет ли твоей судьбой этот человек.
Подул ветер, которого не было последние несколько минут. Их белый одуванчик почти мигом лишился своей пушистости, отдав все семена, но руки они не расцепили, продолжая держать голый стебель и наблюдая именно за своими семенами.
А те выбивались вперёд и летели все дальше и дальше, наверное, даже дальше возможного по природе. Но вся Люмин была невозможна: она была слишком красивой и слишком милой, она слишком хорошо умела сражаться и готовить, она слишком прочно укоренилась в сердце Аяки.
Глупо было бы предполагать, что её жизнь после встречи с этой путешественницей не станет невозможной.