— Кто это тут у нас? Да неужели рыбка? Рыбка приплыла, чтобы Ариша не плакала.
А у шкафчика зелёная краска на двери облупилась. И петли скрипят. И духи у воспитательницы резкие. Ариша угрюмо крутила в руках плоскую вязаную рыбку — у неё из хвоста торчали нитяные петельки и, стоило лишь продеть в одну из них палец, как та распустилась, а за ней и ещё одна. Это воспитательница повесила рыбку в шкафчик. Ариша же уже не глупая — зачем её так обманывать? Девочки в семь не ведутся на такое вообще-то.
— Ну что, пойдём, милая? Давай ручку.
— А рыбку куда?
— А она тебя в шкафчике подождёт.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
В комнате пахнет фруктовым чаем, старой бумагой и липкими ирисками. Форточка приоткрыта, из окна слышится приглушённый городской шум. Ариша сидит за второй партой справа. Кажется, уже целую вечность сидит — водит пальцами по шершавой страничке. Точечки складываются в буквы — их Ариша ещё прошлым летом выучила с мамой и братом. Но читать неприятно, кожа словно цепляется за бумагу, сохнет, болит — так и хочется облизать.
«⠫⠃⠇⠕⠅⠕», — «яблоко», — медленно прочла Ариша. «⠛⠗⠥⠱⠁⠂ ⠕⠛⠥⠗⠑⠉», — «Груша, огурец»". Огурец правильный, пупырчатый. Но зачем делать такие книжки? Другие дети что, огурцов, или вот яблок в руках не держали? Странно. Да и не похож вот этот плоский кружочек с палочкой сверху на яблоко. Нет… совсем не похож. Глупая эта школа. Дома было лучше.
Ариша положила локти на раскрытую книжку. Сверху опустила подбородок. Вот бы домой… папа, наверное, уже пошёл за коровой, мама ведро железное приготовила, а вокруг сарая все окрестные коты собрались — сидят, свежего молочка поджидают… Арише тоже нравилось свежее молоко — с пенкой, из-под коровки, горячее…
Она поняла, что плачет. Слёзы, скатываясь по щекам, впитывались в страницы — и в грушу, и в огурец, и в глупое-глупое яблоко…
Ну зачем было Аришу сюда привозить? Зачем тут бросать?
Нет, в июне Ариша в школу ещё очень хотела, страшно гордилась тем, что ей уже целых семь лет, и что она — почти первоклассница. И весь июль гордилась. И даже кусочек августа. А потом началось… оказалось: ради школы обязательно нужно сдавать кровь. Стоя перед кабинетом в детской поликлинике, Ариша впервые твёрдо решила, что никакой первый класс таких жертв не стоит. Мама почему-то не согласилась, а папа, предатель, крепко держал вопящую во весь голос Аришу. Потом он, конечно, загладил вину гематогенкой, но первую обиду на предстоящую школу Ариша всё равно затаила.
Зато через три дня всей семьёй пошли по магазинам. Арише купили и большие белые бантики, и красные башмачки, и розовый спортивный костюмчик… Последний ей так понравился, что спать завалилась в нём. И вовсе бы не снимала, если бы мама не сказала: нужно собирать вещи.
Потом ехали: на такси, на поезде, на метро… с большими-большими тяжёлыми сумками. Не в другой город, а аж на край света — так это ощущалось, во всяком случае.
На первом вокзале купили пирожок со сладким горохом, а в вагоне, у проводницы — ужасно вкусный рафинад с нарисованным на упаковке голубеньким паровозиком. На втором вокзале — смородиновый джем в пластиковых баночках и блины, а в метро — длинные вафельные трубочки со сгущёнкой.
Так этот путь и запомнился: горох, рафинад, блины со смородиной, трубочки…
И город. Ариша в таких огромных ещё не бывала никогда раньше! Здесь было столько машин, и людей, и запахов, и звуков! Там, где Ариша жила, светофор был на весь посёлок один. Да и тот уже год, как сломался. А здесь эти светофоры встречались повсюду, да ещё и не просто горели, а щёлкали. Ритмично. Это для таких особенных людей, как Ариша и её мама. И для таких, как брат, Лёшик. Впрочем, брат видит гораздо лучше, он даже писать умеет настоящей ручкой, а не так, как Ариша — иголочкой-грифелем. И книжки брат может читать плоские, глазами. И лисичку он для Ариши нарисовал — аккуратно сложенная, картинка ехала в рюкзаке.
Страшно.
У Ариши потели руки. Лёшик бы сказал: лапки. Но Лёшик уехал неделю назад. Он уже студент. Эх, хорошо ему…
Перед школой цвели цветы: жёлтые, оранжевые и белые. Ариша видела их, как размытые пятнышки на зелёном фоне. Хотела подойти поближе и рассмотреть, но мама не разрешила: «Мы опаздываем. Потом». Папа молчал — он почти всегда молчал, во всём маму слушался. Мама ведь в их семье была самой главной.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
— Ребята, встаём. Закрываем книжечки, ставим их на места, выходим во двор и строимся. Лебедева, учебник — это не носовой платок, Лев, подтяни штаны, Милечка, голодающее Поволжье, не кушай свои козявки — мы идём на полдник! — Антонина Родионовна заслоняла собой одно из двух окон, из-за того, что Ариша плакала, силуэт воспитательницы теперь расплывался, окружённый белёсой дымкой. По полу скребли ножки стульев, шуршали шаги. Скрипели и хлопали дверцы шкафа, мальчики хихикали, косясь на белокурую Эмилию, Лев возился с пряжкой ремня — он зачем-то часто её расстёгивал. Ариша сунула книжку на полку одной из последних. Вышла из класса, сбежала вниз по лестнице, из старого холодного помещения — в жаркий сентябрьский день. Почему в такую хорошую погоду детей не отпускают гулять?
Школа была красивая, бело-золотисто-коричневая — она понравилась Арише с первого взгляда. Такое старинное здание… похожее на дворец бракосочетания, который когда-то видела в другом городе. Чтобы попасть в вестибюль, требовалось войти в тяжёлую-тяжёлую дверь и подняться по двенадцати гулким деревянным ступенькам. Сразу — на второй этаж. Всего их здесь было три. На первом — столовая, спортивный зал, библиотека и музыкальные кабинеты, на втором — спальни и директорский кабинет, на третьем — учебные классы. Но там Ариша ещё не была ни разу. Самые маленькие ребята жили в отдельном флигеле, где и учились. Первые дни еду тоже приносили туда, но потом, когда класс научили ходить строем, пять раз в день воспитательница вела их в основной корпус.
Вообще, воспитательниц было две — тёмная была доброй, светлая — очень злой. Тёмную звали Татьяна Сергеевна, светлую — Антонина Родионовна. С ними обеими Ариша познакомилась в первый день. Он был яркий, сумбурный и весь какой-то перемешанный — как овощной суп, если быстро-быстро крутить в нём ложкой.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
— Знакомься, Арина, это твои одноклассники. Их будет больше, но пока ещё не все приехали.
Ариша закусила губу, буркнула, опустив голову:
— Я не Арина.
Класс подобрали будто нарочно — четыре мальчика и четыре девочки. И в строю, где все должны были ходить парами, расставили соответственно — девочка-мальчик, мальчик-девочка. Поскольку Ариша немножко, но всё же видела, с ней ходил полностью незрячий, пухленький Рома Зверев. Он приехал издалека и носил в карманах печенье, которое без перерыва ел, отчего его липкие ладони всегда покрывали сахарная пудра и крошки. Рома своим печеньем ни с кем не делился — впрочем, не особенно и хотелось. Было как-то противно. В карманах же грязных… фу!
Родители оставили Арише её собственный пакет сладостей. Воспитательницы сразу его забрали и, подписав, поставили в большой шкаф, откуда, под строгим надзором, пакет разрешалось доставать на большой перемене и перед самоподготовкой. «Сладкая минутка» — так это называлось.
Из четырёх девочек в школе ночевали только три — сама Ариша, Даша и Милечка. А вот Юля, чьи родители жили на другом конце города, приходила по утрам и уходила вечером. Счастливая она. Её любят, её тут не бросили.
Ариша поняла, что шмыгает носом, а по щекам катятся слёзы. Опять. Сейчас воспитательница заметит — и будет кричать. Эта, злая, всегда кричит. А добрая бы утешила.
Столовая шумела; полнилась голосами, стеклянно позвякивала стаканами, воняла компотом из сухофруктов, который был на обед, и готовящимися на ужин мерзкими рыбными котлетами. Ариша нехотя цедила невкусный кефир, жидкий и тёплый, с какими-то комочками. Рядом Антонина Родионовна отчитывала Дашу, которая накрошила свой кусок хлеба прямо в стакан, и ела получившееся месиво ложкой.
— Что за свинство, скажи мне? Тебе не стыдно?
— Это же «снежок», это же вкусно, — бурчала Даша уже в спальне, зло раздирая расчёской свои спутавшиеся кудряшки. — Ничего она, эта грымза, не понимает. Если бы ещё сахаром посы́пать…
В первый день, когда родители уезжали, Даша ревела громче других, цеплялась за мамину юбку. Ариша, у которой глаза тоже были на мокром месте, думала, что с этой плаксой никогда не подружится. Но потом оказалось совсем иначе. Их кровати были сдвинуты, и вечером, когда нянечка погасила свет, девочки долго шептались.
— Сбегу я отсюда, — горячо обещала Даша.
Ариша закусывала кулак.
— Как можно, Дашунь? Ты что?
А в семь утра, когда в спальню с криком «подъём» ворвалась воспитательница, с трудом раздирающая глаза Ариша тоже поклялась, что сбежит. Вот только проснётся… и сразу.
Но не получилось ни сразу, ни на следующий день, ни даже через неделю. Ведь как тут ухитришься, если везде или уши и глаза, или высокий забор, или наглухо закрытые двери? Да и родители, если Ариша сбежит, расстроятся. Вернее, папа расстроится, а мама разозлится. Да и куда бежать? Разве только к Лёшику?
Брат приехал навестить Аришу восьмого сентября, в воскресенье.
— Ну как ты, лисёнок?
Ариша сморщила нос, забралась к брату в подмышку. Они сидели в вестибюле — дальше него без веской на то причины гостей не пропускали, а, чтобы выйти из школы в город, требовалось сделать запись в особом журнале и спросить разрешение воспитателя.
— Ты забери меня отсюда. Ну пожалуйста, ну пожалуйста.
Брат привычным жестом поправил свои отсверкивающие зелёным очки с толстыми стёклами — Ариша не увидела, а услышала.
— Тебя кто-то обижает, лисёнок?
Ариша всхлипнула, кивнула — и сразу стала мотать головой..
— Тут плохо. Вставать заставляют рано, кормят невкусно. Я домой хочу. Хочу-хочу-хочу!
Брат, как показалось, тяжело вздохнул.
— Ты привыкнешь. Я же привык. Потом уходить не захочешь.
Как-то в это совсем не верилось.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
— Сегодня прослушивание в музыкальную школу, — объявила после уроков Татьяна Сергеевна. — Ребята, вы уже решили, кто на каком инструменте хочет играть?
— Ни на каком, — дерзко выкрикнул Илья — мальчик, который приехал только позавчера и сразу никому не понравился. Слишком высокий, слишком взрослый. Ему было целых десять лет. Воспитатели говорили между собой — переросток. Девочки в спальне тоже шептались. О том, что у Ильи воняет изо рта. О том, что он, единственный из всех, матерится.
— Ну… так не получится. Музыкальная школа для всех. Ты пойди, посмотри, попробуй. Вдруг тебе что-то да приглянётся?
Ариша твёрдо знала, что будет заниматься на фортепиано. Она уже раньше ходила в музыкальную школу — и в детском хоре пела, и даже немножко понимала сольфеджио. На прослушивании сыграла «собачий вальс» и была зачислена не в первый, а сразу во второй класс.
— Умница и красавица, — низким хриплым голосом хвалила Аришу завуч. Может, не так в этой школе и плохо?
Как бы ни было странно, но Лёшик не ошибался. За неполные две недели Ариша потихоньку начала привыкать и к строгому расписанию, и к тому, что совсем нескоро увидит дом и своих родителей, и если раньше она плакала почти постоянно, то теперь — только после отбоя, и даже не каждую ночь. Медленно, но верно Аришу увлекала совсем новая жизнь. Ранним утром подъём, зарядка на улице. Нужно успеть одеться и выйти всего за десять минут. Это мало. Особенно, если не умеешь завязывать шнурки, а Антонина Родионовна кричит, стоя над плечом: «Пошевеливайся, растяпа!».
На зарядку выходит вся школа. Правда, старшеклассников почему-то совсем немного. Да и стоят они не такими ровными шеренгами, и одеты не в спортивные костюмы, а как попало. И упражнения толком не выполняют. Но старшеклассники — это же элита. Они высокие, красивые, они живут в главном корпусе, а в октябре у них, с ума сойти, будет дискотека. А ещё старшеклассники курят — Ариша видела. И взрослыми делами за гаражами занимаются — это всем на ушко Илья нашептал. А ещё некоторых старшеклассников в город выпускают. Счастливые они. Скорее бы и Арише уже повзрослеть…
После зарядки все дети становились полукругом. Это называлось «утренняя линейка». Ночной воспитатель из главного корпуса рассказывал, всё ли было хорошо, иногда вызывал провинившихся и журил их перед всей школой. Потом выступал кто-то из заспанных учеников, зачитывая какие-то очень большие цифры — отчёт по энергоносителям: вода, электричество, газ. Для чего? — Ариша не понимала. В самом конце линейки из школы выбегала одна из трёх поварих, и рассказывала меню на предстоящий день — каждую неделю оно было почти одинаковым, так что Ариша достаточно быстро выучила его наизусть. Но было всё равно интересно.
Утро в школе Арише не нравилось. Очень сложно что-то хорошо выполнять, когда ты совершенно не выспался. А выполнять приходилось много. После зарядки и линейки оставалось всего двадцать минут, чтобы переодеться в школьную форму, умыться и расчесаться. Ещё воспитатели проверяли порядок в шкафу и в тумбочках. Если там хоть что-то было не так, выворачивали на пол всё содержимое, заставляли складывать по новой — чтоб идеально.
— Везде должен быть порядок. Даша, почему у тебя подушка криво лежит? Лебедева, расправь складки на покрывале! Эмилия, ты сегодня дежурная! Это не уборка — это свинарник! Перемывай пол. Да не в белой блузке, дурёха!
В спальне ночевали и другие девочки, из третьего класса. Им тоже доставалось:
— Почему щётка сухая? Ты сухой щёткой зубы чистила? Не ври мне, засранка! Кто так трусы стирает! Позорище! Фу! Возьми и понюхай свои трусы! Нюхай, кому сказала? Воняет? Воняет? Вот я твои трусы мальчикам сегодня покажу!
Ариша очень старалась всё делать правильно. Получалось не всегда.
— Ты что, хвост не умеешь завязывать? Лебедева, ты останешься без завтрака, если не соберёшь свои патлы. Да перекрути же ты резинку, бестолковщина. Перекрути, кому говорят! Что ты ноешь? Я тебя постригу, ей богу постригу! Сядь, сама тебе косу заплету! Что, туго? Терпи, не хнычь — отрастила копну…
— А я вот маме на вас пожалуюсь. Что вы злобная. — Выкрикнула однажды Даша, когда Антонина Родионовна выгарнула с полки все кое-как запиханные туда вещи. Воспитательница сунула ногу в получившуюся груду одежды, хорошенько потоптала Дашины вещи большой чёрной туфлей.
— А где твоя мама, Дашенька? — спросила елейным тоном. И сложила руки на груди. — Она тебя сюда привезла и оставила мне на голову. Делать из тебя человека. Так что закрой рот и собери свой бардак. Через пять минут вернусь и проверю!
Неделя делилась на плохие и хорошие утра. В хорошие на подъём приходила Татьяна Сергеевна. Во вторник, четверг и субботу никто не кричал. Добрая воспитательница даже иногда позволяла пропускать зарядку, немного подольше поваляться в кроватях. Или, если все успевали одеться, выводила весь класс на улицу перед завтраком.
— Вот бы только вы одна с нами работали, — сказала ей как-то Ариша. Татьяна Сергеевна ласково потрепала её по волосам.
— Пожалей меня, милая. Когда же мне отдыхать?
Дети в школе отдыхали всего один день. С понедельника по пятницу у всех были уроки, в субботу — тоже уроки, но под другим названием: «развивающие кружки». А вот по воскресеньям было свободное время. Правда, спать разрешали всего на час дольше, а после обеда вообще засаживали за книжки — ну что за жизнь?
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
Мальчики придумали новую забаву. Эту весть в спальню принесла, размахивая руками, Даша. Ничего толком не объясняя, залезла под кровать, вытащила оттуда свой ярко-красный тазик — внутри него бодро грохотали две мыльницы.
— В умывалке мокро и скользко. Они катаются.
Умывалка находилась на первом этаже, а спальни — на втором. Воровато озираясь, уже через минуту все девчонки сбегали вниз по лестнице, прижимая к себе каждая свой тазик. Забавой руководил Илья — он где-то раздобыл толстую верёвку и наловчился продевать её в дырки на ручках тазиков. Получалось здорово — как на санках. Самый сильный и немного видящий, Илья катал всех по очереди. Правда, один раз он поскользнулся и ударился локтем, но всем было так весело, что этого никто толком и не заметил.
А на следующий день Илья поссорился со Львом и отказался его катать. Обиженный Лев гордо удалился со своим тазиком.
— И не надо, — сказал, показал Илье средний палец. Илья этого не увидел — и хорошо. А то ещё подрались бы... Вскоре на тазиках придумали настоящие гонки. Катались не на верёвке, а отталкиваясь ногами. Кто быстрее от окна до двери, тот и победил.
Как раз на середине третьей, финальной гонки, в которой за победу сражались Даша и толстый обжора-Рома, а девочки и мальчики болели каждый за своего, до умывалки донёсся умноженный эхом грохот.
Это грохотал летящий в своём тазике с лестницы дурак-Лев.
— Кто это вообще придумал? — грозно спрашивала Антонина Родионовна, выстроив весь класс в шеренгу около умывальников. Сидящий на подоконнике Лев шмыгал разбитым носом — медсестра принесла лёд, и Лев держал его, обёрнутый полотенцем, на переносице. — Наказаны будете все. Неделю никаких сладостей. Глаз с вас спускать нельзя…
На следующий вечер за Львом приехали родители, потому что, как оказалось, он не только разбил себе нос, но и вывихнул руку. Наблюдая за тем, как мама Льва собирает учебники, Ариша однокласснику всерьёз позавидовала. Ну почему она совершенно здорова? Почему это не она придумала с лестницы скатиться?
Поздним вечером взяла тазик, прокралась по коридору, долго-долго стояла — но не отважилась. Вспомнила грозный вопрос медсестры: «А если бы ты шею сломал?» Нет, сломать шею Арише не хотелось, ведь со сломанной шеей везут не домой, а на кладбище.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
— На завтрак рыба жареная, каша вязкая пшеничная, огурец свежий, чай, хлеб, масло, — зачитывала повариха на утренней линейке.
Ариша гоняла кусок рыбы во рту. Что-то было не так, но что? Рыба вкусная, кушать хочется. От правой щеки — к левой, от левой — к правой. И что-то нужно сделать... как-то проглотить. Только как? Она почему-то совершенно забыла. Она разучилась. Закрыла глаза. Вправо-влево, вправо-влево. Рыба уже безвкусная совсем… Прикрывшись рукой, Ариша выплюнула рыбу в ладонь, выбросила противный тёплый комок под стол, чтобы никто не заметил. Вилкой зачерпнула немного каши — и чуть не расплакалась от досады.
— Ты почему не ешь? — появилась рядом Татьяна Сергеевна. Хорошо, что сегодня работает она. Ариша мотнула головой, промямлила с набитым ртом:
— Можно в туалет?
Добежала до учительского, куда заходить вообще-то было нельзя, выплюнула кашу в унитаз, дёрнула за цепочку, спуская воду. Живот громко урчал. Может, получится выпить чай?
Так прошло целых два дня, прежде чем воспитатели всерьёз обеспокоились, притащили Аришу в медпункт.
— Эта дурёха отказывается есть, — досадливо шипела Антонина Родионовна. — Носом крутит. Перебирает.
Ариша сцепила пальцы вокруг коленки, тихо пробормотала:
— Я не могу глотать.
— Глупости какие. Берёшь и глотаешь. Сладкое брат небось приносил. Признавайся, что ты там тайком жрёшь?
Злая воспитательница перерыла всю спальню, заглянула и под матрас, и в пакет с бельём. Но, конечно, ничего не нашла — не потому, что у Ариши не было тайника, а потому, что был он в очень хитром, недоступном для взрослых месте. Правда, Ариша уже проверила, проглотить ни вкусную клубничную шоколадку, ни любимые лимонные вафли тоже не получилось.
— Милая, ну давай попытаемся, — чуть не плача, уговаривала учительница Жанна Борисовна на втором завтраке. — Давай вместе? Приложи ручку мне к горлу. Вот так. Чувствуешь? Попробуй.
Горло учительницы сокращалось под пальцами Ариши.
— Я не могу. У меня правда не получается. Я честно-честно не притворяюсь.
— А если с водичкой? Хочешь, с водичкой попробуем?
Вместе с водой иногда действительно получалось. Один из пяти кусков Ариша в себя проталкивала, принимала еду через силу — будто таблетки.
— Это совсем не дело, — заключила наконец медсестра. — Вызывайте родителей.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
— Ну, что тут у тебя не получается? — примчался на следующее же утро Аришин папа. Взволнованный, пошёл в столовую вместе со всеми.
— Забирайте её и решайте этот вопрос, — сказала Антонина Родионовна, когда даже в присутствии папы Ариша не сумела проглотить ни манку, ни вермишелевую запеканку, ни бутерброд с сыром.
Собрали учебники, вещи… У Ариши немного кружилась голова, но в остальном было очень радостно. Домой, папа забирает Аришу домой! Она чуть не подпрыгивала на каждом шагу. Скоро она обнимет маму, покачается на своих качелях… И никто не выгонит на зарядку, и не заставит расправлять все складочки на кровати…
Было немножко жаль прощаться с одноклассницами, ведь за сентябрь Ариша уже успела с ними подружиться. Но ведь свобода всё равно лучше!
Свобода, свобода!!!
Колёсики чемодана стучали по мокрой брусчатке, шёл мелкий дождь.
— Ты заставила нас поволноваться. Мне пришлось взять отгул на работе — это нехорошо.
Ариша цеплялась за папин локоть. Вместо радости теперь чувствовала себя страшно виноватой.
— Я не специально. Я правда не специально.
Папа вздохнул.
— Мы положим тебя в больницу. И врачи выяснят, что с тобой не так.
В больницу? Не домой, а в больницу? Арише стало холодно. Нет, она так не хотела! Ни чтобы родители волновались, ни чтобы её, Аришу, ещё где-то оставляли! А ведь в больнице ещё будут анализы… Ох, страшно, как страшно!!!
— Я не хочу!
— А придётся.
Около вокзала зашли в маленькое кафе, где папа купил себе вареники, борщ и, как всегда, рюмку водки. Ариша не взяла ничего — ей уже не хотелось, да и жалко было. Что, если придётся выплёвывать? Еда в кафе денег стоит. Но, когда принесли тарелки, осмелилась взять один вареник. Долго рассматривала его, крутила так и эдак. А вдруг получится? И тогда не будет никакой больницы, никаких врачей, никаких анализов!
Сама не заметила, как умяла всю порцию.
— Ну… и что это было, симулянтка?!
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
Теперь симулянткой Аришу называли и одноклассники, и Антонина Родионовна. А вот Татьяна Сергеевна позволяла брать у поваров воду, потому что глотать без неё получалось всё равно через раз. Родители с Аришей не разговаривали — злились за притворство.
Вот как им доказать, что оно само?
В октябре совсем задождило. Это было хорошо, потому что отменили зарядки. Но и плохо — ведь гулять было тоже никак. С грустью и тоской Ариша выглядывала в окно — из него виднелись край горки, деревянная избушка на курьих ножках и каштановая аллея. Вот бы пробежаться по ней…
С трёх до пяти по расписанию был тихий час, но зная, что никто всё равно не спит, Татьяна Сергеевна собирала весь класс в одной спальне и читала интересные книжки. Арише нравилось.
Из-за того, что погода испортилась, Юля часто оставалась ночевать. Для неё это было приключение, а для всех остальных — радость. Ведь, местная, Юля приносила всякие домашние вкусности. Это было запрещено, потому ели тихонько, под одеялом. А ещё у Юли было настоящее радио — его слушали, собравшись все вместе, перед отбоем.
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
На одной из самоподготовок, когда весь класс, рассевшись по партам, выполнял домашнее задание по математике, в кабинет постучали. Незнакомый высокий мужчина в блестящей от дождя куртке. Когда он вошёл, все, как полагалось, встали и поздоровались.
— Я могу забрать Лебедеву где-то на полчаса? Садитесь, ребята.
Ариша затравленно оглянулась — ей стало страшно. Кто он такой? Зачем он хочет её забрать? Татьяна Сергеевна отложила журнал, кивнула. Вот бы она отказалась! Ну пожалуйста-пожалуйста!
— Конечно, Игорь Олегович, забирайте. Пускай тогда Ариша побудет у вас до ужина — чтобы не ходила по дождю лишний раз.
Ариша застегнула куртку так резко, что больно прищемила подбородок собачкой. Ойкнула. Игорь Олегович будто и не услышал — стоял, скрестив руки на груди. Ждал. Когда Ариша оделась, молча зашагал вниз по лестнице, открыл дверь, пропуская вперёд.
На улице уже было темно, пришлось взять его за руку. Он пах сигаретами и чем-то солоновато-горьким, а его куртка была шершавой на ощупь. Не зная, почему, Ариша хотела сбежать. Будто чувствовала опасность — что-то тёмное и жуткое, недобро глядящее в спину.
— Куда вы меня ведёте, — пискнула чуть слышно.
— Петь, — отрезал он и натянул капюшон, став от этого ещё жутче.
У Ариши колотилось сердце. Вот бы кто-нибудь сейчас её спас, вот бы что-нибудь произошло — что угодно! Только бы не заходить вместе с ним в главное здание. Там коридор длинный, неосвещённый.
Но пришлось и зайти, и пройти почти до самой столовой.
Лишь в залитом тёплым оранжевым светом хоровом кабинете Ариша чуть-чуть успокоилась. Здесь стояло большое фортепиано, сидело несколько старшеклассниц и невысокая учительница в блестящих очках.
— Вот, Людмила Александровна, Лебедева, как заказывали. Бр, холодина. Хозяин собаку в такую погоду не выгонит из дому, а вы — меня.
Людмила Александровна поправила очки.
— Ты же у меня такой хороший, мой птенчик.
— О боже, пожалуйста…
Одна из старшеклассниц хихикнула, Игорь Олегович зыркнул на неё.
— Сидорова, не ржать! Выдеру, как…
— Игорёк, Игорёчек, ну что ж ты… — всплеснула руками Людмила Александровна. — Так, Аришенька, лебедёночек, проходи. Снимай курточку. Мне сказали, что ты очень хорошо поёшь. Я хочу послушать. А вы свободны, девочки. Игорь, ты их провоцируешь! Игорь!
— Лебедь — птица не певчая. — Он хрустнул пальцами, с явной неохотой усевшись за инструмент. Старшеклассницы, уходя, звонко расцеловали его в обе щеки под осуждающим взглядом Людмилы Александровны.
— Ох и охайник…
Он хмыкнул.
— Ну-с, Арина, давай послушаем.
Хоть Людмила Александровна и очень хвалила, и даже говорила, что Ариша — талант, жемчужина, ей всё равно до ужаса не хотелось петь ни в каком ансамбле — уж слишком не нравился этот… Игорь Олегович. Злой он, неприятный.
Зарылась под одеяло. Нет, она откажется. Вот если бы одна только Людмила Александровна там была, согласилась бы. А так…
⠏⠑⠗⠺⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
Неделя осенних каникул пролетела, как один день. Так обидно. Вот, вроде, Ариша только домой приехала — а уже снова на поезд. Да ещё и ехать пришлось одной. Очень страшно. Дома Аришу посадил папа, а на вокзале встретил Лёшик.
— Ну как ты, Лисёнок? Храбришься?
Брат учился в юридической академии. Это звучало очень-очень серьёзно, да и родители говорили, что им гордятся. Вот бы и Аришей стали когда-нибудь гордиться…
Брат только в прошлом году закончил ту самую школу, в которой Ариша прожила уже целую четверть. Четвертинку первого класса. А классов аж двенадцать. Но, если справился он, ведь справится и Ариша?
В ноябре она уже не плакала. И в январе, после новогодних праздников, не плакала тоже совсем. Конечно, скучала по дому, но вот ведь странность — на каникулах начала скучать и по школе. Да, кормили там невкусно, воспитательница была злая... Но вместе с тем в школе Ариша нашла друзей. С девчонками было интересно и весело. Да и с мальчишками не хуже порой. Лев вот, например, придумал бросать наполненные водой воздушные шарики из окна. А вместе с Ильёй они строили снежную крепость.
— Школа — это ваш второй дом, — сказал директор на общем собрании в понедельник. Ариша осмотрелась вокруг — и почему-то кивнула.
Может, Георгий Вячеславович даже прав?