Золото разлилось по небу отражаясь в волнах. Солнце купалось в море, но не погружалось в него полностью. По крайней мере, сегодня. Потому что все время пока Морская Ящерка (в этих краях она не чувствовала себя Великой Медузой, вот нисколько) плыла к дому Одинокого Рыбака светило не сдвинулось с места. Но это казалось правильным.

Поначалу Ящерка чувствовала себя особенно крошечной и одинокой здесь. Небо — точно огромный купол. Бесконечный Океан, пусть и на редкость спокойный, кругом никого, и ни единого островка, даже самого крошечного. Но после ей пришло понимание, что этот мир, даже далекий край его все равно принадлежит ей. Ей, Человеку в Лодке и всем ее соплеменникам. А они принадлежат ему. И нет нужды противопоставлять себя этому миру. И тогда она перестала чувствовать себя крохотной и беззащитной. Она была бескрайней и необъятной, как целая вселенная. Как Океан.

Ушедшая больше не произнесла ни слова — будто берегла силы. Если, конечно, так можно выразиться в отношении мертвых. Ящерка позволила ей прикрепиться к своему ореолу, который, как и у всех странников, и, конечно же, у всех тинетов плотно окутывал тело, невидимый глазу, но ощутимый. Так, в слиянии было проще передвигаться. И слышать друг друга, если Ушедшей вдруг бы вздумалось вновь заговорить. Но она молчала.

Зато Ящерка теперь невольно видела множество обрывков-воспоминаний из жизни грустной девушки. Она старалась не вглядываться в них — все-таки это дело личное.

Но вот хижина Одинокого Рыбака появилась впереди. Будто вынырнула из глубин. Казалось, что вот, еще взмахов сто и они на месте. Но хижина — стоящая на высоченных опорных столбах, будто бы оставалась на месте. Ящерка принялась грести усерднее, ускорилась, быстро выбилась из сил, даже чуть не уронила весло. Растерла ноющие плечи. Даже разозлилась. Но потом сама посмеялась над своей глупостью. Ну разве можно пытаться попастьсюда,будто спеша на меняльный рынок?

Часть мира. Часть Океана. Далеко ли нужно отправиться, чтобы взять себя саму за руку? Конечно, нет.

Ящерка, все еще смеясь, закрыла глаза, улеглась на дно лодки. По щекам ее бежали веселые слезы. Лишь успокоившись, она распахнула веки. Столбы хижины — ей пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть жилище отшельника, настолько они были огромными, теперь находились в двух взмахах весел от нее. Там же покачивался сброшенный из хижины канат.

— А может, ты снова захохочешь? И мы раз и наверху. А то долго ведь ползти, подтягиваться. — Прошелестел голос Ушедшей у уха.

Ящерка помотала головой. Нет, эти люди суши порой совершенно непостижимы. И ведь не объяснишь им ничего.

— У меня всегда была беда с канатом. Я никак не могла залезть, все время падала, Зил так бесился…

Ящерка вдруг отчетливо вспомнила, как сама никак не могла подтянуться. Нужно было залезть в жилище людей суши — уродливое, с зачем-то наглухо заколоченными дверями. Требовалось подтянуться на руках, уцепившись за оконную раму. И ничего у нее не получалось. А странный тип все разорялся, что руки ее какие-то недоразвитые. И только потом подсадил ее.

Когда Ящерка прибыла к своему народу, ее очень огорчало, что она не может также ловко и быстро грести, как остальные. Слишком быстро устает. У нее не получалось даже вытащить сеть, полную улова. Но все заверяли ее, что руки ее окрепнут и очень быстро. Так и произошло.

Вот только почему сейчас так больно стало в груди? Почему захотелось вдруг вновь оказаться с этим типом, который так грубо разговаривал с ней? И волосы-то у него не как у людей, бесцветные, точно полинявшие и прямые как палки… Но не время сейчас об этом думать.

Ящерка забросила за спину сумку с припасами и дарами для отшельника, обхватила столб руками и ногами и принялась карабкаться. Чтобы этот белесый житель суши сказал сейчас о ее руках? Смог бы он так?

А на середине столба откуда-то сверху вдруг упала веревочная лестница. Очень кстати, потому, что Ящерка начала все чаще уставать. Хорошо хоть столб был вовсе не скользким, если сильно сжать его ногами, удавалось немного отдохнуть.

— Он бы еще позднее… — прозвучал едва слышный голос Ушедшей над ухом.

Одинокий Рыбак, мудрейший из морского народа ждал их, сидя на крыльце своего дома. Точно такой же, каким он вставал перед глазами в историях, что тинеты пересказывали друг другу. Единственная нога отшельника покоилась на остове лодки, которую он мастерил. Ящерка почтительно наклонила голову в знак приветствия, но отшельник никак не отреагировал, полностью погруженный в работу. Лишь когда его гостья опустилась рядом и помогла приладить полосу коры к боку — к счастью, дело было знакомое, Ящерка успела поучаствовать в строительстве многих лодок, Одинокий Рыбак поднял на нее глаза. Темные, совсем молодые, не вяжущиеся с поседевшими волосами и лицом, исполосованным морщинами.

— Пришло время сделать новую. — сказал он, будто Ящерка каждый день приходила к нему строить лодки.

— А где он дерево берет? Здесь же ни-че-го вокруг? — раздался настойчивый шепот Ушедшей.

Ящерке стало неловко, но отшельника этот вопрос привел в хорошее расположение духа. Он рассмеялся, показав белые зубы.

— Это люди суши берут. Все берут, берут, и все им мало. У нас же волны прибивают к берегу все, что нужно. Если это действительно нужно.

— Да у тебя и берега никакого нет…

Когда они с Одиноким Рыбаком уже закончили работать над кормой и остановились передохнуть и перекусить, Ящерка решилась объясниться.

— Она просто волнуется. За кого-то. Кого люди суши хотят убить. Я не знаю, почему она пришла с этим ко мне. А я…

— У вас одна беда на двоих. — Одинокий Рыбак дожевал вяленый ломоть акульего мяса и поднялся, чтобы вернуться к работе. При помощи деревянного протеза он передвигался уверенно, будто родился с ним. Ящерка молча последовала за ним. Хотя, конечно, слова отшельника ее озадачили.

Они работали долго, Ящерка абсолютно потеряла счет времени. Но ей стало необычайно спокойно и комфортно. Все так походило на любой из ее дней с в племени. Вместе с кем-то строить, рыбачить, чистить улов или готовить, распевать песни, чтобы работалось веселее, вместе есть, вместе возвращаться к работе. Руки двигались сами, прекрасно зная, как именно нужно прилаживать полосы коры, временно ставшие мягкими и податливыми — их долго вываривали в кипятке, как именно вбивать хитро изготовленные гвозди из заостренных рыбьих костей. Так просто. Так понятно. Далеко-далеко отлетели все думы, все сомнения. Она позабыла бы, зачем вообще проделала весь путь, если бы не Ушедшая. Прозрачная девушка медленно бродила туда-сюда по деревенному настилу, на котором стояла хижина, смотрела вниз, на волны. Порой бросала опасливые взгляды на них с отшельником, всецело погруженных в работу. Бормотала о том, что они ненормальные, оба. Хотя что может быть ненормального в простой нужной работе? Все ясно. Все так и должно быть.

Ящерка должна жить со своим народом. Ловить с ними рыбу, странствовать, строить лодки, готовить еду, любить своего Человека в Лодке. Какие могут быть сомнения? Что ей какие-то обрывки воспоминаний? Надо только помочь этой несчастной беспокойной душе и вернуться к своим. Вот они закончат, и она задаст вопрос мудрейшему… А может, потом он расскажет ей о своих странствиях? О том, как он построил свое удивительное жилище? Как побывал у людей суши, злых и несведущих, и смог вырваться, просто открыв дверь? Ящерка не раз слышала эти истории от соплеменников, но куда интереснее услышать от самого отшельника.

Но когда стемнело и работать стало не так удобно, Одинокий Рыбак подошел к краю настила и спрыгнул в воду. Ушедшая вскрикнула от неожиданности, очевидно решив, что молчаливый отшельник решил попрощаться с жизнью.

— Иногда мы заканчиваем работу купанием. Восполнить силы… — попыталась объяснить Ящерка. Подобралась сама к краю. Да, все же высоковато. Раза в два выше скалы, с которой они последний раз прыгали с Человеком в Лодке. Воспоминания о нем почему-то отозвались тоской, резанувшей по сердцу. Но ведь она увидит его очень скоро, самое большее через несколько суток.

— Нали нет! Не надо! — Воскликнула Ушедшая.

Но Ящерка все равно разбежалась и шагнула. Просто чтобы отсечь все — и страх высоты, невесть откуда взявшийся, и эту начинавшую утомлять Ушедшую с ее абсолютным нежеланием понимать происходящее, эту неожиданную боль, вспыхнувшую в груди. Хотелось, чтобы вода сомкнулась над головой, чтобы волны как следует закружили ее, хотелось нахлебаться воды, и, наконец, вынырнуть, точно заново родившейся, свежей и очищенной. Но ничего не вышло. На глубине образы из забытой жизни атаковали ее сознание, точно вспышки яркого света. Ящерка перестала понимать, где верх, а где дно, она забарахталась, и все могло окончиться печально, если бы сильная рука Рыбака не потянула ее наверх.

— Почему? — Спросила она, только отплевавшись. — Океан всегда даровал мне забвение, почему сейчас?

— Нет, — Возразил старый отшельник, уверенными гребками плывущий назад к своей хижине. — Не Океан хотел очистить твою память, а тот, кто так бездумно играет с его дарами. Да и забвение ли тебе нужно, дитя?

Она легла на спину и задумалась. Вода укачивала, мягко и нежно. В ушах гудело. После вопроса Рыбака она вдруг увидела все совершенно в ином свете.

Ей было хорошо с соплеменниками, хорошо с Человеком в Лодке. А всплывающие туманные образы о прошлой заботой жизни вселяли лишь тревогу. И потому она пыталась избавиться от них. Трусливо. И когда она плыла сюда, то хотела… Чтобы мудрейший что… Сказал ей то, что она хочет услышать? Помог ей забыть все окончательно, чтобы не сомневаться? Ведь когда она расспрашивала остальных из племени, никто не говорил ей, что надо махнуть рукой на прежнюю жизнь.

Соплеменники не могли дать ответов, потому что ничего не знали. Кроме Человека в Лодке, но и он знал совсем немного.

Ящерка не то чтобы стремилась вспомнить, хотя порой на нее и нападало любопытство. Она боялась. Но страх — плохой советчик. Что толку закрывать глаза, когда на тебя идет шторм? От этого шторм не исчезнет.

Что ей теперь делать? Вернулось чувство сильной тягучей тоски, по утраченному и по обретенному. По тому, чего она лишилась, и тому, от чего собиралась отказаться. Просить теперь Одинокого Рыбака о том, чтобы он помог ей вспомнить? Нет, это неправильно. После падения в воду чувствовалось, что ее память совсем рядом, только протяни руку. Нельзя же требовать подсказки на каждом шагу.

Отшельник уже подплыл назад к хижине и уцепился за лестницу.

— Тебе надо отдохнуть, — бросил он обернувшись. — А то разум отправит тебя дальше, чем нужно.

От неожиданной теплоты в его голосе тянуло разрыдаться. Но она отвлеклась, наблюдая, как ловко старый отшельник карабкается наверх, подтягиваясь на руках. Почти не пользуясь ногой.

Наверху они полакомились рыбьим отваром, горячим и обжигающим. Крохотные морские улитки и сушеные водоросли добавляли еде пряности. Ящерка задремала, растянувшись на прогретых закатным солнцем досках настила, мелькнула запоздалая предсонная мысль, что ведь она может скатиться и упасть в воду, но сон оказался сильнее. Здесь, в гостях у старого отшельника почему-то сильнее ощущался дом. Дом родной, близкий, понятный, со знакомыми родными запахами. Но вместе с тем острее становилась и тоска.

Когда она проснулась, ушедшая и отшельник разговаривали. Горизонт все еще горел алым, будто закат случился совсем недавно, но Ящерка понимала, что в этом краю могло пройти очень много времени.

Руки и ноги отекли, онемели, и она ничем не выдала, что проснулась. Не хотелось мешать беседе.

— И вот теперь я здесь… Хотя понимаю, что просто гублю еще одну жизнь… Но что я могла сделать? Я должна спасти его! Хоть как-то!

— Каждый все равно отправится своим путем. А ему давно следовало тебя отпустить. Или ты могла бы уйти сама. Но ты не хочешь.

— Я не могу уйти! Вот только не сейчас…

— Что же, не сейчас, так не сейчас. Но ты хотя бы знаешь, что можешь уйти.

— Почему вы такие? — спросила вдруг Ушедшая. Голос ее стал злым, напряженным. — Будто вам на все и на всех плевать. Лишь бы смотреть на закат и рассуждать про свою обожаемую воду! Вам бывает страшно? Вам бывает больно? Вы кого-то любите? Ненавидите? Хоть что-то дорого вам помимо вашего океана?

— Да, — даже в темноте Ящерка поняла, что старый отшельник улыбается. — Просто мы иначе смотрим на вещи. Океан и есть жизнь, а с ней и любовь, и ненависть, и страх. Мы знаем, что единственный способ помочь — — не мешать. Не сбивать с пути. Не решать за другого. И задавать правильные вопросы. Ты тоже можешь попробовать задать мне вопрос, печальное дитя.

— Я только хочу спасти Зила! Понимаешь ты это? Спасти конкретного человека, которого хотят убить! Ты предлагаешь не мешать тем, кто хочет это сделать? Не сбивать их с истинного пути, так, что ли?

— Отнимать чью-то жизнь — это не путь. Но для чего тыздесь, печальное дитя?

— Из-за него. Из-за Зила!

— Часто вы ставите кого-то другого в центр вашей вселенной. Не перестаю удивляться. Но я не спрашивал, из-за кого ты здесь. Я спросил «для чего ты здесь»?

Ушедшая помолчала.

— Я не знаю. Я правда не знаю. Мне… нужно было найти того, кто мог помочь. Я просто снова пришла к Зилу. Он заметил меня, впервые. Нет, впервые он дал знать, что увидел меня. Я ведь… — девушка засмеялась нервным неестественным смехом, — я ведь не существую. В моем мире не принято болтать с мертвецами! Поэтому он всегда смотрел сквозь меня. Делал вид, что меня не существует! А тогда он вдруг признал, что я есть. А в следующую секунду я оказалась в вашем краю.

— Почему?

— Да не знаю я! Верно из-за Нали. Ведь она тоже здесь. Пусть и… такая. Будто ей вскрыли голову и запустили туда подводный мир с кашалотами.

— Меня зовут иначе, — вмешалась Ящерка садясь. Как-то глупо и дальше отмалчиваться, раз уж речь зашла о ее персоне.

Ушедшая вновь нервно рассмеялась.

— Ну хорошо, Иначе! Может, ты тогда поможешь мне? Что здесь вообще происходит? Почему, когда с Зилом случилась беда, я попала сюда? К тебе, помешавшейся на веслах и прибоях?

— Ты решила, что я могу помочь. Но я не знаю почему. Я не знаю человека, о которым ты говоришь. Я не знаю никого из людей суши. Мне рассказывали, что я раньше жила с ними, но я ничего не помню. Будто это было не со мной.

Отшельник поднял голову.

— Ты знаешь, что это было. И именно с тобой. Но почему ты так боишься?

— Да потому что мне придется выбирать! — выкрикнула она с неожиданной злостью. И голос, и интонации поменялись, да так, что она даже закрыла рот ладонью, будто страшась, что этот чужой неведомый голос вновь зазвучит из ее горла. Она огляделась по сторонам, будто не очень понимая, куда попала. Вот этот одноногий длинноволосый старик индеец с трубкой — кто он? А прозрачная, еле в потемках девушка, смотрящая с тревогой — кто? Почему они оба будто что-то ждут от нее, от… Она ведь просто Морская Ящерка. Великой Медузой она была только в ночь Большого Прилива. Она родилась и выросла здесь, подле своего народа, просто потом потерялась, но ее нашли, ведь так?

— Не бойся, — мягко сказал отшельник. — Выбор, какой бы ты ни сделала, будет правильным. Потому что…

— Нельзя выбрать неправильно, если выбор делаешь ты сам, — договорила она, немного успокоившись. — Я понимаю, теперь. Я просто не знаю, что делать дальше.

— Знаешь, — возразил Одинокий Рыбак. — Ты ничего не теряла. Все, что ты накопила в своей жизни, все рядом, только протяни руку. Раз ты больше не боишься.

И явились образы столь яркие, полностью оглушившие и ослепившие, было невозможно было разглядеть их, разобрать на отдельные элементы.

А потом она вновь увидела волны. На этот раз совсем небольшие, ласковые. И собственные, совсем крошечные еще ступни, на мокром песке. Море что-то шептало ей и крошечная девочка, как могла, повторяла за ним. И заливисто смеялась, будто понимала, что щекочущая ее ноги вода хочет сказать ей. Нет, она и правда понимала.

— По ту сторону Океана стоит закатный город. Его жители передают тебе привет.

— Я тоже передаю им привет! А они умеют обжигать тарелки?

Вот оно. Она правда была здесь. С Океаном! И как все дети, умела говорить с ним. Ведь только они могут расслышать в шепоте прибоя удивительные истории, потом это, к сожалению, пропадает.

Но к девочке, раскинув руки и улыбаясь шла женщина. Тонкая и изящная, в ярком платье из неведомой легкой материи. Ее темные волосы были перехвачены алым шарфом, за который девочка немедленно ухватилась, едва добежав навстречу. Ей не терпелось поделиться историей о закатном городе, которое ей рассказало море.

— Мама? — удивленно произнесла… Ящерка? Медуза? Нет, мать определенно называла ее иначе. И она была нездешней. Почему так? Ее одежда, ее запах… Но это все равно была ее мама.

Всполох рыжего пламени. Волосы другой девочки, что бежала на полшага впереди. Куда они мчатся так быстро? Под ногами — непривычно зеленая и густая трава, ни на одном из островов не росло такой… В руке что-то настолько ледяное, что обжигает ладонь. Она останавливается и отпивает из прозрачного сосуда. Что сладкое и холодное. Колотится сердце от быстрого бега, но хочется немедленно пуститься галопом и дальше. Рыжая девочка убегает далеко вперед, залезает на непонятную конструкцию с перекладиной, зацепляется за нее ногами и повисает вниз головой. Окликает… ее?

А теперь она рисует. Только не как обычно — на стене, размазывая пигмент пальцами, а на шершавой бумаге. И пигменты сжаты в крохотные кругляши, краска легко оседает на волосках кисти. Вокруг много людей суши, каждый склонил голову над непонятным покатым столом.

Она кружится по комнате под музыку. Взмахивает руками. Обнимает кого-то, и они уже кружатся вместе. У этого человека тоже абсолютно нездешние волосы — будто песок в солнечный день. И яркие синие глаза. И на редкость заразительная улыбка. Почему-то с этим человеком она чувствует себя опьяненной, и счастливой. Умаявшись они падают, прямо в гору подушек. И смеются, будто ничего забавнее с ними никогда не случалось.

А вот этот мальчик похож на тинета, пусть тоже носит одежду людей суши. Она держит его под локоть, они спешат куда-то. Над их головами унылое сизое небо, какое бывает в сезон дождей. Они с этим мальчиком явно хотят как можно скорее оказаться в тепле. В ботинках хлюпает вода. Но она счастлива.

Ей ужасно хочется ко всем этим людям. Хочется быть с ними, бродить по улицам их странного мира, где, подумать только, все дома огромные и каменные и нет никакого океана. Касаться их, разговаривать с ними…Но в тоже время болезненно хочется вернуться к своему племени. К Человеку в Лодке. Снова выйти в море на заре. Плести сети, напевая песнь о лунном марлине.

Вот, то чего она боялась. Выбор будет непростым. Она едва помнит другую свою жизнь, но почему даже осколки воспоминаний отдаются такой болью в сердце?

Одинокий Рыбак молча протянул ей трубку. Призрачная девочка, казалось, вся превратилась в напряженное молчаливое ожидание. Чего она так жаждала? Чтобы Ящерка вспомнила? Почему? Она не знала этой ушедшей в своей прежней жизни, это уж точно. Но та явно хотела, хотела больше всего на свете, чтобы Ящерка ушла от своего народа, в мир людей суши.

Она затянулась, задумалась. Кого-то эта девушка хотела спасти. Даже называла имя… Но вот удивительно — стоило услышать о том, чего она не помнила, как все мгновенно вылетало из головы. Имена, события, незнакомые слова. Все это моментально исчезало без остатка. Неужели, от того, что она сама так хотела забыть прошлую жизнь? Но теперь-то она готова и не боится. Теперь она хочет узнать обо всем.

Нужна еще попытка. Вдохнуть глубже, закрыть глаза. Все нужное ей рядом, стоит только протянуть руку и взять… В последнем обрывке воспоминаний быладверь.Значит, они странствовали? Вместе со всеми этими людьми? И возможно, в одном из миров она и встретила ушедшую?

Закат. Такой яркий, что больно глазам даже сквозь зажмуренные веки. Она не спит, но упорно не хочет открывать глаза. Кто-то поднимает ее, пытается поставить на ноги. Чья-то гладковыбритая щека, совсем рядом. Нервно дергается. Светлая прядь волос. Как много среди людей суши беловолосых… Жесткая ткань куртки. Ухо.

Этот человек явно раздражен, даже зол. Но ей все равно. Она уверена, полностью, что ничего он ей не сделает. Поэтому можно разозлить его сильнее. Или нет, просто игнорировать его злость. Просто потому что может. Как слепит закатное солнце…

Она пододвигается ближе, крепче обхватывает руками чью-то шею, для этого приходится приподняться на носках.

— Уходи, — нежно шепчет она в самое ухо раздраженному человеку. Он с шумом выдыхает, делает еще одну попытку поставить ее на ноги, но вдруг замирает, будто выключаясь. В этом странном полувисячем положении на Ящерку вдруг сходит состояние небывалого покоя. Хочется рассмеяться, но она ведь притворяется спящей.

Резкая боль вдруг вспыхнула в голове, вырывая из водоворота воспоминаний, усилилась, закручиваясь спиралью. Она скорчилась на настиле, обхватив голову руками.

— Вот чего тебе не хватало, а? — прошипел в ухо странный отстраненный голос, голос без души, голос без возраста. — Так хочется сдохнуть? Могу устроить. Сиди тихо, лови рыбу, жри водоросли… Чего еще тебе надо?

И показалось Ящерке что в ее сознании будто вспыхнули два сверкающих злобой сине-зеленых глаза, безжалостно выжигая все, что ей с таким трудом удалось раздобыть.