В спальню подселили новоиспечённых пятиклассниц, и если против соседства с девчонками Ариша ничего не имела, то вот двум воспитательницам, которые шли, так сказать, в нагрузку, была совершенно не рада — уж слишком противные. Обе. Одна набожная — спасу от неё никакого: крест около двери присобачила, радуется; вторая… вторая ну просто сама по себе такая, что не знаешь, то ли прятаться от неё, то ли в бой ломануться, чтоб или укокошить, или самой полечь и не мучиться. .

За три месяца летних каникул Ариша вытянулась, но как-то вкривь да вкось. Будто то за ноги её подёргали, то за руки. Вот и получилось не пойми что: там палочки-щепочки, там — бочонок непонятный — талии не найти... Но оно, может, и здорово — никакие мальчишки на эдакую «палку-палку — огуречик» не позарятся.

К слову о мальчишках. В новом учебном году класс окончательно раскололся на два фронта — не то, чтобы особенно противоборствующих… пребывающих, скорее, в состоянии холодной войны. Разделили всё: парты, столы в столовой, даже шкафчики для книг: вот эта сторона — пацанам, эта — девчонкам! И только Лев слонялся неприкаянно. Его прибивало волнами событий то к одним, то к другим, а порой и вовсе сносило куда-то в сторону… Он, тихий, мирный дурачок, полюбил сидеть над, странное дело, книжками — да ещё и какими книжками!

— Ich liebe Haie. Sie sind groß, stark und fürchten sich vor niemandem, — услышала однажды бормотание Льва Ариша, заскочившая на минутку в свой кабинет — то ли тетрадку взять, то ли плеер на зарядку поставить? В любом случае, она так удивилась, что сразу забыла, зачем именно сюда шла.

— Wirklich? Woher weißt du das? Hast du darüber gelesen oder es gesehen? — ответил голос Сталиниты Семёновны.

— Ой, — пролепетала Ариша. Тот же звук подхватил почему-то ужасно испугавшийся Лев. — Это ты как так? По-немецки разговариваешь что ли? — Ариша несмело приблизилась, ведя рукой по гладеньким краешкам парт. Может, никакая это не новость, просто раньше случая не приходилось услышать, а Лев на самом деле, ну мало ли — с детства шпрэ́хает как на родном?

— Ой, — повторил Лев шёпотом. — Я не… ничего!

— А я-то всё думала: чего он старые книжки с полки иняза постоянно берёт, — адресовала то ли Сталините Семёновне, то ли самой себе Ариша. — Так круто!

— Не-не-не-нет! Я нет! — поднял лев раскрытые руки. — Ich weiß nichts, ich weiß nichts und werde niemandem etwas sagen!

Так странно…

Размышляя, Ариша пыталась превратить свои волосы в подобие французской косы — ну получается же это у других как-то? И мысли в голове, и пряди в руках рассыпались, приходилось начинать заново.

Так странно. Вот есть люди, как люди — а есть Лев — глупый, покорный, сам по себе и сам себе на уме. И вдруг как… А как, собственно? Неожиданно. Сталинита Семёновна рассказала, что Лев учил язык… сам? Уже два года? И никто не замечал? Получается, он с четвёртого класса… тихо себе нашёл, тихо стал читать, тихо договорился со Сталинитой Семёновной, доверился ей. И ходил за ней хвостиком: что-то лепетал-бормотал — но замолкал как рыба, стоило кому-то появиться в пределах слышимости.

Вот тебе и дурак.

Наверное, здесь было нужно сделать какие-то очень важные выводы. Но Ариша не считала, что сильна в выводах. В очередной раз упустив долбанную косу, взяла телефон, написала: «люди не всегда такие, как я про них думаю».

Хм…

⠱⠑⠎⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

— Ты что делаешь, Лебедева? — Галина Вячеславовна, воспитательница пятого класса, нависла над Аришей, заглядывая через плечо. Ариша чуть не порезалась от неожиданности — на каникулах мама подарила ей маникюрный набор, и Ариша пыталась научиться им пользоваться, закинув ногу на тумбочку и заготовив заранее проспиртованные кусочки ваты — пригодятся же, как обычно. — Фу, ты что, в ногах ковыряешься, когда я с тобой разговариваю? А это что? Лак? Кто разрешал тебе красить ногти? Кто красит ногти на ногах?

Отложив щипчики и сунув ногу в шлёпанец, Ариша покорно обернулась. Но сделать выражение лица кротким не получилось.

— По-моему, я делаю педикюр, а вы мне мешаете. Это что, так плохо — иметь ухоженные ноги? У вас неухоженные, да?

— Хамка! Немедленно извинись!

Ариша скорчила рожу.

— Ой, извините, пожалуйста, — пробормотала, не выказывая и тени раскаянья. — Извините, что вы не мой воспитатель и лезете не в своё дело. — И, отвернувшись, снова взялась за щипчики.

Ох, как же всего за один месяц эта ГВ её задолбала. Даже не так — ГВ задолбала всех. Она совала нос везде: в тумбочки, на полки, в кровати и под кровати. Своих бы так контролировала. Даже воспитатели Аришиного класса временами осаживали коллегу: «Галина Вячеславовна, давай договоримся: мы работаем со своими детьми, ты — со своими». Но не помогло. «Скажи мне спасибо, Сталиниточка, что твоих клуш контролирую».

Сама она клуша!

Сначала ей не понравилось, что девочки с длинными волосами расчесываются в спальне. А где ещё, блин — в туалете?

Ох и зря Ариша высказала эту дерзость вслух.

— В следующий раз лучше промолчи, — бурчала Даша, прочёсывая кудри над унитазом.

Потом ГВ прицепилась к тазикам.

— Почему оставляете умывальные принадлежности? Почему не кладёте в тумбочку? А что у вас в тумбочках, если там места для мыльниц нет?

— Да вы же чужая воспитательница. Чу-жая! — уже не могла сдержать негодования Ариша.

ГВ всё было, впрочем, как об стенку вода и с гуся горох.

Чтоб её, блин…

А тем временем на плечи шестого класса впервые возложили важную миссию — проведение праздника в честь Дня учителя. Всё, от начала до конца: сценарий концерта, украшение зала, пригласительные, афиши… ух и волнительно! Но Арише это нравилось! Она напросилась на роль ведущей, помогала продумывать слова, организовывать репетиции… Тут договаривалась, там упрашивала… Даже Сталинита Семёновна её похвалила, назвала «будущим режиссёром» и отметила завидное рвение. Вот бы ещё Лёшик смог приехать! Мечты-мечты.

Подготовку омрачала только ГВ с её постоянными придирками. То «унесите из спальни канцелярию», то «уберите из шкафа пышные платья». Или вот ещё «Вы не настолько взрослые, чтобы пользоваться лаками для волос».

Да какое ей дело вообще?

— Слушайте, вы, ну уже отвалите, а?!

Конечно, за эту грубость Арише знатно влетело. Ну а на что она рассчитывала? Всё-таки надо было держать язык за зубами, ибо, если раньше ГВ придиралась ко всему шестому, так сказать, равномерно, то теперь Ариша стала её (поставить кавычки) любимицей. За что боролась, на то и напоролась.

— Лебедева, полотенце не идеально висит.

— Лебедева, трусы сложи красиво!

— Лебедева, ты сегодня дежурная? Заново убирай!

Все взрослые слова, которые Ариша знала, мысленно теперь адресовались Галине Вячеславовне, будь она неладна. Вот бы ей кирпич на голову упал. Или какая-нибудь Аннушка масло бы перед ней разлила. Или…

Отопительный сезон — это такая дурацкая система, которая явно синхронизируется исключительно с велением чьей-то левой пятки. Нет, чтобы хоть раз с заоконным градусником! Как потеплело в прошлом апреле рано, не знали, куда деваться: жара лезет, батареи шпарят… А тут… В конце сентября похолодало — ну просто жуть., но вместо отопления — шиш. По такому случаю Ариша принесла из бытовки толстое ватное одеяло. Оно пахло домом: цветочным порошком, маминой заботой. Закутаешься в него — и уже не стучишь зубами. Уютно, хорошо. Правда, застилать ватное одеяло непросто. По правилам кровать должна быть настолько идеальной, будто под покрывалом не мягкая постель — а доска. Когда вата сбивается комьями, разглаживай не разглаживай — всё равно будет не ровное поле, а минное, перекопанное. И если у Сталиниты Семёновны вопросов не возникало — всё-таки она, хоть и была порой очень странной, понимала, то ГВ прицепилась в первое же утро.

И как же неприятно, что именно это утро было таким волнительным. Ведь сегодня же день учителя в школе, сегодня тот самый концерт!

— Можете, пожалуйста, меня не трогать? — попросила Ариша почти жалобно, когда Галина Вячеславовна возникла возле её кровати. Кажется, от этой вполне резонной просьбы стало только хуже.

— Что у тебя за бугры? Не кровать, а побоище! Лебедева, вставай!

Ариша сидела, закинув ногу на ногу — держала между коленями ворох шпилек. Она целый месяц тренировалась плести французскую косу вокруг головы и теперь была твёрдо намерена наконец выйти с этой причёской на сцену! Чтоб больше никакой концертмейстер не спрашивал, а дружит ли Лебедева с расческой. Дружит, ещё и как. Правая прядка, левая.

— Ты игнорируешь меня?! Вставай, перестилай! Быстро! Я жду!

— Фаф. — Ариша вынула изо рта силиконовую резиночку. — Потом поправлю.

Ну не к спеху же? Никто же никуда не опаздывает? Почему Ариша должна оставлять одно дело — и бросаться к другому? Ну поправит она постель, а потом что — снова на неё садиться или стоя косу переплетать?

Но у Галины Вячеславовны взгляд на ситуацию, как оказалось, был совершенно другой.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю! И делай то, что сказано! — с силой дёрнула она Аришу за локоть.

— Да блять! — невольно выругалась она, потому что все пряди рассыпались. А коса так хорошо ложилась, ну совсем же чуть-чуть уже оставалось! — Да отвалите вы!

Накаляющаяся ситуация привлекла внимание других девочек. Первой рот открыла, конечно же, Миля:

— Ну чего ты такая упёртая, Арина? Извинись и встань. Ну что ты конфликты создаёшь? Тебе по кайфу что ли?

Ариша ощущала, что её начинает трясти. Крутанув головой, отчего остатки причёски развалились окончательно, она выпалила:

— Ну чё ты лезешь, Миля? И вы чё ко мне лезете? Вы мне никто! Понятно!?

Бесит! Всё бесит! И эти девочки-терпилы, и эта противная-противная воспитательница! Неужели в школу только таких берут? Ну почему их большинство настолько гадких и злобных?

Горячая рука вцепилась в Аришин загривок, дёрнула назад, вынуждая вскинуть голову. Ариша почувствовала удар каблука по висящей в воздухе голени:

— Сядь нормально! И встань!

На пол одна за другой посыпались шпильки, а Аришина нога, будто зажившая отдельной жизнью, пнула воспитательницу в ответ.

Папа всегда учил давать сдачи.

— Ах ты!

Пощёчина!

Ариша взвизгнула:

— Старая сука!

И вдарила Галину Вячеславовну кулаком прямо в жирное пузо, не чувствуя ни сомнений, ни страха, ни боли, хоть рука воспитательницы и сжимала волосы так, будто собиралась их выдрать.

— Это была абсолютно безобразная сцена, — тихо произнесла Сталинита Семёновна. Её лицо, бледное и измождённое, сливалось по цвету с белыми волосами. — Как вы могли такое допустить?

— Как я могла? — ГВ чуть слюной не брызгала. — Окститесь, поганка меня ударила! Меня, заслуженного сотрудника!

— Видимо, заслужили, — протянула «SS», кажется, чуть-чуть иронично. — Драка с ученицей. Боже-боже — стыд и срам.

— Я и духу Лебедевой в спальне не потерплю! Я её, я!...

Когда Сталинита Семёновна начала отвечать, её голос чуть дрогнул, но, почему, Ариша не знала. Может, то была злость, а, может, усталость.

— Не доводите до греха, Галина Вячеславовна. Арина — подросток. Вы, хочется верить, профессионал. Произошедшее в первую очередь не красит вас. Я предлагаю уладить конфликт между нами и нашими классами, не приплетая администрацию — так всем будет… — И тяжело, медленно вздохнула. — Сколько мы работаем вместе, Галь? Тебе оно надо?

Ариша пыталась, но никак не могла собраться с силами. Её то начинало мелко потряхивать, то к глазам подкатывали злые горячие слёзы, а к горлу — твёрдый комок. Школа не умеет держать язык за зубами. На первом уроке о том, что Лебедева подралась с ГВ знала только средняя школа, а к обеду об этом гудели уже вообще все. Как бы не старалась сгладить ситуацию внезапно занявшая сторону Ариши Сталинита Семёновна, от директора пришёл вызов. «После общешкольного концерта — ко мне в кабинет».

Отыграешь тут концерт теперь-то, пожалуй…

Но нужно. Ведь в зале гости, ведь это — ответственность. Ничто не может и не должно испортить этот праздник. Хорошо, что Лёшик не приехал. Жаль, что до него это снова дойдёт. Вот же досталась ему сестра… Лучше бы не было.

В вокальном номере Ариша отчаянно лажала, в стихотворении переврала три строки. Как ведущая, чуть не перепутала имена руководителей двух оркестров… Дура, ну дура!

Просто дотяни до финала. Просто. Дотяни.

Финал — это когда все организаторы концерта выходят на сцену, чтобы бросить в зал шарики. Финал — это черта, на которой каблуки ещё снять нельзя, но выдохнуть с облегчением уже можно. Если бы не вызов, было бы вообще хорошо. Ух… Отбарабанить последнее четверостишие, проорать вместе со всеми дурацкую песню… Ариша взялась за микрофон, набрала воздух в лёгкие…

И все разом услышали звук — очень странный и очень страшный. Таких звуков не может издавать человек. Так кричат-рычат дикие звери или монстры из фильмов ужасов. Зал заполнился ропотом, шепотками.

Что за…

Но, что бы ни было, нужно же продолжать?

— Пусть солнышко сияет с высоты, пусть согревает милые черты. Пусть каждый день и каждый светлый час…

Строй распался, где-то на его дальнем краю лопнул шарик. Острый локоть Мили ткнул в бок. Неприятно. Да что происходит?

— Для в…вас, любимых в-вас… — продолжила бормотать Ариша как по инерции. Но никто её уже не слушал, потому что в промежутке между рядами зрительских кресел и сценой лежала Сталинита Семёновна. Это она издавала тот страшный звук.

Как же… она?

Теперь звук закончился. Вокруг «SS» суетились, беспорядочно доносилось: «медсестру! Вызовите скорую! Пульс, пульс! Не дышит!»

А на краю сцены, раскачиваясь вперёд-назад и продолжая держать в безвольно опущенных руках фиолетовый шарик, тихонько скулил Лев.

Он понял, наверное, первым.