Почему-то в воспоминаниях из той, забытой жизни, всегда присутствовала вода.
Проселочная дорога. Наброшенный на голову капюшон не спасает — льет как из ведра. Но на душе хорошо, весело, так, что хочется петь во весь голос. Потому что за следующим поворотом будет дом, где нальют подогретого вина, дадут сухую одежду.
А губы, трясясь в ознобе, все будут повторять непонятные слова:
— Кто же знал, что автобус так и не приедет! Пятнадцать километров!
Чьи-то холодные руки коснулись ее лба, она отодвинулась, и тут же нырнула в следующее воспоминание.
Снова вода. На этот раз теплая, льется на нее сверху из непонятной серебристой штуки. Вокруг — белые запотевшие стены. И вдруг он — невесть откуда взявшийся. Высокий, черноволосый, с огромными зелеными глазищами. Она растерянно оглянулась на дверь — та осталась закрытой.
— Ай!
Возглас не особенно убедителен. Незнакомец, пусть и появившийся так неожиданно, вовсе не выглядел опасным. А уж она-то в людях разбиралась. Просто принято, что ли, реагировать, когда к тебе вламываются. А еще до нее дошло, что она голая, и что неплохо бы прикрыться.
— Не ори, — велел незнакомец. — Не надо бояться.
— Я не боюсь. — Рука потянулась и повернула рычаг на стене. Вода стала ледяной. То что нужно. А теперь снять эту серебристую штуку с крючка и направить прямо в лицо неизвестному.
— Какого?!
Надо бы все-таки прикрыться... Она набросила на себя одеяние — что-то черное, безразмерное. Оглянулась через плечо на неожиданного гостя — не померещился ли?
Он мокрый и злой и, видимо, вполне себе реальный. Значит, теперь можно и познакомиться.
И снова вода. На этот раз в ручье бегущим быстро-быстро. Теплая. Мелкие рыбешки шарахаются в сторону от ее руки.
— Как… Как я сюда попала? — в голосе больше радости, чем удивления. — У нас ведь еще апрель, а здесь лето…
— Ты — странник.
По-прежнему мокрый зеленоглазый мужик наблюдал за ней со скептическим выражением лица.
— Это…
— Это значит, душа у тебя снаружи, окутывает плотно-плотно… Неважно. Главное, это значит, что для тебя нет границ между мирами.
Что-то холодное вдруг мазнуло по ее ладони там, под водой. Она вскрикнула, а холод двинулся дальше, сковал так, что и не вдохнуть.
Она проснулась в пещере, которую они делили с Человеком в Лодке.
Страх быстро прошел. Но осталась досада. Потому что — еще немного, и тот зеленоглазый бы назвал ее имя. Ее прошлое имя. Люди, которые мелькали в тех оборванных воспоминаниях тоже звали ее как-то, но только истинное имя могло вернуть память.
Почему это было так важно? Ведь совсем скоро они отправятся в Края Богатого Улова. Говорят, там водятся огромные марлины.
Человека в Лодке отсутствовал. Должно быть, ему не спалось, и он пошел посидеть на берегу. В последнее время он туда будто переселился. Она не пыталась вмешаться — тинеты уважали чужое желание уединиться. Вот только одно смущало — Человек будто избегал ее с той ночи после Большого прилива. Или ей казалось, что избегает. А задать прямой вопрос она почему-то не осмелилась. Настоящий тинет бы выяснил все сразу.
Вновь она вела себя как человек с первого уровня — то есть сомневалась в том, в чем сомнений быть не может. Вновь копалась в себе, металась туда-сюда, как легкая лодка в волнах.
Если ты сбился с курса и тебя настиг в пути шторм, значит, проси помощи богов и Океана, дабы твой корабль приплыл к берегу. Если человек не находит ответа в своей душе, значит, он заблудился, и следует спросить совета мудрых, дабы они помогли ему выйти на свет…
***
— Она сейчас снова видит эти сны.
— Знаю. — Человек в Лодке глубоко затянулся и прикрыл глаза, мысленно возвращаясь в пещеру. Он почувствовал, что сейчас Ящерке стало лучше — она нашла решение. Теперь сон ее будет крепким, до самого утра.
— Ты не очень-то ей помогаешь.
— Я помогаю. Не мешая. — Человек продолжал смотреть сквозь собеседника, чем страшно раздражал его. — Я бы мог вновь окунуть руки в морскую воду и стереть солеными ладонями все тревожные мысли. Я бы мог выйти с ней в океан и там, среди волн, вновь стать единым целым. Мы могли бы сейчас уйти на глубину, как ушли многие из нашего племени, те, кто не так уж хочет ждать, когда все дороги закроются, и там, в краях Богатого Улова, до нее не добрались бы осколки прошлой жизни. Я бы мог дать ей суп из плавника серой акулы и шелковых водорослей — он дарует сон без сновидений. Я бы мог заставить Ящерку позабыть все, просто оставаясь с ней рядом сейчас и каждую ночь, так, чтобы ее голова лежала на моем плече. Ты был бы доволен, мелкий заигравшийся божок. Сегодня я спросил себя, какое тебе дело до нас, ведь ночь Большого Прилива уже миновала. Тебе нет дела и до нее. Тебе есть дело только до твоего мирка, который ты так хочешь сокрушить. Но она ничем не может помочь тебе — помочь уничтожить даже тех, на ком нет вины. Тебе просто хочется залезть к ней в голову, к ней и ко мне, ведь именно поэтому каждый день ты приходишь беседовать со мной. Чтобы понять, как это − быть человеком, которым ты не был никогда. Чтобы понять, как это — менять миры, когда твоя сила утекает сквозь пальцы.
— Как бы мне хотелось, чтобы акулы сожрали тебя, проклятый тинет, — ответил его собеседник. — Или нет. Хочу, чтобы ты попал в руки людей из этого самого моего мирка, чтобы они залезли в твои пропахшие водорослями мозги, вскрыли тебя — посмотреть, как ты устроен, а потом собрали вновь, так, чтобы от тебя осталась только пустая оболочка, чтобы посадить ее доживать в четырех стенах, а потом пустить на корм сомам. Как бы мне хотелось, чтобы они пересажали весь твой народец, закрыли навеки от вашего любимого Океана! — детское лицо скривилось, сделавшись неприятным, губы выплевывали слова, но Океан за его спиной на этот раз остался спокоен. Это озадачило, напугало эуктора, но он не подал виду. Человек в лодке все так же не отрывал взгляд от горизонта, оставаясь полностью равнодушным к прозвучавшим угрозам.
— Невозможно разлучить грозу и молнии, и невозможно разлучить Океан с теми, кто принадлежит ему всецело.
— Итак, вы принадлежите ему всецело, верно, любите вы об этом упомянуть, тинеты. А почему же тогда вашей Великой Медузой стала девчонка с первого уровня? И принадлежит ли она Океану, вся, целиком? Мне так не кажется.
— Капля крови, — Человек в Лодке пожал плечами. — Достаточно одной капли. Капля океанской воды все равно остается частью океана. И она тоже принадлежит Океану. Вся и целиком. Просто есть и другие, с которыми она связана неразрывно. Тебе понятны мои ответы, божок? Теперь ты оставишь меня наедине с рассветом?
— Объясни мне, тинет, желаешь ли ты, чтобы она вернулась в мир, который я скоро уничтожу? Вернулась ради кучки странников с первого уровня и ради верхнеотрядцев — тех, что годами отправляли таких как она в Центр?
Человек в Лодке усмехнулся.
— Неверный ответ я дал, когда спросил себя, чего хочет заигравшийся божок. Он не только ищет ответы, он страшится всего непонятного. Божок боится Ящерки, потому что боится, что Ящерка помешает ему, пусть божок и не представляет, как это может случиться. Божок боится правильно, ведь теперь он даже не может навредить Ящерке, пока она находится по ту сторону Океана… И нет, божок, я не хочу, чтобы Ящерка покинула нас, но свой выбор она должна сделать сама. Я бы мог сказать ей, что нигде, ни в одном из миров не будет ей покоя. Я бы мог сказать, что по ту сторону Океана будет лишь пустота и неуемное желание чем-нибудь заполнить ее. Я бы мог напомнить ей, что безумцем становится тот, кто принадлежит Океану, но не слышит по утрам шума прибоя. Но я не сделаю этого. Тинет не выбирает за другого, только за себя.
— Если она сделает неверный выбор, я уничтожу ее, уничтожу вместе со всеми, ты понимаешь? Я слаб, почти бессилен здесь, но там… Этот выбор она должна сделать?
Человек пожал плечами, улыбнувшись своим мыслям.
— Ящерка решила плыть к Одинокому Рыбаку, — произнес он. — Верно. Все верно.
— Куда вернее. Это тот выживший из ума старик, которому тоже довелось побывать в моем мире? Говорят, его держали в Центре три года…
— А потом он сел в лодку и уплыл.
— Ну да, — хмыкнул эуктор. — А три года он эту самую лодку строил. Неважно. Уж этот-то заставит девчонку успокоиться и не лезть куда не следует.
В первый раз за все время выражение легкого изумления мелькнуло на лице Человека в Лодке.
— Божок даже не слышит, что ему говорят. Неужели Божок и правда думает, что Одинокий Рыбак будет кого-то отговаривать от намеченного пути? Неужели Божок думает, что морской народ можно запугать?
— Правильно ли я понимаю, что твой Рыбак захочет вернуть ее в Сьюм?
Человек в лодке покачал головой, дивясь услышанному.
— Божок совсем ничего не понимает. Одинокий Рыбак не решает и не выбирает путь за других. Он просто помогает увидеть. Тем, кто готов смотреть. А уж выбор всегда за ними.
***
Вовсе не требовалось заходить далеко в море. К вечеру они кормились в бухте у Скал Скитальцев. Они были не такие уж и большие, эти акулы, но злые и бешеные, как и большинство из их острозубого племени.
Одинокий Рыбак, конечно, примет ее. Но нельзя приплывать в чей-то дом просто так, ты должен разделить свой улов с хозяином. Особенно когда хозяин — мудрейший из их племени.
Ей еще не приходилось убивать акулу в одиночку.
И на свою охоту она выбиралась тайком, будто опасаясь, что кто-то из племени помешает ей.
«Я все размышляю как человек, как житель суши», — думала она с досадой.
Уверенный взмах рукой − кинжал легко разрезал кожу. Она всмотрелась в прозрачную воду. Ни одной тени не скользило там, на глубине. Но время она выбрала верное, сомнений нет. Вода на мгновение окрасилась алым, но когда она вынула руку, рана затянулась. Океан сейчас был благосклонен к морскому народу. Но вот только теперь придется начать все заново…
Подводные хищники могут почувствовать кровь на больших расстояниях — это она знала даже в той, прошлой жизни. Надо набраться терпения. Но ей вновь овладела та, другая. А она была нетерпелива.
Вновь и вновь она делала надрезы на быстро заживающей коже. Болтала рукой в воде. Вглядывалась, затаив дыхание: не летит ли к ней смертоносная тень. Где же они…
Терпение, терпение! Акула учует.
— Приди, зубастая, попробуй одолеть меня, — шептала она. — Приди, хищник глубин, пусть Океан решит, у кого сегодня будет добрый ужин…
Слова помогали на время отвлечь ту, другую. Но ненадолго. Она вновь потянулась к кинжалу.
— Хватит, — Принялась убеждать она саму себя. Или все-таки ту, неразумную свою часть. — Иначе сюда приплывут сразу несколько тварей.
И невольно отвлеклась. Отвлеклась, пытаясь примирить две свои личности. Сделала то, что никогда не совершила бы настоящая дочь морского народа.
Потому что морской народ знает, как проворны зубастые. Как они могут появиться, точно из ниоткуда.
И как хорошо они чувствуют кровь. Нет никакой надобности вновь и вновь приглашать акулу к столу.
Она чудом успела отшатнуться. Серым шершавым боком рыбина задела борт лодки, отчего ту качнуло. Она поспешно вскочила на ноги, схватила весло. Успела ударить тварь по голове − удар вышел неудачным, скользящим. Рыбина молнией пролетела мимо. Она стояла, подняв весло, и ждала. Ждала, зная, что тварь только разозлится и вернется, обязательно вернется. Сделает круг и снова атакует. Где же она? Где? Ведь ее невозможно убить одним ударом. Ей приходилось видеть, как трое рыбаков вытаскивали акулу на берег — даже со вспоротым животом та продолжала извиваться и неистово бить хвостом.
Она стояла замерев, пока руки не затекли окончательно. А затем опустила весло и упала на дно лодки, чувствуя одновременно и облегчение, и досаду. Ведь она не была готова к встрече с зубастой. Поторопилась, чуть не поплатилась за это. Но Океан оказался милостив. Она поспешно прошептала слова благодарности и вновь взялась за весло — следовало вернуться как можно скорее. Могут приплыть и другие хищники, ведь она так щедро и долго предлагала им себя.
Но прежде чем весло коснулось водной глади, вдруг раздался голос:
— Нали, ты совсем рехнулась?