— В общем… это твой сын.

Лицо Коджиро искажается в непередаваемой гримасе из удивления с примесью шока и тонкими нотками отчаяния. От напряжения в груди с него чуть не спрыгивает фартук, а стойка, любовно сжатая в пальцах, скрипя трескается. А ведь она дубовая! Вот и пошли первые расходы от отцовства.

— Чей? — решает уточнить Коджиро. Лицо его выдаёт сомнения в том, что память его способна вытащить из себя имя девушки напротив. Она же терпеливо оглядывает пустой зал ресторана. Кандидатов совсем не находится.

— Твой. Малыш, представься.

— Мия, — огрызается он. Нельзя дать новому папе надежду, что он рад их знакомству. Хотя тот отвечает взаимностью — правда, в другом ключе. Не враждебном. 

— Мне нужно уехать на пару дней, и Мию не с кем оставить. По доброте душевной я не связывалась с тобой раньше и не требовала алиментов, но теперь уж извини, деваться некуда. Так что возьми ответственность, раз не смог сделать всё необходимое десять лет назад. — Она спешно наклоняется к тёмной макушке и впечатывает в неё поцелуй. — Будь умницей. Слушайся папу.

— Номер хоть свой оставь, — молит Коджиро. Но мать его нового ребёнка остаётся неумолимой.

— У Мии есть.

И хлопает дверью. Коджиро с глупым видом осматривает её ещё долгие минуты. Будто его мольбы о том, чтоб дверь раскрылась снова, объявила всё шуткой, будут услышаны. Но перед ним — мальчик. Мия не дожидается, пока Коджиро очнётся, и запрыгивает на барный стул. Достаёт приставку. И принимается за любимое занятие — позволять взрослым не чувствовать себя виноватыми за то, что не уделяют ему внимание. Хотя, конечно, этого огромного дядьку такое пока что не пронимает. Сразу видно — с детьми не водится.

— Она всегда такая? — первым делом решает узнать Коджиро. Мия не понимает, о чём он, но уверен:

— Да.

Новоиспечённый отец шумно вздыхает и падает локтями на барную стойку. Парочка стаканов недовольно отзвякивают ему в упрёк, но прощают — всё-таки он натирает их каждый день. Край глаза Мии то и дело цепляется за нечеловечески огромные плечи, напрягшиеся под влиянием раздумий в голове. Да эта горилла раза в два больше его мамы, как вообще?..

— Тебе сколько? — тряхнув зелёными кудрями, спрашивает папа.

— Десять.

— Получается, мне восемнадцать было… 

Этот вывод, кажется, только заставляет его сильнее поверить в то, что видят его глаза. Мия не продолжает угадывать линию мысли нового папы от греха подальше — не так уж и хочется представлять, что родители предприняли для его рождения. Он даёт Коджиро больше времени, и тот им пользуется.

— Ладно… ладно, — сдаётся новоиспечённый отец, почти готовый согласиться с этим статусом. Пока что. — Ты голодный?

— Нет.

— Зря.

Поверх игры прыгает сообщение.

Мама: Ну как прошло?

Мия: не выгнал

Мама: Супер

Мама: Я приеду послезавтра, не скучай

С такой матерью разве соскучишься… Мия недовольно сворачивает беседу и снова открывает игру. Даже детский мозг понимает, что поступить безответственнее ещё нужно постараться. Но больше все в этой ситуации Мию бесит… вообще всё. В том числе его собственное желание соврать маме, что его выкинули из этого дорогущего ресторана. Чтобы она вернулась и вытерла его почти искренние слезы.

Но вместо теплого маминого плеча он выбирает честность. И повторяющиеся с периодичностью в пять секунд вздохи огромного дядьки.

— Ладно, всё равно обед почти кончился. Поболтаем? Ты что пьёшь?

— Газировку.

— Вредно. Чай будешь?

Мия закатывает глаза — вот так сразу входить в режим отца ужасно кринжово. Но деваться некуда. Следующие два дня этот верзила — единственный взрослый, кто может о нём позаботится. Так что слушаться придётся.

Коджиро неспешно проходит на кухню и, давая Мии разнести очередного босса, возвращается с пузатым заварным чайничком. Он заполняет бедные чашки кипятком и садится напротив. Мия воровато косится на стойку в поисках сахара.

Первое стрёмное действие от нового папы — бесстыдное разглядывание чужого лица. Он с усердием археолога всматривается в черные локоны, затем в разрез больших глаз, аккуратный лобик и только начинающие пухлиться губки под вздёрнутым носиком. Округлые щёки становятся последним предметом его изучения, прежде чем лицо Мии нахмуривается окончательно. Что за себялюбивая выходка — в открытую искать в предполагаемом сыне собственные черты.

— Да расслабься ты, — неумело отхихикивается Коджиро. Он опускает плечи и откидывается на барном стуле, будто слова его предназначены ему же. — Слушай, а где ты родился?

— В роддоме, — чеканит Мия, не удосуживаясь поднять взгляд. 

За спиной Коджиро слышатся резвые шаги, и дверь с энтузиазмом выпускает из кухни голубоволосого парня. По возрасту он будто ровно между обоими любителями чая.

— Я закончил с уборкой, можно идти? — тараторит он, без ответа доставая из-под стойки длиннющую доску на колёсиках. 

Коджиро с усмешкой кивает, но парню этого и не нужно — он уже вылетает во входную дверь. Пару секунд длится тишина, а затем в ресторане снова появляется владелец голубых волос, не сочетающихся ни с одной деталью интерьера.

— Извините, я слышал разговор. — Парень не очень низко кланяется в сторону мальчика. — Меня зовут Ланга, я официант.

— Это Мия, — представляет его новый папа. Тот только с ожиданием смотрит за шоу. Парень со стеклянным выражением мнётся на месте и вспоминает:

— Поздравляю с пополнением. 

— Это немного… — вздыхает Коджиро, будто собирался объяснить, но передумал в последний момент. — В общем, жду вас вечером.

— До встречи.

Парень снова испаряется и теперь точно окончательно. Коджиро опять приходится брать диалог на себя, и он явно этому не рад. 

— Ты в пятом классе, получается?

— Да.

— А какой школы?

Мия говорит название, но Коджиро оно не даёт ровным счётом ничего. Протерев лоб от несуществующих капель, он кивает на телефон.

— Любишь игры?

— Да.

— Во что играешь?

Мия говорит название, но Коджиро совершенно не представляет, как выглядят мобильные игры. Мия, в свою очередь, от бесполезности диалога начинает совершать бесполезные действия — и в третий раз глупейше проигрывает простому боссу.

— Я же о себе не рассказал, — типа осознаёт Коджиро. — Я владелец и шеф-повар ресторана “Sia la luce”, в свободное время качаюсь. И на самом деле я рад познакомиться.

Мия не может ответить тем же. И даже не может порадоваться — такое искренне не говорят. Он просто мелко кивает, снова воскрешая надежду, что тот догадается. Ребёнок играет, он занят делом, можно оставить его в покое. Но нет. Этот взрослый — безнадёжный. 

— Ты в школе в секции ходишь?

— Да.

Рвущийся наружу вопрос заталкивает обратно входная дверь. 

— Блин. Про него-то я и забыл.

В зал медленными шагами по-хозяйски проходит длинноволосый парень в юкате. Его взгляд не сразу падает на гостя: сначала он изучает собственный рукав, чуть не зажатый дверью, а потом в очки отблескивает особо буйные лампочки из люстр. Но стоит ему заметить Мию, как глаза его принимают форму монеты в десять йен, а Коджиро стыдливо опускает голову. Только он открывает рот, чтобы выпустить из него неловкие слова, как гость с ангельским видом перебивает его:

— Сидишь с ребёнком? — и, не дождавшись ответа, будто знает, что дело нечисто, поворачивается к Мии: — Ты откуда, мальчик?

Мия переводит взгляд на папу с немым вопросом. Хотя вообще-то несколькими. Во-первых, кто это и что ему надо? Во-вторых, кто ему скажет? В-третьих, зачем он так яростно выдавливает из себя спокойную улыбку?

— В общем… такое дело…

Дружелюбнейшее лицо стремительно меркнет по мере недолгого рассказа о том, как Коджиро стал отцом. И меркнет — безобидное слово. Лицо странного дядьки искажается, брови хмурятся в сторону переносицы, а рот картинно расходится в крайнем возмущении. Последним этапом развития нечеловеческого возмущения становится удар кулаком по стойке. Мия подпрыгивает на месте и отдаёт должное крепкости деревянной столешницы.

— Чего?! Твой ребёнок?!

Отвечать никто из них не решается. Поэтому странный дядька набирает в лёгкие побольше воздуха и продолжает с большей силой:

— Как можно быть настолько безответственным! Ты целых десять лет гулял, жил в своё удовольствие, ходил по… и даже не знал, что у тебя есть сын? Как можно было не использовать… — Он мимолётно косится на Мию и чуть понижает громкость. Хотя надолго этого понижения не хватает. — Ты просто идиот, Коджиро. Я всегда это говорил и продолжу говорить, потому что даже если ты попытаешься, переубедить меня невозможно. У тебя было множество шансов доказать обратное, но вот ты снова здесь, с десятилетним, — он делает особый акцент на этом слове, — сыном, которого видишь впервые. Ниже опускаться некуда.

Приняв виноватое выражение лица, Коджиро стойко сносит чужую ярость и даже соглашается с некоторыми её проявлениями. Дядька делает усилие, чтобы не продолжить, и падает переносицей в пальцы, готовые устало протереть её. Мия смотрит на Коджиро, а тот молча даёт понять, что лучше дать ему время тишины. Чтобы не наткнуться на угрозу очередной лекции. 

Так и случается. Длинноволосый дядька демонстративно вздыхает и поднимает глаза. В них совсем растворяется агрессия, едва остается удивление, но явственно отблескивает другое. Разочарование. И даже что-то типа вины.

— Я лучше еды наложу, — ловит момент Коджиро, отлетая в сторону кухни. — У тебя есть аллергия на что-нибудь?

— Нет.

И вот ещё одна безответственность со стороны отца — оставить ребёнка одного с этим пугающим дядькой. Мия с трудом подавляет невежливое желание отсесть от него на пару стульев, но вдруг чужое выражение смягчается. Пристальный, уже почти родной изучающий взгляд ложится на лицо Мии. И каждая новая секунда привносит в его глаза больше нежности. Какой-то новой и странной.

— Вы встречаетесь впервые?

— Ты вообще кто, дядь?

Он застывает в удивлении, но быстро прощает неуважение возрасту и родству с Коджиро. Всё-таки они прямо как яблоко и яблоня. Вместо этого лицо его добреет и окончательно принимается вызывать доверие ребёнка.

— Я его друг. Старый друг.

Мии почему-то такой ответ не кажется ни достаточным, ни достоверным. Не то чтобы ему лично так интересно, скорее интерес исходит из самого ответа. Про “старого друга” не говорят с таким выражением. Так говорят, когда хотят что-то скрыть. Он это по маме выучил.

— Можешь звать меня…

— Сакураяшики-сенсей? — встревает Коджиро, будто выжидавший удачного момента выйти с кухни.

— Помолчи. Зови меня Каору… Каору-сан, — не решается он на вольности. Просить звать по имени и так слишком фамильярно. Если это понятие вообще актуально в глазах десятилетнего мальчика. 

— Я Мия, — снова представляется он, впервые за сегодня — по своей инициативе. Коджиро собирает из недр барной стойки какие-то тарелочки и совсем перед выходом бросает:

— Надо же, отставил все титулы.

Мия явственно слышит скрип зубов Каору. Но снова — всё прекращается, когда они остаются вдвоём. Пока что это самый странный взрослый, которого Мия встречал.

— Тебе не страшно? — вдруг спрашивает Каору. От неожиданности Мия даже не успевает решить, какой ответ поможет быстрее отвязаться от вопросов. — В незнакомом месте, с незнакомыми людьми, без мамы. Конечно, на Коджиро можно положиться, но ведь это не снимет твоего напряжения. Я прав?

"И зачем он это говорит?" — думает Мия, опустив глаза на свой позорный проигрыш. Играть как-то больше не хочется. Но и откровенничать с ним — тоже. Знают они друг друга на три дня, разве есть смысл освещать подробности их с мамой жизни? Особенно нежелательные. И его чувства тоже относятся к секретной информации. Нет уж, не дождётся этот дядька откровений.

— Любой бы напугался, — храбрится Мия. Каору слегка улыбается, склонив голову, и его красивые волосы завораживающе падают на стойку рядом с локтем. 

— Хочешь больше узнать про отца?

— Да, — бросает Мия для вида. На самом-то деле ему нисколечко не интересно. Опять — всего ведь на три дня он его папа, а потом оба друг друга забудут. Любому младшекласснику будет лучше, если среди его знакомых будет меньше стрёмных дядек.

К счастью, Каору не улавливает сложных мыслей Мии — вообще-то они очевидны, если знать его чуть дольше. Но пока что у пацаненка есть преимущество. Поэтому Каору задумывается и, угомонив взгляд где-то на вороте джемпера Мии, тихо начинает:

— Он кажется намного более ветреным, чем является. Уверен, что если бы твой папа знал, не оставил бы тебя. Твой папа… — добавляет Каору чуть тише, будто боится, что их подслушивают, — всё для тебя сделает. Он честный человек.

— Угощайтесь, — выходит Коджиро. Каору прокашливается в надежде сдуть собственные слова из воздуха и снова сдвигает брови к переносице. 

На столе оказываются две порции пасты капеллини вперемешку с располовиненными черри и листьями базилика. Порция кажется совсем маленькой на объёмных тарелках с блестящей оборкой, но такое впечатление — обман сервировки. 

Пожелав приятного аппетита лично Мии, Каору принимается за еду. Он ловко цепляет черри и наматывает небольшие порции капеллини на вилку, прежде чем с невообразимой грацией спрятать их во рту. У Мии получается повторить за ним не сразу — слишком уж стойка далеко от барного стула. После очередной попытки не растерять пасту по пути ко рту мальчик вздрагивает от внезапного сотрясения — Коджиро совсем незаметно подходит сзади и двигает его стул ближе.

— Удобнее? — улыбается он. Мия ещё раз пробует стянуть содержимое вилки и легко успевает, не испачкав столешницу.

— Спасибо.

— Не стесняйся просить что-то, если нужно, — напоминает Каору. Они встречаются взглядами — и между ними шмыгают слова, озвученные раньше только между ними. Его папа всё для него сделает. Мия принимает заботу молча и возвращается к еде.

Стоит ему приловчиться к сбору пасты с тарелки, от неё не остаётся и следа. Даже Каору за ним не успевает. От неожиданности Мия прикрывает глаза в попытке лучше прочувствовать вкус. Как же так? Простые макароны — а такие вкусные. Да, сыр он любит, но его тут так мало. Специи сделали своё дело, но и они — лёгкие, еле уловимые. А как всё это в сочетании!

— Спасибо за еду, — не сдерживается он. Впервые говорит не по необходимости, а от души. И повара это крайне радует. — А где туалет?

Оба дядьки тычут пальцами в одну дверь, и он ловко спрыгивает со стула в её направлении. В туалете он слушает тишину и немного воду в трубах. А ещё собственный усталый вздох. Как же хочется остаться вдвоём с родной, любимой, одной единственной приставкой и пережить эти три дня до прихода мамы без лишних телодвижений и выяснений отношений. А ведь осталось всего ничего — скоро он станет взрослым и сможет оставаться дома один, когда мама уезжает… 

За дверью вдруг начинаются голоса, причём вполне отчётливо. Не любят почему-то строители делать толстые стены.

— Эх, все томаты выковырял, — вздыхает Коджиро, гремя тарелками. — И чем им так овощи не угодили? Мы с тобой вот до последнего листика всё съедали.

— И что собираешься делать? — наконец спрашивает Каору, не особо обеспокоенный овощной проблемой. В ответ ему слышится новый вздох, полный смирения.

— Учиться быть отцом. Эй, парень, — громче бросает он, некстати услышав щелчок замка в туалете, — кем твоя мама работает?

— Она… модель.

Верится в это с лёгкостью. Всё-таки у Коджиро всегда был отменный вкус. Правда, жаль, что внешность характеру даже не подражает. Мия усаживается обратно и по инерции подбирает в руки телефон.

— Во что играешь?

Мия снова называет игру без особого энтузиазма. Каору недолго изучает экран.

— Добавь мага в тиму. У него дебаф на магию, вон, паралайз сразу накладывается.

И как он сам до этого не додумался? Мия откатывает сохранение и тычет на фиолетовую мантию вместо слизняка. Пара ударов, совсем немного маны — и босс пропускает три хода.

— Теперь ультуй.

Мия слушается. Следующий ход мага совсем не даёт боссу подняться, и он скоро погибает. Рыцарь с кошачьими ушками радостно прыгает над опозоренными останками.

— Спасибо, — впечатлённо и снова от всего сердца говорит Мия. Никак он не представлял такого старика, играющего в игры. Каору усмехается, будто чувствует чужие мысли.

— Только тут запоролся?

Мия кивает, но вдруг вспоминает о дурацком боссе в другой игре, которую бросил вот уже как неделю. Да, ему, конечно, говорили, что взрослые знают всё, но не настолько же? Не может же этот дядька разбираться во всех играх.

— Возьми двух хилеров.

Босс повержен. Уровень уважения Мии к Каору растёт в геометрической прогрессии с каждым новым геймерским словечком на его губах. И говорит с ним на равных. У Мии даже появляется подозрение… что он хороший. 

Коджиро возвращается к ним ещё пару раз, но те прячут всё своё внимание в приставке, которую мальчик спешно выудил из рюкзака, когда телефон разрядился. Даже Каору не замечает, как он разгуливает по ресторану, как ставит перед ними новый чай, хоть сам же и опустошает чашку, и как он заглядывает в экран через их плечи, когда они перемещаются за столик в углу зала. В разговоре об играх Мия может не скрытничать, и говорить становится в разы спокойнее. Он даже ловит себя на бесконечном рассказе об одной незаслуженно непопулярной игре и спешит замолчать по осознании. Но Каору не пытается от него отмахнуться — наоборот, он слушает внимательно, довольно улыбается и даже в тему кивает. Да и вообще выглядит вполне понимающим. Странный взрослый.

За играми они не сразу замечают, как столики заполняются людьми. Коджиро изредка выходит встретить постоянных или особо уважаемых посетителей, и вместо него по залу семенит Ланга. По пути он забрасывает на их столик пирожные, и, поблагодарив, Каору тут же принимается уничтожать своё. Мия повторяет за ним и оказывается крайне довольным обслуживанием.

Уже под вечер, когда он пропускает пару зевков, ресторан наконец покидают последние гости. 

— Сегодня закроемся пораньше, — объявляет Коджиро на все четыре пары ушей (на кухне ему помогал ещё один парень, у которого так ни разу и не вышло покинуть рабочее место). Каору смотрит на часы и едва заметно вскидывает брови.

— Надо же, какие жертвы.

— А что поделать? Ребёнок уже спать хочет.

Мия молчит, потому что да, хочет, и нет, он не такой маленький, чтобы ложиться не позже десяти. Хотя на часах и так почти десять. Ланга и красноволосый парень с кухни быстро ретировались вместе со скейтами, которые они спрятали под стойкой. 

— Ну что, домой? — объявляет Коджиро рядом с выключателем. Тёплый свет ресторана сменяется резкой тьмой, но оба гостя находят путь к двери.

После недолгого пути по прохладной улице зайти в пустую квартиру даже как-то неприятно. Прогулка хорошо освежила забитую играми голову Мии, и он заново убедился в огромности своего папы. Его ладошка, которую Коджиро нежно сжал в своём гигантском кулаке, размером была даже не в два раза меньше. Снизу вверх за широким плечом не было видно шеи. И когда Каору встал от него по другую сторону, Коджиро с легкостью закрыл его мощью своего тела. Вот бы и Мия мог вырасти таким большим.

Квартира у Коджиро просторная. В особенности гостиная, из которой расходится множество путей: на кухню, в туалет, в ванную, в спальню. Ремонт чем-то напоминает ресторан, такой же полутёмный и полудревесный. Посреди гостиной, прямо напротив мощного телевизора, традиционно красуется черный кожаный диван. Позади него каменная барная стойка отрезает кухню от всего остального. Ближе к окну, за диваном, вписывается обеденный стол на шесть человек, на каждого из которых выделен стул. А кухня длинная, во всю стену — точно украла половину гостиной. Из спальни выглядывает большая кровать, а туалет и ванная прячут содержимое за не менее тёмными деревянными дверями. Даже детский мозг Мии оценивает окружение как стильное, но вполне себе холостяцкое. 

Остаётся один вопрос. Почему они всё ещё втроём?

— Что? — вскидывает бровь незваный гость в ответ на оба пристальных взгляда. — Не могу же я оставить ребёнка на такого балбеса. 

И ребёнок, и балбес смутно верят в такое оправдание. А меж тем Каору уже скинул обувь и направился штурмовать кухню. По лицу Коджиро ясно: это последнее место, где тот был бы рад видеть друга. Вместе  Мией они спешат за ним.

— Я помогу готовить, — строго, но с энтузиазмом лепит Каору, заставляя стол ложечками и тарелочками. И ни разу не спотыкается в поисках приборов. — Ты и так весь день на кухне, устал. Перепутаешь соль с сахаром, а Мия голодным останется.

— Ну нет. Сразу ребёнка угробить хочешь?

— Я не такой беспомощный. Уж рис-то сготовлю. Сядь и смотри.

На лице папы бегущей строкой: дважды “ну нет”. Но почему-то он слушается. Помогает Мии стянуть рюкзак и плюхается на диван полубоком. Чтобы видеть происходящее за барной стойкой и, если что, предотвратить беду. Мия садится рядом аккуратно, как послушный мальчик. Диван оказывается ему немного велик — ноги до пола не достают. Но мягко. Наверное, сегодня он спит здесь.

— Он, конечно, всегда был вспыльчивым, — тихонько начинает Коджиро, чуть наклонившись к Мии, — но сегодня… Ему, видимо, слишком не понравилась причина нашего с тобой знакомства.

— Вы давно дружите? — решает спросить мальчик. Не то чтобы это не было очевидно, тем более сам Каору подтвердил… но вообще-то почему тогда они постоянно ругаются? Вопрос вызывает на лице папы полублаженную улыбку в сторону розового хвостика на кухне.

— Очень давно, — тянет он. — Со школы. 

— Где мука? — кричит с кухни Каору. Он осторожно, но нетерпеливо грохочет всеми ящиками, заставляя тем самым замирать сердце Коджиро. 

— Закончилась, наверное. Зачем тебе? Ты же рис готовил.

— Я рецепт нашёл… Ты же повар, почему у тебя нет такого важного продукта? Из муки столько блюд готовят — как будто сам не знаешь. Что с тобой вечно не так?

Понаблюдав, как он бросает поиски и диктует новый запрос в смарт-часы, Коджиро только жмёт плечами. И взгляд у него такой, будто больше всего на свете рад получать оскорбления и обзывательства. Очень странные взрослые.

— Иногда мне кажется, он совсем не вырос, — совсем тихо, будто ведает государственную тайну, шепчет Коджиро, — ведёт он себя так же, как в шестнадцать. Только на людях взрослого изображает. У тебя есть друзья?

— Да. Есть друг, но мы сейчас не видимся. Он уехал на каникулы.

— Жалко.

На плите шипит масло. Каору резко отлетает от неё и ударяется поясницей об стойку. Коджиро не медлит ни секунды — тут же подскакивает ослабить огонь.

— Обжёгся?

— Брызнуло просто, — в тон маслу шипит Каору, сжимая ладошку. Коджиро тянется оценить масштаб трагедии, но, стоит ему наклониться, пострадавший отлетает от него дальше, чем от масла. — Да не болит ничего! Отстань, я не стеклянный.

— Всё, я насмотрелся. Иди, дальше я сам.

— Я же сказал…

Споры их продолжаются, пока на столе не оказываются три тарелки с рисом и рыбой в кляре, причём вкусные даже на вид. Видно, у опытного повара (или опытного друга) всё же вышло исправить положение. И за едой споры затихают не сразу. Но как только появляется минутка тишины, Мия хватается за шанс. В этот раз он решает проявить благодарность за уделённое внимание и спрашивает сам:

— А вы учитель или мангака?

Каору давится едой, но, обтерев рот салфеткой, спокойно отвечает:

— Я каллиграф. Поэтому меня тоже называют сенсеем.

— Вы расписываете храмы? — чуть помедлив, продолжает Мия даже под страхом опозориться ещё раз. А лёгкая улыбка папы говорит как раз о том, что и это его представление о работе Каору неверно.

— Не только. Я больше занимаюсь представлениями. В их основе лежит сочетание традиций мастеров каллиграфии с последними достижениями техники.

Мии почему-то хочется зааплодировать.

— Ребёнку мог и попроще объяснить, — хмурится Коджиро. Каору явно видит свою ошибку, но отказывается её вербально признавать. — Короче, он рисует, а потом выводит на экран и…

— Лицо я тебе сейчас разрисую.

Разговор продолжается в не менее весёлом духе. Мия изредка отвечает на вежливые вопросы, и перемена тона, наверное, говорит о том, что дядьки злятся не по-настоящему. Как сказал папа, обычно Каору спокойнее. Именно за попытками представить их диалог спокойным Мия поглощает свою порцию.

Но ужин всё-таки кончается — он пропускает всё больше зевков, тарелки предательски пустеют, взрослые молчат. И чем дольше тянется тишина, тем явственнее Мия чувствует чужое нежелание её прервать. И в воздухе пахнет смущением вперемешку с неловкостью странного рода. Откуда вообще всё это? Разве у старых друзей такое бывает? 

Каору пару раз странно прокашливается и наконец благодарит за еду. Мия принимается наблюдать с большим нетерпением и интересом.

— Останешься? — заглянув в чужие глаза, тихим голосом спрашивает Коджиро.

— Нет, я… на такси поеду.

И снова они слушают молчание. Каору будто ждёт, что хозяин запротестует, а он будет вынужден отказаться повторно. Но ведь все трое и так понимают, что места на всех не хватит. Скорее всего. Не будут же они спать на одной кровати. А может, тут что-то ещё. Что-то недоступное Мии.

— Я ещё завтра приду, — проходя мимо ребёнка, чётко выговаривает Каору. — Если нужна будет помощь, звони. А от тебя, Мия, надеюсь увидеть результаты тренировок.

Мия ответственно кивает — по научению сенсея он скачал одну мультиплеерную игру, но не успел достичь уровня, когда выходить в онлайн имеет смысл. Завтра для этого у него есть целый день. И Мия определённо будет готов защитить свою честь перед таким бывалым мастером.

Они провожают его до такси (мальчик заново поражается чужой грации, подпитывающей буквально каждое движение) и остаются только вдвоём. Впервые после встречи.

— Иди пока в ванную, я кровать заправлю, — командует Коджиро, потрепав Мию по волосам. Он всегда терпеть не мог этот жест, но теперь его хочется разрешить. Есть дело поважнее:

— Я могу на диване поспать.

— Нет уж. 

И закрывает за собой дверь. У Мии закрадываются подозрения, что его новый папа на самом деле добрый и ответственный.

После банных процедур он находит на диване готовую постель, но явно не для него. Скромные пожитки (рюкзак и телефон с зарядником) Коджиро перенёс в комнату и заботливо положил у кровати. Просто огромной кровати, если вдуматься. И зачем ему такая, если всё равно живёт один? 

— Пижаму, значит, взял, — радуется папа, осмотрев крошечных котят на костюмчике. — Если что, буди. Я в зале. Что-то ещё нужно?

— Нет.

— Тогда… спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Коджиро недолго следит, пока Мия запрыгнет под одеяло, будто готовое задавить его своей тяжестью, и выключает свет. Дверь он оставляет приоткрытой, и мальчик выдыхает всю дневную усталость в сторону длинной полоски света из зала. Только что ему так хотелось спать, а теперь — ни в одном глазу. Как вообще можно спать на такой ужасно огромной кровати? А время-то почти полночь. 

Да и Коджиро не может похвастаться быстрым отходом ко сну. Обычные ночные процедуры почему-то занимают у него куда меньше времени, и он старательно пытается уместить плечи в габариты дивана. Вот вроде на трёх человек рассчитан, почему тогда так тесно? Хотя, может, не стоило так качаться…

В третий раз за ночь Коджиро решает сменить маршрут и после стакана воды заглядывает в комнату Мии. Тот лежит неподвижно, а сопит совсем тихо, почти неслышно. Не сразу они оба обнаруживают, что мальчик не спит.

— На пробежку завтра пойдёшь?

— Нет.

Закрыв дверь почти до щелчка, Коджиро возвращается на диван. И ворочается он полночи не из-за неудобства.