Они огласили приговор. Вполне очевидный, если учесть то, что Зил сделал. Они не сообщили ему, когда будет казнь, оставив сидеть в камере и ждать в полной неизвестности. Он никак не реагировал. Не реагировал ни на что уже долгое время. Сьюмменсов, которые еще до суда заходили к нему и пытались выбить из него хоть какую-то информацию, он встречал неизменным равнодушным взглядом. Один глаз Зилу сильно подбили во время допросов, отчего тот совсем заплыл и налился кровью. Но второй смотрел спокойно и отстраненно.
После оглашения приговора, правда, Зила больше не трогали.
— А то даже у стены устоять не сможет, когда придет время… — хохотнул один из охранников. — Придется сажать.
Они приносили ему еду и воду — совсем немного. Но он почти не прикасался к пище. Очевидно, собираясь не только подтвердить опасения своих тюремщиков, но и перевыполнить их — помереть еще до своей казни.
Мне хотелось вернуть его к жизни. Хотелось заставить бороться за каждый день, за каждый час. Но я не могла. Нельзя давать силы и надежду, когда надеяться практически не на что. Ведь это неспроста никто, кроме верхушки Сьюма, не знал, когда Зила убьют. Опасались саботажа, ведь сопротивление, пусть и разрозненное, хаотичное, все крепло. Устраивались провокации, мелкие и крупные нарушения порядка, дабы отвлечь внимание, но Роззен теперь велела все силы бросить на охрану своих объектов, да и сьюмменсы на провокации не велись. В городе творился полный хаос, молодежь из отрядов поделилась на два лагеря, а старшее поколение в ужасе сидело по домам.
Золлан, Зеллу, Залвина, Залн и всех остальных, кто был в одном отряде с Зилом, теперь разыскивали. Они скрывались в землях саат-хо, вместе с Каарлотом, моим дядей. Когда-то его звали иначе, но теперь он взял себе имя как у саат-хо. Он и стал похож на них, опаленный солнцем, заросший бородой…
Кажется, повстанцы пытались придумать, как бы применить силы, которые были у Эсси, но без особого успеха. Я вспомнила, я где-то читала про стихийных. Их многие путали с эукторами. Но если эукторы прекрасно контролируют свою энергию, то стихийные этого не могли.
У меня было много времени. Ведь спать мне совсем не нужно. И поэтому я думала, думала, искала способ, хоть самую крохотную возможность вытащить Зила. Пыталась хоть как-то помочь тем, кто тоже хотел этого. А когда я сама впадала в отчаяние, то приходила к нему. Так было, когда я была жива. Он мог всегда привести меня в чувство. Ведь я была такой размазней. Чуть что, слезы наворачивались на глаза. А Зил от этого приходил в бешенство, велел немедленно прекратить. Это могло продолжаться долго. Стою, размазываюсь, а он шипел: «не реви!».
А потом еще говорил:
— Завтра будем ставить тебе удар.
К слову, ревела я тогда в основном из-за того, что не выдерживала очередных его попыток «сделать из меня человека».
И каждый раз, когда мне становилось невыносимо, Зил тут же сообщал, что дальше будет только хуже. В первый раз я просто в шоке уставилась на него, а потом начала смеяться. Смеюсь, а слезы продолжают стекать по щекам. И с тех пор я всегда смеялась. Выбора у меня другого не было.
Теперь моя очередь. Толку от меня и здесь мало. Я садилась рядом с ним, дотрагивалась до его лба — пылающего, точно в лихорадке. Мои руки тоньше эфира, их прикосновение почти неощутимо, но он всегда вздрагивал, очнувшись. Молча смотрел на меня, и я видела собственное отражение в радужке его здорового глаза. Я не говорила ни слова, просто сидела, стараясь своими призрачными руками передать хоть немного прохлады, своим бестелесным присутствием хоть немного отвлечь, придать сил.
Но в тот раз я вдруг начала говорить. Говорила о близнецах, об остальных из сопротивления. Рассказала, что они собираются вытащить его отсюда. Много чего наговорила.
Он не отвечал, как не отвечал и ранее, когда я являлась к нему. Только смотрел не сквозь, как обычно, а на меня. Я не восприняла это как добрый знак.
А когда я уже думала, что он вновь заснул, вернее, отключился, и собиралась навестить и Сопротивление, и Роззен, посмотреть, ни надумали ли те или другие чего-нибудь нового, в камере вдруг раздалось:
— Зелв, я устал. Правда.
Так страшно мне никогда не было, исключая момент, когда я оказалась в том подвале с тварями.
Зил, разговаривающий с призраками. Зил, который признается, что устал. Я почувствовала, что я куда-то проваливаюсь. Меня пробрал озноб, будто я вновь стала живой.
Он повернул голову — взгляд был какой-то не до конца сфокусированный. В радужке отражался теперь свет от ламп на потолке — лучи причудливо удлинялись преломляясь.
А я куда-то проваливалась. Я пыталась уцепиться за его руку, но…
Раньше я никогда не покидала свой мир. Смешно называться странником при таких обстоятельствах. Дядя обещал, что когда-нибудь, он разыщет для меня портал, но ничего не вышло. Меня забрали, а потом случилось то, что случилось.
Так получилось, что, будучи странником, я впервые покинула свой мир уже после того, как жизнь моя была окончена.
Но это все уже было неважно. А важно было то, что, перешагнув порог, я впервые поняла, что мне нужно сделать. Вернее, кого мне нужно будет найти.