— Арина, ты не попадаешь в резонатор. Звук совершенно задушенный.

И вздохи — слева, справа. Ариша почувствовала, что щёки заливает краска, опустила взгляд в пол. Она всегда была уверена, что в музыке априори хороша: что и поёт лучше всех, и партию держит идеально… Падать оказалось больно. В экспериментальном трио, которое предложила создать Людмила Александровна, Ариша стала не только самой младшей, но и самой слабой из вокалисток. Девочки-старшеклассницы — красивые, высокие, пахнущие дорогими духами (ведь все духи, по определению — это дорого) шушукались, цыкали на Аришу, пинали её локтями.

— Ну на хрена нам эта мелочь? Какая из неё Сиду замена? Гарик Олегович, ну хоть вы скажите. Пели же дуэтом нормально. Вот это такое кому надо? Она опять лажает!

Игорь Олегович шумно втянул воздух носом. Ариша усвоила: концертмейстер делает так в трёх случаях: если забавляется, раздражен или начинает по-настоящему злиться. На всякий случай она юркнула в сторону, вжавшись в угол между спинкой стула и тёплым стояком отопления.

— Молчать, тётки, тут всё решает Люсанна, так что радуйтесь, что вам всучили лебедя, а не… — и издал какой-то многозначительный звук горлом, отчего девочки фыркнули, Потом тихо прибавил: — Сида никто не заменит — всё суррогат.

Так вот, кто такая Ариша в его глазах. Жалкий суррогат, который даже петь не умеет. Глаза жгли подступающие слёзы. Шмыгнув носом, Ариша уткнулась им в стенку. Ну и ладно. Ну и не очень-то и хотелось. И не важно, что этот…. Этот… о ней думает. Он ей в конце концов никогда не нравился, да и она ему тоже. И с чего бы должно быть наоборот? Вот дорастёт она, станет лучше себя нынешней, и этих девочек, и всех вообще… Вот тогда и посмотрит, кто тут кому суррогат.

⠏⠫⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

В спальнях воспитанников не должно быть розеток — таковы требования техники безопасности. Притом то, что бегать с полными кипятка чайниками дети будут по лестнице с третьего этажа на второй, техника безопасности как-то не учитывала. Хотя… если бы кому-нибудь не очень здравомыслящему пришло в голову поинтересоваться, что это за безопасность такая половинчатая, взрослые тут же бы отрезали, что и чайники вообще не по правилам, и бегать с ними, конечно же, не по правилам! Всё вообще не по правилам — живите, как есть, и не возникайте!

Ариша и не возникала особенно. У неё и без того было, чем заниматься. Музыкальной школой, к примеру. Фортепиано — это время, вокальные репетиции — время. Да ещё и третьей к старшеклассницам взяли, разучивать сложную песню из французского мюзикла. Обычных уроков тоже никто не отменял. И дежурств не отменяли, и необходимости как-то выживать в окружении одноклассников: фыркать на занозу-Милю, дуться на Дашу, подлизываться к Юле, если нужно что-то из города; избегать вконец обнаглевшего Илью с его приставаниями… Забот полон рот. К вечеру Ариша уматывалась так, что отключалась без задних ног.

Хорошо это — отключаться. Когда устаёшь, не остаётся места для всяких мыслей. Мысли — зло. О брате, о родителях. Зимняя четверть короткая, потом придётся возвращаться домой. Ариша впервые не хотела возвращаться домой. Точнее… хотела и не хотела одновременно. Скучала и боялась, тосковала сразу и по всему. Хоть вой и на стенку карабкайся. Да не выйдет. Стенка слишком отвесная, а будешь выть — с расспросами набегут.

Наверное, излить душу Ариша бы могла Веронике, но та теперь пропадала на тренировках. Тоже уставала — не грузить же её своими переживаниями?

Ариша нашла выход. Сначала это был бумажный дневник. В нём писала, спрятавшись, четыре вечера подряд. Потом испугалась. А ну, кто-то найдёт. Брайль, конечно, тем выгодно и отличается от плоского шрифта, что фиг по почерку определишь, чей грифель тут постарался, но всё равно… не по себе совершенно. Мало ли, что? Стала писать в телефоне, сохраняя короткие черновики СМС-ок. Забавно. Чтобы набрать на экране букву «А», нужно нажать двойку один раз, буква «Б» — два нажатия. Почти как точки по Брайлю. Хоть и раздражает кнопки наяривать.

А что, если писать не дневник, а как бы… будто книжку. Тогда уже получится, что Ариша пишет не о себе самой, а о ком-то другом, несуществующем, и, даже если чужой прочитает, будет легко соврать: да это я всё придумала просто. Вот интересно… а книжки, вообще — это очень трудно? Вряд ли уж настолько. Знай себе, строчи да строчи — много ума, вроде, и не надо.

Хлопотная она, эта вторая четверть. Чем ближе подступают новогодние праздники, тем больше концертов, гостей… А там, где гости, непременное утреннее «наводим идеальный порядок в спальнях!» — от воспитателей. Да как будто эти губернаторы-спонсоры-бизнесмены и иже с ними суют носы дальше треугольника директорский кабинет-актовый зал-музей. Держи карман шире! Никто никогда не отклоняется от выстланного красной ковровой дорожкой благопристойного маршрута. Но нет же, вся равно — скреби-выгребай-начищай до скрипа. Не дай бог складочка на покрывале — всё, конец света. А потом ещё это постылое: «идеальный внешний вид!». Кто придумал, что идеальность состоит из двух цветов — чёрного и белого? И что чёрный должен быть обязательно снизу, а белый — сверху? Уныло! Ещё и юбки эти: короткие, неудобные, облегают — ни на рукоход взобраться, ни на брусьях вниз головой повисеть.

Был у форменных юбок и ещё один минус. На них притягивался, как муха к варенью, гад-Илья: норовил то сунуть под юбку мерзкие руки, то вдавить в угол всем весом, жадно лапая сквозь ткань, прижимаясь, дыша в ухо горячим: «ну дай, дай, дай…» А у Ариши не получалось кричать. Горло всякий раз перехватывало, так что изо рта вырывалось только сдавленное мычание. Ариша извивалась, отбивалась, царапалась…

Никто не поможет.

— Лёвка, подержи её, а.

Лев глупенький, услужливый, покорный, он не понимает. Его попросишь — он сделает. Попасться пацанам, когда ты одна, а их — больше, чем Илья — это особенно страшно.

Когда толстый Рома трётся всем телом — противно. Но Рома хотя бы под одежду не лезет. И Кирилл не лезет — его Ариша один раз укусить исхитрилась.

⠏⠫⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

— А ты знаешь… — начала в один из ставших такой редкостью вечеров вместе с Вероникой Ариша. — Я… м…

Вероника, вращающая в руках мамин подарок — красивый кулон-дельфина, промычала что-то невразумительное, потом резко обернулась, не головой, а всем корпусом:

— Мы в середине марта к морю уезжаем. Представляешь? С командой, на сборы. — Втянула воздух. — Хм… так о чём ты?

Ариша сжала колено кончиками пальцев. Постановка руки, как на фортепиано — будто яблочко под запястьем катается. И тук-тук-тук — быстро-быстро, с первого — по мизинец. Хорошее упражнение. Тук-тук-тук, тук-тук-тук…

— Да не важно. Забей.

⠏⠫⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

Новогодние каникулы… прошли и прошли, прошли — и слава богу. Не важно, как, не важно, что было там, дома. Хотя нет, не так, конечно, важно, но слишком страшно, чтобы обдумывать, тащить с собой в школу — тяжёлый это груз. Лучше бросить где-нибудь по дороге, хоть и липнет к рукам, нагоняет, как бешенная собака… А у Ариши и палки нет — отогнать.

Уж очень многое приходится отгонять в последнее время. Третья четверть — она самая тяжёлая. Потому что длинная — аж целых два с половиной, а то и три месяца. Снаружи холодно — носу никто не кажет. Вот и сидят все, как пауки в банке, кусают друг друга, друг на друга щёлкают жвалами. Если в январе и начале февраля это ещё терпимо, то к началу марта все начинают друг друга тихо ненавидеть: дети — сверстников и воспитателей, те, в свою очередь — коллег и воспитанников. Учащаются кражи, потому что у всех заканчиваются привезённые из дома запасы, а кушать хочется. Становится больше конфликтов, ссор, драк и рукоприкладства. Международный женский день школа переживает на последнем издыхание. Оставшиеся недели мучительно тянутся под лозунгом «дожить до апреля». Но Аришу и апрель не спасёт — ехать домой она не готова. Впрочем, до этого «ехать» ещё бы дотерпеть. Двадцать дней — это запредельно много. Особенно, если Илья. Да когда же он успокоится? Сил уже никаких…

Чтобы минимизировать нежелательное внимание, Ариша в конце концов выработала стратегию избегания, однако, даже она спасала далеко не всегда. Не будешь же всё время скрываться в музыкальных классах, а то и вовсе прятаться по углам, в деревянных объятьях гномиков?

Ужасная ситуация в среду произошла исключительно из-за Аришиной глупости.

⠏⠫⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

— Даш, я конспекты забыла по литре в классе. Сходишь со мной, а? — Время было позднее, полчаса до отбоя, и все девчонки, уже искупавшиеся и переодетые в пижамы, сидели каждая у себя на кровати. Ариша нервно крутила толстый махровый пояс. — Там просто… на этаже… свет уже, выключили, — пробормотала — и сникла. Придётся идти одной. А вдруг Илья ещё в кабинете, засиделся со своим проигрывателем? Ариша сглотнула. — Л-ладно. Хрен с ними, с конспектами.

В этот момент Даша отложила пилочку для ногтей.

— Слух, раз идёшь на третий этаж, чайник поставь. Холодно — жесть. В каком-то веке кипяток буду носить не я.

— В коем-то, — уже автоматически процедила Ариша. Даша, которая особенной разницы не замечала, только отмахнулась.

— Да пофиг. О, и уши мои захвати. Они в парте справа.

«Так, может, сама бы и шла, если наушники забыла?!» — мысленно возмутилась Ариша — но промолчала. Март, конец третьей четверти. Нарываться на конфликт, даже самый призрачный, выйдет себе дороже. И настаивать будет себе дороже. Потуже затянув пояс халата, Ариша решительно цапнула с тумбочки пустой чайник.

— Подставка там, да? — буркнула угрюмо.

Вот тебе и попросила помочь. Ещё и нагрузили заданиями. Одноклассницы, блин.

Обнаружив, что ключи от кабинета не на руках, а уже у дежурной, Ариша воспряла духом. Класс закрыт, там никого нет! Прекрасно! Можно расслабиться.

— Только быстрее, Лебедева. Мухой — поняла?

— Да я мигом!

И вприпрыжку помчалась по неосвещённой лестнице.

Подготовленный к завтрашнему учебному дню кабинет щетинился поднятыми вверх ножками стульев и поблёскивал ещё влажным паркетом — значит, дежурные только недавно покончили с уборкой. Где там Дашины наушники? Ну и срач развела! Хлебная корка ей зачем? А голосник от баяна? Ладно, голосник — дело хорошее. Ариша фыркнула, вспомнив, как Кирилл, дорвавшийся до списанного инструмента, роздал всем по маленькой металлической пластинке с двумя узкими гибкими язычками посередине. Со стороны пластинка больше всего походила на лезвие бритвы, наверное. Арише досталась нота соль, Даше — си, Миле, конечно же, ми. Ох и весело было. Спрячешь пластинку под язык — никто не заметит, а, стоит поставить вертикально между зубами, с силой втянуть или выдуть воздух… «Откуда звук!» — тут же сбивается с мысли, подскакивает учительница. Озирается, ищет. По знаку Кирилла научились даже аккорды выдувать и коротенькие простенькие мелодии. Жаль, что фокус взрослые быстро раскусили, пригрозили голосники отобрать. Свой Ариша сохранила на память в кармашке сумочки. А у Даши… ну… потеряется же.

Чайник зашипел: всё громче и громче, выше и выше… отлично! Скоро забурлит, щёлкнет — и будет можно спускаться обратно, залить кипятком пакетик растворимого горячего шоколада (перед своим отъездом Вероника угостила Аришу этим сокровищем), забраться под одеяло, надеть наушники, немножко позубрить эти дурацкие метафоры\эпитеты\идиомы с их нудными определениями…

Дверь распахнулась. На пороге стоял Илья. С мокрыми волосами, своим тёмно-синим чайником в руке и с перекинутым через голое плечо полотенцем, он медленно прошёл к комоду, на котором, подмигивая единственным красным глазом лампочки-индикатора, свернулся змеёй удлинитель.

— Лебедева… в Халатике. — Илья приткнул чайник на край комода, выдвинул верхний ящик, разыскивая подставку. — Меня поджидаешь?

А на всём этаже темно и пусто. И не будет ни спасительного звонка, ни… вообще ничего не будет спасительного! Аришу пробрало холодом, но она сказала ровно и, очень надеялась, что спокойно:

— Я уже ухожу. Спокойной ночи. До завтра.

Илья шагнул наперерез.

— Ну куда ты убегаешь? — пробормотал тихо-тихо, попытался схватить — Ариша, пискнув, увернулась.

— Я ухожу. Пропусти меня.

— А если не пропущу?

И стал теснить к шкафу, загонять в угол. Ариша оглянулась: затравленно, панически, пытаясь найти путь. Илья схватился за пояс халата — будто за поводок, начал накручивать на запястье, подтягивая Аришу всё ближе к себе… Она выбросила руки.

— Хватит. Меня. Трогать. — Процедила сквозь зубы.

Длина пояса закончилась, дистанция схлопнулась.

— Ты такая приятная. Такая мягенькая.

Илья подтолкнул, Ариша брыкнулась. Она чувствовала, что её дыхание участилось, сердце пробивалось через шею и уши — в виски, делало кульбит где-то в затылке…

— Руки! Убери! Руки от меня убери!

Потом была секунда темноты: очень яростная, горячая; именно такая секунда, от которой перехватывает горло, а всё тело трясёт мелкой дрожью.

Секунда, — она на то и секунда, чтобы длиться один удар сердца. Но эта секунда успевает поменять всё. И, когда она заканчивается, когда яростная темнота отступает так же резко и внезапно, как появилась…

Оказывается, что никто уже не теснит к углу, не держит, не пытается залезть под халат.

Ариша моргнула. Раз, другой, третий.

Почему у неё в руках чайник? Когда она успела его схватить? Почему Илья скулит, сидя на полу? А пол мокрый. И у Ариши на ногах точечки боли..

Ой мамочки!

⠏⠫⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

— Эти ваши чайники до добра не доведут! — Ругалась полноватая завуч на экстренной общешкольной линейке. — Ситуация: перед отбоем попёрся греть чайник. Подскользнулся, обварился. А кто отвечает? Воспитатель уже ушла, на этаже никого не было! Я вынуждена повторить, — повысила голос, — выдавать. Ключи. От кабинетов в отсутствии взрослых разрешается ученикам седьмых-двенадцатых классов. Остальное на ответственности вахтёра! Уголовной ответственности!!!

Илья лежал в изоляторе, и проведывать его разрешили сходить всем классом: ожоги — это ведь не заразно.

— Почему ты не сказал, что это я тебя обварила? — Спросила Ариша свистящим шёпотом, улучив безопасный момент. Илья сжал зубы, отвернулся — и не ответил. Но Ариша поняла и сама. Ведь тогда бы начал раскручиваться клубок расспросов. И, кто знает, чем бы оно закончилось. А так… что ж… несчастный случай. ЧП — но без подоплёки.

Лучше ли так?

Правда не давала покоя. Снова и снова Арише снилось то, о чём наяву она, казалось, забыла: тяжесть в руке, гладкость пластика под пальцами, рывок кистью, дышащая паром горячая волна... Казалось: если не произнести правду вслух, рано или поздно она источит Аришу изнутри.

Рассказать зеркалу — не помогло, написать в телефоне — тоже.

По иронии, Ариша не выдержала, когда, рассевшись кружочком вокруг стола, все девочки пили традиционный вечерний чай, и тот самый чайник высился перед глазами Ариши немым свидетелем.

— Это я сделала, — пробормотала Ариша одними губами. В этот момент Миля рассказывала какую-то забавную историю, но, вопреки обыкновению, Аришу услышали. В повисшей тишине она повторила громче: — это сделала я. Я его облила!

И признание, сбивчивое, путанное, перебиваемое то всхлипами, то сдавленными судорожными вдохами, полилось, как вода из носика. С самого начала, с кабинки, с той дискотеки…

Ариша говорила и знала, что, даже если девочки начнут смеяться — остановиться уже не сможет. Что бы там ни было, она договорит до конца.

И договорила. И застыла-заледенела.

— М… меня он тоже трогал, — буркнула Миля. Спрятала лицо в руки. — Я думала… это только меня.

Даша отставила чашку.

— Нас всех, получается, да? Кроме Юли. Она же харьковская, у неё мама близко — опасно её было трогать. А мы все молчали. Дуры.

Дотянувшись до пакетика, Ариша вытащила оттуда галетную печенюшку. Стала крутить её в пальцах.

— Получается, расскажи мы друг другу…

Даша кивнула.

— Давайте сплотимся, а?