Когда Коджиро возвращается с пробежки, Мия ещё сладко спит. Свернулся клубочком на самом краю, обнял одеяло и сопит тихо-тихо. Он в сознании-то чудо, а теперь… 

Но скоро нужно собираться в ресторан — ну как такого котёнка разбудишь? Не оставлять же его дома. И вообще-то Коджиро уже распланировал весь их день. Вместе. Нельзя бросать всё, не начав.

В ответ на вялый зов папы Мия с трудом продирает глазки и медленно оглядывается. Дом он узнаёт не сразу, но всё равно заставляет себя сесть. Вот и первая отцовская ошибка — позволил ребёнку лечь поздно. А будить пришлось в полвосьмого. 

— Давай, парень, в ванную, — Коджиро пытается делиться бодростью, — нам через полчаса выходить.

Мия ничего не отвечает и, помедлив совсем немножко, с зевком сползает с кровати. Коджиро не может заставить себя отвернуться — ну какой же он крошечный, миленький, сонный котёнок. Особенно он уменьшился на фоне огромной кровати — она ему чуть ли не по грудь. С отцовскими чувствами Коджиро ещё придётся свыкнуться.

Ванна открыла глаза Мии совсем чуть-чуть, но мимо стула он не промазал. Зато пару раз выронил из палочек рис обратно в тарелку — видимо, в такую рань кусок в горло не лезет. Но и здесь видна кровь Нанджо — Мия не сдается, продолжает честный бой с завтраком, даже овощи подхватывает (от помидоров повар в этот раз отказался). 

А Коджиро в наблюдении за сыном совсем теряется. Стоит ли ему что-то сказать? Подбодрить? Предложить? Или позволить мальчику сначала проснуться, а потом уже нагружать рассказами о наполеоновских планах на день? Кто бы подумал, что даже завтрак выявит в нём такого неопытного отца.

За завтраком Мия не медлит. Отложенные про запас десять минут после обычного времени выхода в итоге не пригождаются. Даже сонный он проявляет отцовскую пунктуальность. А вещи вообще на глазах собрал.

— Всё взял? — в последний раз спрашивает Коджиро у двери. Мия проверяет зарядку на приставке и кивает — до вечера хватит. 

По дороге Коджиро чувствует острую необходимость завести диалог. Необходимость эта исходит извне, будто весь мир говорит ему начать сближаться с ребенком именно прямо сейчас. Под таким давлением он даже не решается, как вчера, взять маленькую ладошку. 

— Увлекаешься чем-нибудь, кроме игр? Спортом там?

— Нет, — снова Мия отвечает односложно и всё же решает дать ему шанс: — Но я люблю учиться. У меня высокие оценки.

— Ничего себе, — тут же воодушевляется Коджиро. — Красавчик. То есть молодец. Какой предмет любимый?

— Математика. У меня она лучше всего получается.

На пешеходном переходе Коджиро неосознанно хватает его ладошку. На глаза наворачиваются эфемерные слёзы гордости. А Мия точно его сын?

— И в кого ты такой умник? Домашку на лето задали?

— Я сделал уже.

Ещё одна странность, хоть и положительного характера. Такому ребёнку не грех и разрешить в приставку весь день играть. 

Бессмысленные, но такие приятные вопросы о содержании домашки сопровождают их до самого ресторана. Снаружи на глаза давило солнце, внутри — тьма. А ведь шторы почти раскрыты. Повар сразу направляется на законное место — на кухню, но, вспомнив, что сегодня он не один, бросает:

— Сейчас всё подготовлю.

Мия не придаёт его словам большого значения. Сонливость выжимает у него желание к новым вопросам — мало ли, может, предложит доесть вчерашние десерты или заварит компот. Вместо всего остального Мия забирается на барный стул, который присвоил ещё вчера, и тут же достаёт приставку. 

— Играешь опять? — забыв добавить в голос строгость, замечает Коджиро и раскрывает дверь кухни шире. — Отложи-ка. Пойдём.

Мия молча слушается — это он умеет. Кухня открывает перед ним три ряда тумб, соединённых у противоположной стены, но с узким проходом между ней и средним рядом. В парочку из них вставлены духовки, в одной — мощная раковина, у стены налеплены плиты, и везде висят какие-то инструменты. По левой стороне грозно нависает два пузатых холодильника. Чтобы увидеть содержимое пустых тумб, Мии приходится подняться на носочки.

— Ну что, будем учиться? — бодро говорит Коджиро, подставляя ему стульчик. Мия усердно оглядывается.

— Зачем?

— Как это — зачем? — усмехается он. — Сын повара и не умеет готовить? Нет уж. Научу тебя лазанью делать.

Коджиро в два шага подлетает к холодильнику, набитому под завязку, и вынимает из него пару перчиков, столько же кабачков и луковицу. Мия неуверенно залезает на стул, и все эти овощи, наспех вымытые, оказываются на разделочной доске прямо перед ним.

— Резать умеешь?

— Да, — тихо отвечает мальчик, принимая в ладошку нож. — А как?

Коджиро весело усмехается и сжимает его кулачок вместе с ножом. Пара ловких движений, простые указания — и Мия продолжает вычищать внутренности перца самостоятельно. Правда ведь быстро схватывает.

— Теперь нужно порезать кабачок. Кубиками. Вот, смотри.

Он одним движением отрезает попки кабачка и располовинивает его. Затем повар избавляется от корки на толстой половинке и демонстрирует появление небольших кубиков с блестящими косточками. Затем нож снова оказывается в ладошке Мии. Только мальчик хватает свою жертву, как она выскальзывает обратно на доску. Кожура все еще влажная.

— Надо тебе нож поменьше, — тянет Коджиро. Действительно, среднего размера ножик для него — лопата для Мии. Он не глядя тянет с магнита на стене рукоятку поменьше.

— Спасибо.

Дальше Мия в очередной доказывает свою смышлённость. С первого раза почти без излишков срезает корочку, неуверенно делит половинку кабачка на четверти, затем восьмушки. Коджиро довольно хмыкает и сгребает овощи в одну тарелку. Затем быстро, будто из ниоткуда, достает глубокую сковороду, ставит её на огонь, заливает дно растительным маслом. И все это — за минуту, если не меньше. Мия только благоговейно наблюдает со своего стульчика.

— Обжарим овощи, — объясняет повар, но тянется в другую сторону. Теперь перед Мией оказывается плоская тёрка и после пары щелчков холодильника — огромный кусок сыра. — Потрёшь?

Мия слушается снова. Уж с этим он справится без вопросов. Отрезав кусок сыра, Мия принимается с игровым азартом натирать его быстрыми движениями. В руке быстро появляется усталость, но мальчик не сдаётся — он привык выполнять все задания идеально. Сыр исчезает быстро, и Коджиро, хоть и занят соусом, замечает.

— С пальцами осторожно, не порежься.

Мия немного успокаивается и начинает тереть медленнее. Дверь на кухню вдруг резко раскрывается, и к ним залетает растрепанный рыжий парень.

— Да ладно вам, я ж всего на пять минут опоздал, а мне уже замену нашли, — сокрушается он, стаскивая с крючка за дверью длинный фартук. — Я Реки.

— Я Мия. Приятно познакомиться.

Реки так ловко и молниеносно завязывает фартук, что мальчик не замечает, как Коджиро смазывает томатной пастой сковороду и укладывает на дно листы для лазаньи.

— Ты сегодня в зале, помнишь?

— Да помню, — вздыхает Реки и щиплет рубашку с закатанными рукавами — как вчера у Ланги. Нетрудно догадаться, что протёртая футболка — привилегия работника кухни. Он рывком хватает тряпку из ближайшей раковины, пульверизатор и вылетает в зал. Человек-ураган.

— Иди сюда, — зовёт Коджиро тихо, почти заговорщически. Мия переставляет стул к столешнице с противнем. — Сначала соус, потом листы. Кладёшь плотно, — он выкладывает последний лист сам, чтобы показать, — потом ещё немного соуса. На.

Коджиро вручает Мии глубокую тарелку с тёмным и терпко пахнущим содержимым, а когда он еле укладывает её в свои маленькие ручки, протягивает ложку. Мальчик боязливо поддевает соус и тихонько выливает его на тесто. Получилось слишком мало — нужно ещё. Коджиро пока даёт ему сообразить самому.

— Хватит?

— Ага. — Повар берёт с плиты другую сковороду, но теперь с белым содержимым. Вот над чем он тайно работал, пока Мия занимался овощами. Свободной рукой Коджиро меняет ложку мальчика на новую и рассказывает: — Это бешамель. Его тоже тонким слоем.

Мия так и делает — медленно осторожно, насколько позволяет ловкость маленьких ручек, размазывает соус. Когда с этим слоем закончили, Коджиро снова ловко меняет сковороду на тарелку с овощами, и Мия без подсказки разбрасывает их на блюде. Затем так же сыр.

— Теперь сам, — бросает Коджиро. 

В его руках оказывается упаковка листов для лазаньи, которая очень пугает Мию. Как это — сам? Он, конечно, большой и самостоятельный, но это же продукты ресторана. Испуганный взгляд мальчика не пронимает нового папу, поэтому приходится слушаться. Двумя пальчиками он укладывает один лист за другим, следя, чтобы между ними не было зазоров. Оба ногтя мажутся в соусе — их хочется облизать. Но Мия держится.

Почти уверенно он поворачивается в поисках томатного соуса, и Коджиро подаёт его. Затем так же с соусом бешамель, овощами и сыром. С подсказкой повара мальчик снова выкладывает слой листов и разливает бешамель.

— Сверху можно что-нибудь бросить для запаха, — говорит Коджиро и рассыпает какую-то зелень. — Всё, теперь в духовку. Через час вынем. Ты молодец.

Когда успела разогреться духовка, Мия тоже упустил. Но теперь уже неважно. Самое страшное позади. Хоть и интересное. Слезая со стула, он вдруг понимает, что впервые кто-то, кроме мамы, реально им занимается. От таких мыслей даже к приставке не хочется возвращаться.

Через час вся кухня наполняется терпким ароматом томата, смешанным с лёгким запахом специй. Слюнки текут. Мия оставляет нож и плетётся смотреть на запёкшуюся корочку. Хоть он ни разу не ел лазанью, кажется, получилось идеально. Коджиро отрезает кусок и ловким движением перекидывает его на красивую тарелку прямо тем же ножом. С краю он укладывает листок базилика и ставит на ближайшую к двери столешницу. И это заставляет сердце Мии бухнуться в пятки.

— Пятый столик, лазанья, — для вида говорит Коджиро влетевшему на кухню Реки, и тот тут же уносит злосчастную тарелку в зал.

— Н-но!.. — вырывается из Мии. Слова сразу как-то теряются, особенно когда он встречается с довольным выражением нового папы. — Нельзя её подавать!

— Почему? — деланно удивляется Коджиро. — Мы для гостей готовим.

— Но это же я сделал, — волнуется мальчик, — я только учусь.

— Вот и посмотрим, как у тебя получилось.

Мия стоит ещё немного и ждёт, пока происходящее окажется шуткой, но повар возвращается к работе с улыбкой, прогоняющий всё беспокойство. Это совсем не помогает, и мальчик выбегает в зал — ждать, пока посетитель разозлится, чтобы по-взрослому извиниться перед ним. Но уже у барной стойки он налетает на Реки и чуть не падает — проворность парня и тут помогает.

— Не парься ты, — улыбается он и тут же скрывается на кухне.

Может, стоит послушать взрослых? Но вдруг посетитель и правда останется недовольным — попадёт же хозяину, ему придётся отдуваться. А подвести нового папу в первые пару дней их знакомства Мия очень не хочет. 

Только он хочет уже вернуться на кухню к обязанностям овощереза, как замечает лазанью в сантиметре от зубов посетителя. Ещё мгновение — и сердце Мии замирает. Он откусывает. Жуёт. Глотает. Кусает снова. И снова. Ужасающее зрелище.

Мия заставляет себя вернуться на кухню и видит, что все его овощи нарезаны.

— Можешь пока отдохнуть, — говорит Коджиро, странно улыбаясь. 

Мии на самом деле уже ничего не хочется — ему слишком страшно. Поэтому он просто встаёт в стороне и долгие минуты ждёт. Мальчик едва ли замечает, когда повар заканчивает очередное замысловатое блюда со сложным названием и оказывается рядом с ним.

— Пойдём.

Они выходят в зал, и сердце Мии сходит с ума снова. Коджиро направляется прямо к пятому столику, на котором от лазаньи остались одни крошки.

— Доброе утро, я шеф-повар ресторана, — с обворожительной улыбкой представляет он, чуть кланяясь. Италия из него японца не выбила. — Вам понравилось блюдо?

— О-о, очень! Всё было великолепно, как всегда, — кивает посетитель. На взгляд Мии, это дядечка лет сорока в костюме — значит, работает на крутой работе. Наверное, умеет отличать вкусную еду от еды не очень.

— Благодарю вас. Сегодня у меня на кухне новый помощник, — Коджиро кладёт большую ладонь на плечо мальчика, — мой сын, Мия. Хорошо справился?

— Вот это да! — мужчина откидывается на диване и взмахивает руками. — Этот парень далеко пойдёт, раз уже такие блюда умеет готовить. 

От неожиданной похвалы щёки заливаются жаром. Он даже почти забывает поклониться и поблагодарить, а затем и вовсе отключается, когда посетитель выдаёт стандартные вопросы о возрасте, школе и ещё о чём-то. Странные они, эти постоянные клиенты. Стоит Мии скрыться за дверью кухни, его губы растягиваются в улыбке. Никогда он ещё не был так горд собой.

На кухне он так и помогает до самого обеда. Обед у них позже, чем у посетителей, — в районе полвторого, так что все трое работников ждут его с нетерпением. Коджиро заботливо накрывает для Реки и Мии барную стойку и садится рядом, напротив подвесного телевизора. Местные новости мало интересуют ребят, в отличие от повара. Остатков лазаньи хватило на одного Мию, поэтому он наконец убеждается, что всё не так плохо. Даже вкусно.

— О-о! — вдруг провозглашает Реки с набитым ртом, ткнув палочками в экран.

Коджиро это никак не удивляет, а вот Мия застывает, стоит ему поднять глаза. Рядом с неприметным журналистом на фоне простых прохожих, собравшихся в круг за его спиной, стоит не кто иной, как Каору. С той же прямой осанкой, в юкате, с шелковистыми волосами в низком хвосте и блеском вежливой улыбки. Мия даже про еду забывает, пока Сакураяшики-сенсей, как с благоговением зовут его в эфире, рассказывает о новом выступлении. После парочки вопросов показывают и сам перформанс: как и обещал, на огромном холсте он выводит слово “ответственность”, и оно всплывает на экране рядом. Все аплодируют. Реки и Мия косятся на Коджиро, но тот продолжает жевать.

— Почему такая знаменитость ходит в твой ресторан? 

Какое-то время Коджиро смотрит на мальчика сложным взглядом, пока соскребает с тарелки остатки лапши. Реки тщетно пытается сдержать смешок. Когда повар уносит грязную посуду, парень двигается ближе.

— Катался на скейте когда-нибудь?

Мия качает головой и ждёт объяснений, откуда вдруг взялся такой вопрос. Но в ответ видит только горящие глаза Реки.

— А хочешь?

— Можем попозже покататься, — возвращается Коджиро, берёт посуду со стойки и снова хватает ручку двери на кухню. — Каору придёт, и пошли. Хочешь?

— Давайте, — с перепугу соглашается Мия. 

Только когда папа скрывается из виду, к нему приходит осознание: а кто будет следить за рестораном? Разве можно так сбегать с работы, даже если ты владелец? Как-то стыдно отрывать их. Но, как оказалось, его одного это беспокоит.

— Ну, нравится новый папа? — тише спрашивает Реки, наклонившись к мальчику. — Мне Ланга рассказал.

— Да, — отвечает Мия, вспоминая прошлых нянек. Реки только усмехается.

— Повезло тебе. Твой папа нам с Лангой очень помогает. Ну ладно, я побежал. Вечером увидимся.

Не успевает Мия моргнуть, как и Реки, и его тарелка исчезают — только стук входной двери слышится. И зачем только повторять это снова? Будто Мия и сам не понял, с каким человеком встретился.

Не проходит и пары часов, как та самая знаменитость появляется в дверях ресторана. Он с порога задабривает Мию улыбкой, но не той, с экрана, а искренней. Подсев к нему за столик, Каору тут же утыкается в чужую приставку.

— Успешно?

— Да.

Мия наклоняет к нему экран и показывает статы — поднял аж пять уровней, продвинулся по сюжету на несколько глав. Прямо как сенсей учил вчера. Способный мальчик.

— Молодец. Как у… — он запинается, обдумывая, как правильно называть теперь друга, — у папы спалось?

— Хорошо. Он дал мне свою кровать.

Каору остаётся довольным. За еду и ванну переживать не приходится, с кроватью проблем нет, а за общением следить в любом случае не получится. Странно признавать, но Коджиро хорошо справляется. Вроде как.

— Чем сегодня занимались?

— Коджиро учил меня готовить, — с энтузиазмом выдаёт Мия, забыв о правильном обращении. Но отступать уже поздно. — Мы делали лазанью, а потом он подал её гостю.

— Вот как? — явно впечатляется Каору. Дверь из кухни впускает слова Коджиро:

— А ещё мы собирались покататься на скейтах.

— И когда? После закрытия, что ли? — скептически щурится Каору. Вот и проверка на хорошего отца.

— Почему же? Сейчас.

Гость смотрит на часы — ещё рано для перерыва. Но вряд ли Коджиро ошибся. Неужели и правда готов пожертвовать рестораном ради сына? Лицо у Каору делается странно задумчивым, даже почти грустным, но вдруг он усмехается.

— Ну пошлите.

***

— Смотри.

Каору приподнимает край юкаты и ставит ногу в сандалиях и носке-таби на скейт. Мия вспоминает картинки традиционных японских костюмов — единственные места, где он видел такую одежду вблизи. Фестивали не считаются, там люди толпами ходят, толком ничего не разглядеть. Но внимание его должны занимать не носки, а скейт. И то, как на нём стоять.

— Ставишь сначала ногу на носок, — показывает Каору, глядя на мальчика, — а вторую — назад. Для равновесия. Видишь? Попробуй.

Мия, признаться, хочет разуться. Тёмный скейт со светящимися фиолетовыми полосками выглядит дороже, чем все монеты, которые он собирал за прохождения данжей. Плюс — он говорящий. И с именем. Почти как питомец. А разве на питомцев наступают ботинками?

Скрепя сердце Мия слушается. Скейт почти сразу пытается уехать от него вместе с правой ногой, но Каору легко ловит мальчика за руку. Отрывать вторую ногу от земли после такой агрессии ещё страшнее. 

— Не волнуйтесь, — говорит скейт робо-голосом. От неожиданности Мия валится на спину прямо в крепкие руки Каору.

— Карла, отключи режим подсказок, — командует он в ответ и получает подтверждение. Мия тщетно пытается разглядеть на скейте динамик — предчувствие усердно твердит, что это был голос свыше.

— Может, на моём лучше? — вздыхает Коджиро, примостившийся на бордюре на пару с мороженым на палочке. Как и Мия, он переоделся в шорты и свободную рубашку, когда они заходили домой по пути на площадку. Но как только дело коснулось скейта, Каору изгнал его в тень и взял обучение в свои руки.

— Карла хорошо подходит для начинающих, — обижается Каору, носком двигая скейт обратно к мальчику. — Попробуй ещё.

Мия сглатывает. Он снова ставит одну ногу на скейт. Сжимает ладошку Каору, и ставит вторую ногу. Находит равновесие. Встаёт. И стоит.

— Молодец, — с явственной радостью в голосе хвалит Каору. — Теперь оттолкнись. Легонько.

Он отталкивается и проезжает совсем чуть-чуть, не сразу заметив страхующую ладонь на собственной талии. 

— Умный ученик встретил гениального учителя, — тянет Коджиро. — Он и меня учил.

— Когда вы были маленькими? — спрашивает Мия, балансируя. В цепких руках взрослого ему не страшно и упасть.

— В  школе, — тихо говорит Каору куда-то в волосы. — Попробуй ещё раз.

Как и весь сегодняшний день, Мия слушается. На его талии больше нет поддержки, но рука ещё чувствует опору. Только ему кажется, что сейчас встретится с асфальтом, как обе ноги оказываются на скейте. Во вполне ровном положении. Коджиро тихонько хлопает.

— Умница. Теперь попробуй оттолкнуться.

Коджиро слушает чёткие указания Каору, как музыку. Те же самые команды он отдавал в средней школе, когда учил его кататься. Тогда же они познакомились, тогда же стали лучшими друзьями. Хорошо бы вернуться в то время. Предаваясь воспоминаниям, Коджиро не замечает, как пугает Каору его взгляд. Нежный, увлечённый, направленный прямо на них двоих.

— Пойду возьму попить. Что будете?

— Газировку, — в один голос отвечают его подопечные. Коджиро вздыхает.

— Только больше пить захотите.

На обратном пути Мия уже обгоняет его на скейте, пока Каору неспешно следует за ним с гордой улыбкой. В качестве одобрения оба получают поднятый большой палец. Стоит ему передать бутылку Каору, как к ним быстро подкатывает Мия и мастерски останавливается.

— Да ты уже всё знаешь, — присвистывает Коджиро, погладив мальчика по голове. — Всего минут двадцать прошло.

Но учиться ещё было чему. Это они доказывают следующие часа два. Мия умудрился встретить асфальт лишь несколько раз (удивительно мало для новичка, тем более его возрастной категории), но защита предотвратила худшие последствия. Пара царапин — разве страх для скейтера? Коджиро успел принести свою доску и пару раз поддался Мии в гонке. Но время стремительно движется к возвращению в ресторан.

— Ещё немного! — в один голос протестуют и ученик, и учитель. Разве Коджиро может противостоять двум парам глаз, полных азарта? Приходится быстро искать компромисс.

— Ла-адно, оставайтесь. Только на ужин чтоб были как штык.

— Оставь скейт, — полуприказывает Каору, совсем забыв о приличиях.

Коджиро усмехается. Он ловит бегающий взгляд друга и вместе с ним возвращает воспоминания. Таким Каору был в средней школе: резвым, почти бешеным хулиганом и шилом в одном месте. Снять очки и переодеть юкату на костюм — один в один тот подросток, с которыми они когда-то были ближе всех. Которого когда-то он обожал больше жизни.

— Только допоздна не гуляйте, — улыбается Коджиро и с сожалением оставляет их развлекаться без него.

***

— Во сколько мама придет?

— Не знаю. Утром где-то.

Коджиро вздыхает, но не с облегчением. С грустью. Он окидывает взглядом тёмную комнату, прикидывая, нужно ли мальчику что-нибудь ещё. Может, стакан с водой поставить? Ночник принести? 

— Слушай, — ещё тише говорит он, поправляя плед. — Можешь звать меня папой.

Сонные глаза Мии широко раскрываются, но он не находит ответа. Конечно, это последствие его оплошности — наверняка Коджиро слышал, как он назвал его по имени. Но это разрешение — не вынужденное, не данное под давлением, а вполне искреннее, имеющее за собой готовность носить этот титул до конца жизни. Мия чувствует подступающие слёзы, но толкает их обратно. Впервые его принимают так тепло. Впервые он чувствует себя родным.

— Хорошо. Спокойной ночи.

Коджиро ещё раз ерошит волосы мальчика, но теперь нежнее, и оставляет его одного с прежней щёлкой в двери. Сегодня они оба ужасно устали, но ради такого окончания дня радостно переживать любые трудности. Но пока что они не закончились. За пределами спальни, прямо у барной стойки, Коджиро ждёт последняя забота на сегодня.

— Ну? — скрестив руки на груди, начинает он вполголоса. Каору вспоминает школу, как их двоих оставляли после уроков и отчитывали. Только теперь один он под трибуналом. — Признавайся, почему ты всё ещё тут?

— Потому что ты разрешил, разве нет? — играет он дурачка. Но обрушенное на него молчание сообщает о поражении. — Не могу вас одних бросить. Это же ребёнок, живой человек, а не зверёк, к примеру. У тебя своих забот полно. Или, — Каору полушутливо прищуривается, но как-то неубедительно, — ты собираешься сойтись с его матерью?

— Ну уж нет, — тут же отмахивается Коджиро, — я её имя-то еле вспомнил. Плюс, вряд ли стоит доверять женщине, которая скинула ребёнка на незнакомого мужика. Но Мию бросать не собираюсь — он заслуживает лучшего.

Каору медленно выдыхает, будто пытается скрыть облегчение. К его сожалению, кое-кто в этой комнате — эксперт по каоруведению. И похвала, прямая, без язв на языке, просто кричит: что что-то не так. Не как обычно.

— Из тебя пока что выходит хороший отец, — криво улыбается Каору, отворачиваясь. — Я впечатлён. Не знал, что ты умеешь общаться с детьми.

— Долго ты ещё собираешься “помогать”? 

Коджиро в один шаг оказывается лицом к лицу с Каору и даже почти чувствует запах его сожаления. А ещё вопроса. И совсем эфемерной надежды. Каору пока сдаваться не собирается:

— Пока не выгонишь.

— А если не выгоню? Не уйдёшь?

Он облизывается. Каору сглатывает. Смотрит снизу вверх, бросив попытки скорчить безмятежность. Глаза его блуждают по комнате и ничего не схватывают, пока пока остатки решимости не собираются в кучу. 

— Я придурок, раз надеюсь всё вернуть? — еле слышно спрашивает Каору в самые губы. 

Дыхание обжигает кожу в неровном ритме и отдаёт ещё большим сожалением, чем Коджиро рассчитывал. Нужно срочно уничтожить остатки неприятных воспоминаний. У них обоих.

— Я придурок, раз позволяю тебе?

Только Каору хочет выдохнуть ответ, как Коджиро сметает его намерения лёгким поцелуем. Затем — ещё одним. На третьем, глубоком поцелуе им снова семнадцать. Они провели весь вечер на скейтах, сталкиваясь лбами и сочащимся счастьем. Они знают друг друга так давно, так досконально — до последней родинки, до шрама, до истории жизни. Коджиро жадный до чужого дыхания, Каору — до прикосновений.

Как раньше, они вжимают тела друг в друга. Каору мёртвенной хваткой тянет на себя чужой затылок, будто пытается его раскрошить. Хмурится — от особенного усердия. Коджиро, как раньше, как десять бесконечно одиноких лет назад, медленно гладит большими ладонями по изгибам тела — их он знает наизусть. Он нащупывает талию, которая стала чуть плотнее от мышц, но не утратила сексуальности. Он спускается ниже, сжимает задницу — а она ещё мягче, слаще, чем он представлял хоть одной мыслью, даже в семнадцать, даже во сне. Внезапная близость — по вине и рук, и языков — выбивает из Каору остатки воздуха. А внутри Коджиро, наоборот, разливается тепло. Оно было поднимает в нём желание, но…

— Стой, — Каору несильно толкает его в плечи, прикусывая губу. Сдерживает угрозу нападения. Со своей стороны. — Мия же спит.

Не сразу, но Коджиро послушно отстраняется. Усилий для этого приходится сделать куда больше, чем кажется. Ещё более не сразу он расстроенно вздыхает, выгоняя муть из глаз. Почти приходит в себя. Сам ведь собирался прекратить.

— Да-а… — еле слышно тянет Коджиро в сторону, от греха подальше. — Ему, наверное, трудно спать на новом месте.

— Угу.

Но Мия и так всего этого не видит, как не видит неловкости и попыток уложиться спать без лишних столкновений. Он закрыл дверь и вернулся в постель, ведь взрослые разговоры подслушивать нельзя. Как бы ему ни было интересно.

***

Никто из участников встречи ей не рад. Передача ребёнка должна состояться через какие-то минут десять, а Коджиро уже пятый раз протирает стаканы в барной стойке. Из благодарности и вежливости Мия не достаёт приставку, но его помощь принимать отказываются. Да она и не нужна. 

После ухода Каору их взаимодействия приобрели новый заряд неловкости. Миллион и один вопрос терзают голову Коджиро. Нужно ли инициировать совместную активность в последние часы перед расставанием? Или оставить сонного котёнка в покое? Может, не стоило будить его так рано? Оставил бы ресторан на Лангу, ничего бы не случилось. Ребята у него способные.

Но всё это лишние глупости. Мия проснулся радостным, что у них с папой есть несколько часов. Просто ощущать другую жизнь, класть свои пальчики в огромную ладонь, как будто с папой до него в этом мире ничего не доберётся. Маму-то он сам должен защищать. 

Мия, конечно, любит её, но с папой и его другом он будто почувствовал вкус настоящей семьи. Которую он всегда представлял перед сном.

— Ну как, Мия? Тебе понравилось у Коджиро?

Собственное имя вместо “папы”, к которому он готовил себя всю прошлую ночь, режет уши. 

— Да, — как всегда, лаконично отвечает Мия. Хотелось бы услышать, как он нахваливает участие папы в его воспитании, хоть и за два дня. Но это уже часть личного разговора.

— Слушай, — Коджиро наконец собирается с силами и успешно изображает безмятежность, — приводи Мию ещё, если надо. 

— Кстати, об этом… — актерски выверенно мнётся девушка, не прекращая поправлять рубашку сына. — Кажется, ты не его отец. Я вдруг вспомнила, — она прикрывает ушки Мии, — что в тот вечер уехала с другим. Извини, что так получилось

И вот, их ложь раскрылась. Мия каждый раз чувствует себя виноватым — один за двоих, но не решается говорить. Всё-таки не всем нравится внезапно обретать ребёнка от еле знакомой девушки. Говоря по правде, ни разу они ещё не ушли от пап без криков. 

Но теперь всё не так. Мия и правда хочет извиниться. Хочет замолить перед Коджиро все мамины грехи, раскрыть весь обман, чтобы он хотя бы не злился. Конечно, вряд ли теперь он захочет забрать его снова, и это заслуженно. Ведь Мию теперт ждёт очередной мамин бывший, очередное испытание удачи и чужой честности, очередные подробности маминой личной жизни, которые Мия никогда не мечтал услышать.

— Вот как, — только тянет Коджиро. Четыре пары глаз хором округляются. Абсолютно одинаково.

— Ты не злишься?

— Честно говоря, не особо, — он жмёт плечами и смотрит на Мию. Как не растаять от бесконечной детской надежды в его больших глазках? — Я сам сначала думал, что обрадуюсь такой новости, облегчение почувствую. Но теперь даже жаль. 

Для верности Коджиро садится на корточки и теперь смотрит вверх на Мию. На его стремительно влажнеющие глаза. И немой вопрос на фоне, где-то в горле его матери, больше никого не волнует. 

— Предложение в силе. Приходи когда хочешь, парень.

Мия сбивчиво кивает и шмыгает. А потом ещё. Слёзы он прячет за ладошками, с усердием вытирает их пальцами. Но скоро нужда в этом отпадает — Коджиро обнимает мальчика, и слезинки тут же впитываются в его рубашку. 

Вот бы таким был его настоящий папа.