Десять лет назад мы с сестрой носили форму среднего отряда и были просто ужасны. Как впрочем, все наши ровесники. Учителя и наставники просто вешались. Дикая визжащая павианья стая. На счастье учителей подростковая кипучая энергия, пусть и разрушительная, легко управлялась. Мы охотно склевывали все, что нам внушали. Ненавидели и презирали по указке. Вспыхивали и подрывались с места по сигналу. 

Говорят, один из близнецов всегда злой. В нашем случае, и у Зеллы, и у меня злости хватало. Мы были настоящим кошмаром отряда, но нам все прощалось, ведь мы бегали быстрее всех, дрались всех яростнее, а кулаки наши − не два, четыре, всегда били в цель. На нас не осмеливались доносить, и мы преспокойно шатались после отбоя, разжигали костры, устраивали темную всем неугодным. 

Он же не собирался терпеть все эти выходки. Взялся всерьез за нас. Попытки были и раньше, но действительно достойный противник встретился впервые.

***

— На самом деле его собрали в Центре двадцать ученых с Роззен во главе!

— Они вложили ему в голову Устав… Единственное, что вложили! «Сьюм — моя плоть и кровь, мое бьющееся сердце…»

— Во-во, в его случае в прямом смысле!

— Да точно говорю, его сделали в лаборатории! 

Конечно, молодежи Сьюма не пристало верить в подобные небылицы. И средний отряд сорок восьмого года не то чтобы верил, но рассказывал их охотно, перешептываясь по ночам после отбоя. 

В самом деле, что-то с этим Зи-Элом и правда было не так. Золлан и ее сестра прекрасно знали всех ребят в округе. Они встречались на сборах, которое устраивало государство. В школе, где учились те, кто пока не вступил в отряд. Сьюм любил собирать подрастающее поколение вместе, чем чаще, тем лучше. А поколение особо и не возражало — ведь интересно было играть в военные игры, интересно было носиться на природе, драться, да даже стоять навытяжку и слушать гимн или бесконечную речь очередного политикана, и то лучше, чем просиживать штаны в классе.

За годы подобных вылазок близнецы запомнили многих если не по именам, то в лицо. Вот с этой громилой лучше не связываться в состязании на бревне — мигом спихнет в воду, а этот ушастый вечно норовит незаметно подставить подножку, когда бежит рядом, гаденыш… Залн — не парень, как они считали поначалу.

Сестры могли похвастаться, что знают всех ровесников в округе. И даже кое-кого из восточных, и из старших, тех, кто на будущий год уже вступит в ряды верхнеотрядцев.

Зи-Эла они не видели, это уж точно. Такого сложно не запомнить.

Но в тот самый день, когда они спрыгнули на землю из кузова грузовика, что привез их в штаб Среднего отряда вместе с другими четырнадцатилетками, Зи-Эл уже был на месте. Стоял, оценивающе оглядывая новоприбывших. Руки по швам, отутюженная форма.

В наставниках помимо строгости имелось много энтузиазма. В нем — ни на грамм.

И никто ведь не спросил, с какого перепугу этот парень, которого все видели впервые, ходит тут и распоряжается, да еще и с такой незыблемой уверенностью. Никто, кроме Золлан. Она-то и сказала тогда, что старосту выбирают по результатам состязаний, общим голосованием. Сказала и сразу поняла, что нажила себе неприятностей. И, уж конечно, не стоило ей упоминать, что учителя и наставники не должны назначать старосту. Если поначалу ее возражения лишь вызывали легкую усмешку на хмурой физиономии этого долговязого, то последние слова ему определенно не понравились.

В этот же вечер его единогласно выбрали главой отряда. Без возражений, по результатам состязаний, как и полагается. И первым же распоряжением новоиспеченного старосты были отжимания от пола — за неуважение к старшему по чину. Золлан очень хотелось возразить, что в момент высказанного неуважения старших по чину здесь еще не наблюдалось, но она сдержалась.

— Сколько? — процедила она сквозь стиснутые зубы.

И получила ответ:

— Сколько потребуется.

Золлан умаялась после испытаний, о которых сама теперь жалела, что заговорила. Несколько раз она падала, прикладываясь щекой о пол. И тогда Зи-Эл начинал вести счет заново. Золлан готова была рычать от злости и бессилия. Зи-Эл же был спокоен и будто бы абсолютно равнодушен к происходящему. Ни малейшего следа удовольствия на лице. Это злило еще сильнее. И вокруг еще стояли все остальные и смотрели на ее унижение.

И прекратилось все только тогда, когда она свалилась в четвертый раз и подняться уже не могла, как бы ни старалась. Осталась лежать, точно выкинутая на берег рыба.

А он просто вышел, прикрыв за собой дверь.

Именно близнецы тогда и начали придумывать все эти небылицы.

Весь остальной отряд его побаивался. Но не ненавидел, нет. Потому что у Зи-Эла как-то получалось выдерживать ту грань, когда ты главный — но все-таки на той же стороне. Вместе с отрядом, а не учителями. Все это понимали.

Они с Зеллой не боялись. Скорее, выдерживали разумную дистанцию. Соблюдали здравую осторожность. И искали возможность отвоевать себе побольше свободы.

Как-то раз близнецы собрались на ночную вылазку — конечно же, незаконную. Они часто так делали, еще до вступления в отряд. Пост охраны удалось благополучно миновать, теперь оставалось лишь тихонько прокрасться по коридору с учительскими спальнями, как вдруг…

Этот проклятый робот всегда передвигался так бесшумно.

Взгляд сверху вниз на одну сестру, затем на другую.

— И как долго с вами будут проблемы? — спросил он.

Золлан не смогла ничего сказать — у нее даже дыхание перехватило от злости и досады. 

Вместо нее ответила Зелла.

— Сколько потребуется, — вернула ему его собственные слова.

Уголок его рта чуть съехал вправо.

А потом была военная игра. Межрегиональная, самая крупная, она продолжалась двое суток. И все-то поначалу шло прекрасно. Вражеский флаг был захвачен и сломан об колено. Как и те противники, что осмелились встать на пути у Злых Близнецов. Они всегда предпочитали действовать вдвоем в таких играх. И не делить успех и радость победы ни с кем, кроме друг друга.

Вот только… Предательская ловушка во время победоносного возвращения в лагерь. Яма, замаскированная ветками и землей, замаскированная довольно паршиво — но сестры точно одурели от легкой победы.

Зелла бежала по краю и сумела вовремя отскочить в сторону. Золлан так не повезло, и она рухнула вниз. И когда смогла, наконец, вылезти при помощи сестры, помятая, с лодыжкой, которая увеличилась почти вдвое, Зи-Эл уже был здесь. Стоял, непонятно откуда возникший посреди дороги, наблюдал за ними, скрестив руки на груди.

Он должен был выговорить сестрам за то, что они действовали своевольно, за то, что отдалились от своей команды. Это было серьезное нарушение правил. Золлан должна была сама возвращаться в лагерь, даже если бы пришлось всю дорогу ползти или скакать на одной ноге. Но в первый раз за всю историю их знакомства он ничего не сказал о правилах.

И большую часть пути до лагеря Золлан проделала, сидя у него на спине. Возражая, сгорая от стыда: а вдруг бы кто из ребят увидел? Она бы ни за что не призналась даже самой себе, что испытывала благодарность.

А когда оставалось всего каких-нибудь двадцать метров, он осторожно опустил ее на землю. Остаток пути Золлан прошла опираясь на поломанный флагшток.

Потом были аплодисменты и приветственные крики им троим, вернувшимся раньше всех, да еще и с трофеем. Она выпрямилась во весь рост и улыбнулась несмотря на невозможную боль в ноге. Никогда не забудет Золлан этот момент, даже сейчас, когда воспоминания о годах, проведенных «под крылом» партии, вызывали в лучшем случае досаду.

Изменился ли Зил после того случая? Вовсе нет. Но ведь и они остались прежними.

— Он робот, и Роззен самолично вложила ему в голову Устав, — утверждала она. — Когда-нибудь я найду, где у него переключатель.

Она знала, что он не был роботом. Хотя иногда было очень похоже, что так оно и есть. Тайна его происхождения так и не была раскрыта.

***

Десять лет спустя павианья стая превратилась в молодых людей с печатью псевдоинтеллекта на хмурых лицах. Злые Близнецы каким-то образом стали серьезными работниками Верхнего отряда. А Зи-Эл, тот самый Зи-Эл сейчас ожидает приговора за преступления против государства.

Не был он ожившим воплощением их системы. Иначе не случалось бы у него этих «сбоев». Иначе эта самая система не требовала бы сейчас его казни.

Система ведь не может пойти сама против себя?

— Я не пойму, ты к нему дышишь неровно? Ну, к этому вашему… Которого вы там спасать собираетесь?

 Это недоразумение вновь подкралось незаметно. Настоящая заноза, целыми днями раздражает то нас, то Восточных, то Каарлота с его саат-хо. По очереди. Не знаю, зачем он до сих пор здесь, с нами — тремя так и не сумевшими поладить сторонами восстания. Мы до сих пор ведь так и не выяснили, чей он трофей. 

— Отвали! — отмахнулась я.

Каарлот отказывался рисковать своими саат-хо ради Зила. Ожидаемо. Да и сами саат-хо мигом побросали бы ружья да уползли назад в свои болота, если бы узнали, что нужно спасти хайтиши. Да не просто хайтиши — бывшего главу Верхнего отряда!

Восточные тоже отказываются. Они Зила просто не знали так, как мы. А может, припоминают, чьи кулаки месили их во время наших соревнований чаще всего. Впрочем, мы с сестрицей тоже их не раз отделывали. Все это нисколько не способствует взаимопониманию.

А наших ребят мало.

Залн недолго пробыла главой отряда. Сразу после суда ее вызвали на допрос. Она мигом почуяла неладное, но скрыться успела. Наши ее прикрыли, устроив настоящий балаган. Сьюмменсы даже начали палить. Залвин был ранен, чудом спасся, явился спустя три дня ошалевший, с раздробленной рукой.

Стыдно, ведь мы о нем даже не вспомнили.

Все предатели теперь собрались вместе. Ждем облавы со дня на день. Пока все немного тормозится волнениями в городе. Наши — те, кого не спалили, успешно подогревают гнев народа. Ладно странники, ладно саат-хо, но почему сьюмменсы стреляют по молодежи Сьюма, почему они прячут за решетку верных и преданных работников Верхнего отряда?

Кое-кто верит в эту чушь. Но обвинения против Зила неопровержимы. Есть видео.

А у меня никаких доказательств нет. Доказательств тому, чем занималась старушка Роззен в Центре. Налия недаром интересовалась, нет ли у меня камеры. Будто знала, что мы обнаружим в подвалах. Но нет. Подобная техника доступна лишь сьюмменсам, отрядам она не положена.

А видео или фотографии бы помогли. Уж мы бы смогли пустить это по экранам на площади Несокрушимости. Роззен бы не отвертелась. Эксперименты с эукторами − это вам не шутки. Это то, из-за чего почти сорок лет назад чуть не погиб наш мир.

Кстати, об эукторах. Клянусь, если только замечу, что у этого существа светятся руки, отстрелю ему башку. Пусть он и продолжает отпираться.

Но если он и впрямь, как утверждает Каарлот, обладает какими-то силами, то он может пригодиться. Та аномальная гроза, с землетрясением…

— Так чего? Мы ждем еще каких-нибудь повстанцев для компании?

— Ты хоть понимаешь, что здесь происходит? Понимаешь, что мы не в игры играем? — прошипела я, сграбастав его за шиворот.

— Не-а. — Лицо его безмятежно. Так бы и сбила эту безмятежность кулаком. Но тут он продолжил:

— Ведь мне никто, никто из вашей психушки даже и не пробовал ничего объяснить.

И как бы я ни бесилась, не могу отрицать: он прав.

— Как только я задаю вопрос, мне тут же в рожу утыкается ствол и сыплются угрозы. Нет, я допускаю, у вас свои традиции…

— Заткнись. Ты мне лучше скажи прямо: ты эуктор?

Кудрявая башка раздраженно мотнулась в сторону. 

— Я же говорил… Сто тыщ раз говорил что…

— Хорошо. — Я начала загибать пальцы. — Но раз, ведь это из-за тебя Центр хорошенько тряхнуло тем утром? Землетрясения не обещали. Два — та гроза… До сезона дождей еще недель пять! Три — вся эта хрень закончилась именно тогда, когда тебя попустило. Четыре — у тебя по рукам молнии бегали.

— Это. Не. Я! — Даже дурак догадался бы, что он врет, причем врет довольно плохо. И как же ему не нравятся эти вопросы… 

Ребята Каарлота периодически забирали его в палатку к своему главному, силясь что-то выведать. Видок у странника потом такой, будто его пытали. Впрочем, кто знает, может, и правда пытали. Что же, ради Зила я готова им помочь. Вспомнить молодость… Только вот с этим поехавшим все так странно. Выкрутишь ему руку за спину, или приложишь как следует, а у него лицо… Как будто я перед ним раздеваюсь! И боль его точно заводит. Понятно, что до поры до времени, но ведь если врезать от души — он уже вообще ничего не расскажет. Никогда и никому. Да и не могу я. Глупость какая-то! Часть меня просто жаждет начать шинковать его на мелкие кусочки, и продолжать, пока он не сознается. Пока не согласиться повторить свои трюки, чтобы вытащить Зила. Но не могу. Будто этим я предам саму себя. И почему-то, видится мне, Худышку. Муть какая-то.

А вот вопросы, простые вопросы о его силе, пугают этого странника до одури. Как бы ни пытался сохранять лицо.

И каждый раз чувствую себя конченой тварью, вновь и вновь задавая их. Но выбора нет.

— Ты можешь повторить ... это? То, что сделал тогда?

Я махнула Зелле, чтобы она подошла. Пусть продолжит, а то я точно взорвусь. Или начну биться башкой о дерево. Или кого-то прибью.

— Что повторить? — странник продолжал откровенно под идиота. Нали тоже частенько делала так, но почему-то в ее исполнении это раздражало только Зила. 

А нам было смешно. 

Досмеялись вот.

— Я понятия не имею, о чем вы болтаете. 

— Подумай еще раз, — сказала Зелла. — Я все равно все выведаю у ребят Каарлота. Ведь это же они тебя зачем-то притащили к Центру?

«Подумай еще раз».

Излюбленная фраза Зила. Горе тебе, если и вторая попытка окажется неверной.

Почему-то в горле словно застрял комок, и я больше не смогла участвовать в этом допросе.

Наш отряд больше не был визжащей павианьей стаей, а мы − Злыми Близнецами, для Сьюма мы теперь были предателями и изменниками. Но нам нужно было вернуть Зила. Без него система мироздания рушилась на глазах. И дело не в каком-то там криводышании, или как там выразился этот не-эуктор, ведь все ясно, нашему старосте по нраву только странницы, интересная патология, достойна изучения и отдельного термина, просто…

Мы − дети Сьюма, хоть и затеяли государственный переворот. Но так уж повелось, нам нужна твердая рука, что будет держать нас в кулаке. По-другому мы не можем.

А еще…

Ведь была еще одна такая большеглазая странница. Когда-то я поклялась, что выбью ей все зубы. А кое-кто из нашего отряда явно мечтал о более изощренной расправе.

Все закончилось для нее еще хуже, чем мы представляли.

И не было в том нашей вины. Но все равно.

Я помню тот вечер у саат-хо, когда два сьюмменса вели ее к автобусу, Зил боролся еще с двумя, пытаясь прорваться. А мы с сестрой висели у него на локтях, тщетно уговаривая образумиться — ведь он пытался ударить представителя закона! Она умоляюще посмотрела на нас, ее заклятых врагов, пусть и притихших по распоряжению старосты. Мне всегда хотелось треснуть ее за этот тоскливый взгляд. Но она умоляла не о себе, а о Зиле.

«Остановите его!» — говорили ее глаза. И поэтому мы синхронно повисли на руках нашего старосты, хотя в обычной ситуации не рискнули бы ему перечить.

— ТАК ты ей не поможешь! — прошептала я ему на ухо за секунду до того, как оказалась на земле.

Он услышал, как ни странно. Остановился.

Но это все равно ничего не дало.

— Золлан, в чем дело? — недоуменно спросила сестра.

Странник тоже смотрел заинтересованно. И ни капли злобы или обиды в глазах. Хотя мы с Золлан уж так постарались надавить как следует. Застращать. Странный он... Не-эуктор, как утверждает. Но ведь понадобился он зачем-то Каарлоту и его бойцам? И молнии в руках, я сама видела.

И вдруг меня словно озарило. Даже комок в горле куда-то пропал.

Этот странник сделает так, как надо. Может сделать.

Вот только, очевидно, добиваться этого следует другими методами.

Мы, воспитанники павианьей стаи, не привыкли решать все разговорами.

Но быстро схватываем, этого у нас не отнять.

Я скинула с себя форменную куртку, расстелила на земле. Положила на колено ружье, принялась его развинчивать для чистки. Она вовсе не требовалась, но как-то спокойнее, когда руки заняты. Зэлла, будто прочитав мои мысли, также устроилась рядом. Достала из рюкзака паек, неторопливо разложила припасы на расстеленной куртке. 

— Будешь? — кивнула она страннику.

Я-то знаю, какого мнения они о нашей пище. И сама-то раньше не подозревала, какой дрянью мы питались. Но странник будто бы с удовольствием откусил от энергохлеба — серого и твердого, как кирпич.

Я продолжала развинчивать ружье, собираясь с мыслями. Потом бросила все на середине, оттерла руки и тоже взяла кусок. Совместное жевание почему-то нейтрализовало нервозную обстановку.

Мы сидели втроем, точно три подружки на пикнике в честь молодежного турнира.

Подружки — потому что этот, хм, не-эуктор похож на женщину даже больше нас с сестрицей. Саат-хо из отряда Каарлота притихли, начали поглядывать в нашу сторону заинтересовано. Я зыркнула на них, и они поспешно отвернулись. 

— Десять лет назад, — начала я рассказывать, и сама удивилась, как же это было легко, слова полились, одно за другим, хотя все подтвердят, я не трещотка. — Мы с сестрой носили форму среднего отряда, почти такую же, как эта, но без синей полосы и отличительных знаков. Мы были ужасны. Не только мы. Все наши ровесники были ужасны.

***

Что все-таки случилось две недели назад

— Эй, да он рехнулся! Стой!

Двое бросились вслед за ним, но остановились, стоило Каарлоту коротко взмахнуть рукой. 

Эсси, никем не остановленный, продолжал шагать в тумане. Он шел, шатаясь, будто слепой, но при этом уверенно.

.

Почва была сильно заболоченной, и с каждым шагом он все сильнее проваливался. Это его нисколько не заботило.

— Ну же, где вы, — нетерпеливо повторял он про себя. — Я здесь, это я, Эсси спешит на помощь! Я буду у клятого природника!

Он не понимал, почему его подруги так надолго застряли в этом поганом мирке. Главное — то, что они были в большой беде. А он понял это так поздно, все это время пировал при дворе короля Эйхольма.

«Прекрасно, Эсси, просто великолепно. Друг года. Еще и ломался, боялся… Снова включиться… Жалкая тварь. Да пусть тебя хоть разметает по этому болоту, лишь бы это помогло!

Он будто прокричал последнюю фразу. Мигом потемнело в глазах, он пошатнулся. 

Небо разрезало молнией.

Рано. Очень рано. Ведь девочки еще не вышли. Где же они?

Странники порой могли чувствовать друг друга. Вот только — проклятье, почему этот дар не мог работать по заказу?

Как и его… особенность. Эсси не мог управлять ей. Не знал, чем может закончиться очередной приступ.

Но что хорошо, — хотя первый раз ему случилось порадоваться этому, Эсси теперь знал, что может спровоцировать его.

— Эстервия, — сказал ему Кэйанг в первую их встречу. — Ты знаешь, что твои эмоции по силе равны стихии?

Зеленые хитрые, почти кошачьи глаза проводника смотрели в самую душу.

— Пожалуйста, зови меня Эсси, — привычно огрызнулся он.

И тут же спросил почти умоляюще:

— Что мне с этим делать?

И Кэй ответил, вполне в своем духе:

— Не сдерживай их. Но не позволяй им захлестнуть тебя.

Прекрасный совет. Вот только первое исключало второе, и наоборот. И сейчас Эсси собирался нарушить вторую заповедь, а именно дать эмоциям не то что захлестнуть себя, обрушиться многотонным валом, да так, что каждый камень содрогнется в этом мире.

И он ждал. Ждал, стиснув кулаки, так, что ногти впились в ладони. Сдерживаться становилось все сложнее. 

Первый шаг — возненавидеть себя. От всей души. Для этого много усилий не потребовалось.

Шаг второй — вспомнить прошлое. Запустить личную коллекцию диафильмов перед глазами.

Щелкают ножницы, падают на пол золотистые пряди. Ножницы — старые, тупые и тяжелые, они то и дело спутывают волосы, зажевывают их вместо того, чтобы срезать. Это больно, но лучше не дергаться, не протестовать. Иначе будет хуже. 

Или следующий кадр — утро, только рассвело. Среда — значит, мерзкий рояль в зимней гостиной стоит, оскалив пасть, поджидая его. Среда — значит, будут нудные гаммы, от разучивания которых так тянет в сон. Эсси украдкой зевал и поспешно прикрывал рот ладонью — она могла увидеть, а ведь она не прощала такого неуважения к искусству. Локоть сползает на клавиши, в пасть мерзкого дракона, что держит Эсси в плену, и, конечно же, клавиши отдаются предательской раздражающей какофонией, от которого у другого дракона, вернее, драконихи, еще более страшной, начинается мигрень.

Нет! Еще рано, остановить пленку! Рано возвращаться к ней. Ведь тогда…

Девочек все еще не видно, а он уже не может остановиться. Процесс запущен. Лицо его поливает дождь, не дождь, ливень, что делает липкую хлябь абсолютно непроходимой, но Эсси не слышит этого. Старая дракониха шипит ему прямо в ухо:

— Эс-стервия!

Удар приходится по локтю. От этого на секунду немеет вся рука, а потом в сгибе расцветает боль, разливаясь все выше и выше.

Обычно указка приземлялась ему на костяшки пальцев — за ошибки. Почему-то вопреки подобной методике, чем дальше продвигались занятия, тем больше Эсси клонило в сон, тем больше ошибок он допускал. Нападала зевота − очевидно, что-то нервное. Ну зачем, зачем сейчас стал думать про Дракониху? Ведь еще рано… Нали и Кимми все не показывались. К серому зданию-муравейнику тем временем все съезжались машины. Эсси бы запросто могли заметить — одинокую фигуру посреди поля. Но что-то происходило в этом муравейнике, что-то такое, что сильно отвлекало внимание. И там все еще были его девочки. Теперь он чувствовал это.

В руке все еще пульсировала боль — будто ему снова восемь. И в этот момент дверь дома-муравейника распахнулась, выплюнув несколько фигур. И даже с такого расстояния он узнал девочек. Подсвеченных лучами прожекторов, что привезли с собой люди на грохочущих машинах. Наконец-то!

В снах, что преследовали Эсси последнее время, он не успевал и все заканчивалось кошмаром. Но сейчас он был уверен, что успеет. 

Нырнуть в тогда, точно в озеро. 

Крышка дракона-рояля подрагивала, готовая захлопнуться, готовая откусить безвольно лежащую в пасти руку.

— Продолжай, — велела Дракониха.

 У нее зловонное дыхание. У Эсси в запасе всего несколько секунд, чтобы сыграть гамму заново. И сыграть правильно. Руки отказывались слушаться.

Указка взлетела снова.

Раскаты грома. И сейчас, и тогда.

Тогдашний Эсси впервые посмотрел в глаза Драконихе. Отдернул руку в последний момент. И с силой впечатал второй, здоровый локоть рояльному чудищу в зубы. Рояль застонал. Пока дракониха переводила дыхание, Эсси несколько раз с силой ударил кулаком по басовым клавишам. 

Его первая импровизация. Гроза за окном торжествовала вместе с ним.

А что же Дракониха? Не в силах вымолвить ни звука от столь неслыханной дерзости, она ловила воздух ртом. Видно, что ей это давалось это с трудом. Лицо ее побагровело, пальцы выронили указку.

Боковым зрением Эсси видел, как в дом, испугавшись внезапной непогоды, вбежала служанка, что развешивала белье во дворе. 

Дракониха вдруг резко наклонилась вперед, упала головой на клавиши. И грузно шлепнулась на пол. 

Эсси — тогдашний, закричал. От того, что то, что он так долго представлял, вдруг сбылось. От того, что знал, что так не бывает, не должно быть. И потому что знал — даром ему этот номер не выйдет. 

Теперешний Эсси только криво усмехнулся.

Земля вскрылась с влажным чавканьем, поглотив людей и их автомобили. Сердце колотилось, оно будто увеличилось вдвое. Но нужно еще немного. Тогда девочки успеют…

Главное, чтобы сил у него хватило.

Последний рывок. Эсси крепко зажмурился и будто растворился в шторме, так внезапно налетевшим на этот безумный мир. Сжать руку в кулак, до боли, резко выбросить вперед, отчетливо сформировав намерение… 

Здание-муравейник будто охнуло, точно живой гигантский организм. И чуть просело с южной части. Эсси уже не слышал ни выстрелов, ни криков. Острая боль в сердце и висках сложила его пополам, кровь хлынула из носа. Но он ликовал.

Потому что знал, что успел. Теперь путь к порталу чист. Сверкнула еще одна молния, ослепив на мгновение всех вокруг.

Эсси — теперешний — с трудом поднял голову. Увидел — не глазами, как две знакомых ему фигурки исчезли в портале. Улыбнулся, победно. Теперь можно вернуться в личный ад. Ведь теперь он наверняка умирает. Как и предостерегал тот безумец-наркоман. Но это неважно. Он успел.

Тогдашний Эсси продолжал орать. Хотя понимал, что Дракониха больше не будет угрожать ему. И никому не будет. Вовсе не ее он боялся. Вбежавшая в комнату служанка Эмила тут же оборвала крик у себя — при виде свекольного лица Драконихи, обратившегося в жуткую маску. Пробормотала что-то, очевидно, молитву и сделала то, что хотелось тогдашнему Эсси — схватила его в охапку и быстро вынесла из гостиной. Руки у нее теплые, толстые и мягкие, как и вся она. Ее фартук пах ореховым печеньем.

Родители вернутся только к вечеру. Она быстро окликнет мужиков из дворовых и будет еще долго обнимать его — закутанного в плед и, казалось бы, окаменевшего. 

Эсси хотелось крикнуть ей, чтобы она бежала, спасалась. Нельзя его трогать, нельзя жалеть, потому что вот-вот вернутся родители, они узнают, что он убил Дракониху, и тогда точно прибьют и его, иначе и быть не может. 

Она всегда питала слабость к этому ребенку − такому тихому и не по-детски серьезному. Который так натерпелся от своей треклятой родни, ух, она бы показала эти графьям! И который видел такое, уму непостижимо!

Конечно же, она и помыслить не могла, что это дитя, которое − подумать только, уже через полчаса произнесет дрожащим голоском «я в порядке» и поблагодарит ее за хлопоты, как взрослый, конечно, она не могла помыслить, что это самое дитя имеет какое-то отношение к смерти старой ведьмы. Да никто бы не посмел такого подумать, даже его родители.

Хотя мать, похоже, что-то такое начала подозревать.

— Ты — скверна! Ты — порождение тьмы! — вопила она, когда он уезжал в столицу. Впрочем, кто знает, мать всегда отличалась склонностью к звучным эпитетам.

Оказавшись в своей комнате, Эсси − тогдашний − подойдет к зеркалу, прижмется лбом к стеклу и в ужасе спросит сам себя:

— Кто я?

Он запретит себе вновь прибегать к этой силе. Запретит на долгие годы. Запретит даже думать о том, как это было приятно, пусть и опустошающе.

В двенадцать лет история повторится. Только тогда не будет никаких трупов, будет лишь тот кошмарный лес, в котором он не пойми как оказался.

В двадцать лет, в столице, где он попадет в большие неприятности при участии двух отморозков-дальнобойщиков, она повторится снова.

Он не расскажет об этом ни своим друзьям, ни Трэйнану.

Больше всего на свете Эсси боялся, что однажды он уже не сможет контролировать свою силу. Боялся, что не сможет остановиться.

А еще каждый раз после того, как, по выражению Кэйанга, эмоции захлестывали его, у него была уверенность, что это его прикончит. Но это уже мелочи.

Эсси теперешний не умер, вновь обратившись к своей силе. Это даже несколько озадачило его − все-таки в этот раз приложило, так приложило. Но он знал, что его друзья теперь в безопасности. Вот только что делать ему самому? Так он и продолжал идти, озадаченный и опустошенный, пока не встретил Золлан. А потом и других повстанцев.

Слишком много было этих чертовых повстанцев на одного Эсси.