— Нет, не ищите их! — вот что ответил Джоэль, когда Рахаб спросил, где жили его родственники.

— Почему нет? — спросил тот невозмутимо. Они снова сидели в пыточной, на этот раз вдвоём, не считая конвоира, но Рахаб очень надеялся, что, собственно, к пыткам ему прибегать всё-так не придётся.

— Тогда… они точно поймут. Точно поймут, что я что-то рассказал вам. И тогда… их…

— «Они» что-то поймут в любом случае рано или поздно, — ответил Рахаб. — Но мы можем успеть их опередить. Это единственная возможность спасти вашу семью.

Джоэль колебался. Рахаб не торопил его.

Он говорил с этим человеком, пытался быть к нему милосердным несмотря на то, что сам же приказывал пытать некоторое время назад.

И в то же время Рахаб понимал, что Джоэль, скорее всего, скоро будет убит. Сейчас он говорил с человеком, который жил взаймы, но даже не подозревал об этом. Рахаб говорил с ним, стараясь ни словом, ни жестом не выдать, что всё уже решено.

В конце концов Джоэль рассказал, что его родные жили в небольшой деревушке на юго-западе долины Курхагена. Рахаб, кивнув, поблагодарил его, а затем велел дать пленнику воды и пищи. Может, Джоэль и был обречён, но не на голодную же смерть. Пусть даже кто-то назвал бы это бессмысленной тратой ресурсов. Они — не вампиры. Они должны оставаться людьми. Хотя бы пытаться.

Когда он вернулся в гостиницу, к нему подсел Разиэль. Рахаб пересказал то, что услышал от пленника, и некоторое время они молчали.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Разиэль.

— Сам не знаю.

— Хотел бы я… чтобы тебе не пришлось этим заниматься.

— А вот это я знаю, — Рахаб слабо улыбнулся. — Но сейчас ты хотя бы рядом со мной.

Да, Разиэль мог бы допрашивать Джоэля сам. Он мог настоять на том, что Рахабу ни к чему самому отдавать приказ о том, чтобы добавить ещё оборот на дыбе или приложить калёное железо к другому месту. Сейчас мог. Но они оба понимали, что Разиэль вряд ли сможет всё время быть рядом. Он не сможет защитить Рахаба ни от жестокости, ни от необходимости эту жестокость творить. Всё, что он может — быть рядом сейчас, чтобы по крайней мере первые разы прошли для Рахаба легче.

* * *

Текст письма они сочиняли всем коллективом. Доума как раз вернулся, чтобы посовещаться с товарищами по паре вопросов касательно строительства следующего укрепления, и, к тому же, его отряду нужно было пополнить припасы. Разиэль даже подумывал отвезти письмо королю лично и поговорить с Его Величеством ещё раз, но король мог расценить это как попытку давления.

— Я вот что думаю… — пробормотал Рахаб. — А почему Джоэль не просил в качестве доказательства, что с его семьёй всё хорошо, чтобы они писали ему?

— А ты думаешь, они умеют? — спросил Доума.

— Ну… да?

Доума хмыкнул.

— Какой ж ты наивный всё-таки… Я сейчас не по злобе, просто… я до ордена, например, читать и писать вообще не умел. У нас грамоте только священник и был обучен.

— Меня как раз наш местный священник грамоте и научил, — заметил Мелкайя.

— Наш детей ненавидел. Имел привычку собак спускать, едва кто-то из нас зайдёт к нему во двор.

— Собак?! — переспросил Разиэль. — У него с головой всё в порядке было?

— А меня одного интересует, зачем вы лазили к нему на двор? — спросил Мелкайя.

— Ну, как? Детьми же были. Куда нельзя, туда всего интереснее. И потом, поговаривали, что не священник он, а колдун. К нему только самые смелые лазили. Ну, или безрассудные. Уж не знаю, из первых я или из вторых… Однажды его псы загнали меня на дерево. Я там часа три сидел, наверное. Ну, два — точно. Так он когда меня там нашёл, принёс книгу и стал мне проповедь читать. И читал. И читал. И читал…

— А я всё гадал, почему ты так не любишь собак и проповеди… — пробормотал Разиэль.

— Но собачка бы нам не помешала, — пробормотал Зефон.

— Вот уйду от вас, и заводите хоть стаю, — сказал Доума.

— К слову, ты не хочешь, как вернёмся, собрать собственную группу? — спросил Разиэль. — Мне кажется, ты готов.

— Вот… Разь, честно — не знаю. Да, сейчас у меня руководить получается, и вроде даже неплохо, но… видишь, какое дело: сейчас у меня много человек в подчинении, у нас есть лошади, связь и возможность быстро перемещаться. Я бы, наверное, полководцем смог стать, родись я лет на двадцать пораньше. А маленькая полевая группа… Такое, боюсь, не потяну.

— Ну… что ж, настаивать, конечно, не стану. Тебе виднее. Буду честным, я даже рад, что ты остаёшься, — сказал Разиэль.

Зефон за всё время обсуждения едва ли сказал пару слов и всё больше смотрел в окно. Когда остальные разошлись по своим делам, Разиэль, придвинувшись к нему ближе, спросил:

— У тебя всё хорошо?

— Что?.. — Зефон резко обернулся.

— Зеф… что с тобой? Ты сам не свой как будто.

— Да… Просто… — Зефон неловко улыбнулся, но тотчас вздохнул. Удивительно… Разиэль заметил, что с ним что-то не так? — Я всё думаю о связном, которого мы так и не взяли. Мой план не сработал.

— Такое бывает, — заметил Разиэль. — Ты не мог предусмотреть, что он совершит самоубийство.

— А должен был…

— Каким образом? — спросил Разиэль. — Зефон, расслабься. Это не твоя ошибка и не твоя вина. Никто не смог бы придумать план лучше, чем предложил ты.

— Ты думаешь?

— Уверен, — ответил Разиэль. — В конце концов, никто из нас и не предложил ничего лучше. Почему ты так грызёшь себя за это?

— Я не привык, что мои планы рушатся.

Разиэль вздохнул.

— Ты, как и Рахаб, слишком строг к себе. Нельзя так. Никому от этого не будет лучше. В первую очередь — тебе самому.

— Как-то даже… странно слышать это от тебя, — заметил Зефон.

— Почему это?

— Потому что ты обычно самый дисциплинированный, когда, скажем, дело касается тренировок, и никогда не даёшь нам поблажек.

— Но я и не даю вам чрезмерных нагрузок, — ответил Разиэль. — Я даю ровно столько, сколько вы можете выдержать. Но я не требую от вас невозможного. А ты от себя — да.

— Да… пожалуй, ты прав. Спасибо.

Они помолчали, и Разиэль уже поднялся, собираясь идти к Рахабу и Доуме — он хотел всё-таки разобраться в составлении отчётности, чтоб лучник перестал ломать глаза. Но неожиданно его остановил голос Зефона:

— Слушай… ты ведь взял нас к себе после того, как двое из твоего отряда погибли?

— Да, — ответил Разиэль, обернувшись. — А что?

— Просто… стало интересно, как часто новички нужны потому, что рыцари вырастают, и создаются новые группы, а как часто… потому, что кто-то погиб.

— Тебе лучше спросить об этом у высшего командования, — ответил Разиэль сухо. — От меня… мало кто уходил добровольно. Как-то это сейчас… немного странно прозвучало, — командир неловко улыбнулся.

— Просто… я неожиданно понял, что я даже не знаю, как их звали. Тех, кто был до Рахаба и меня.

— Тебе от этого знания станет легче? — спросил Разиэль немного зло.

— Нет. Извини. Просто… ты говоришь, что мы с Рахабом торопимся, но… как иначе? Мы постоянно рискуем жизнью. Мы не знаем, сколько нам осталось. Если не торопиться… то мы можем вообще ничего не успеть.

Разиэль вздохнул. Потом сказал:

— Что ж, меня радует, что у тебя в ордене появилась цель, которой ты хочешь достичь. Ты, помню, говорил, что в своё время просто пытался прожить ещё немного. А теперь — выходит, уже нет?

Зефон кивнул.

— Да. Мне… хотелось бы оставить в истории какой-то след. Хотелось бы… чтобы я не стал ещё одним мертвецом, имя которого товарищи предпочтут даже не вспоминать, потому что больно помнить.

— Рума и Хем, — ответил Разиэль. — Так их звали. Тебе легче? Могу назвать и тех, кто погибал до них. Я каждого помню.

— Прости. Но… всё же, знаешь, мне легче. Легче от мысли, что, если я умру, то будете помнить хотя бы вы. В моей жизни было время… когда никто бы не вспомнил. После того, как умерла моя мать.

Разиэль снова вздохнул, затем слабо улыбнулся:

— Давай сделаем всё, от нас зависящее, чтобы всем вместе вписать наши имена в историю? Чтобы наши имена звучали в веках…

— Ты очень спешишь? — спросил Зефон.

— Ну-у… — протянул Разиэль. — Ничего срочного.

В конце концов, Зефону явно нужно было поговорить. Разиэль мог хотя бы иногда ставить интересы других членов отряда выше, чем интересы Рахаба. Он снова сел с Зефоном рядом.

— Ты говорил, что мечтаешь стать великим инквизитором, — сказал Зефон. — Почему? Почему ты вообще пошёл в орден?

— Это… сложный вопрос, — ответил Разиэль, опустив глаза. — Я… знаешь, мне даже немного неловко рассказывать. Ты знаешь, я не люблю говорить о прошлом, о семье. Но… на самом деле, в моей жизни не было ничего такого уж… страшного. Мои родители до сих пор живы, хотя у меня с ними… непростые отношения. Они уговаривали меня уйти со службы и буквально заперли тот единственный раз, что я был дома с тех пор, как ушёл на службу. Я через окно вылез… Как в книжках — по простыне. Ранней весной и почти голый.

— Бр-р! Не надо мне таких ужасов… Так а твоё стремление стать великим инквизитором тут каким боком?

— Правда, мне неловко. В сравнении с тобой…

— Моя жизнь, знаешь, тоже не великая трагедия. Расскажи. Пожалуйста.

— Я просто… Я всё время сомневаюсь. Сомневаюсь, чего я на самом деле стою, — сказал Разиэль. — Сколько я себя помню, отцу никогда не нравилось всё, что бы я ни делал. Я никогда не был для него хорош. А мать, напротив, восторгалась чуть ли не тем, что я разбил тарелку. Я пошёл в орден, чтобы понять, какой я на самом деле — плохой или хороший? Почти сразу лорд Мёбиус обратил на меня внимание и сказал, что у меня впереди — великое будущее, но я так и не могу поверить. Но, если я смогу… если стану великим инквизитором, наверное, я наконец перестану в себе сомневаться.

— Да… мне такое сложно понять, — признался Зефон. — Но спасибо, что рассказал. Для меня это много значит.

Зефону казалось, что за этой историей есть что-то ещё, что-то куда более глубокое, чем противоречивое воспитание, но он решил, что не стоит просить Разиэля делиться большим. По крайней мере, не сейчас. Он и так был уверен, что про родителей Разиэль не рассказывал даже Рахабу, потому что, придя в орден, решил начать жизнь заново. Запутавшись в требованиях отца и похвалах матери, Разиэль решил, что самым лучшим будет просто забыть и о них, и о том человеке, который был раньше. Интересно, насколько у него это получалось?

Возможно, отец бил его — ведь не раз и не два мужчины, которые приходили к матери Зефона, пытались побить мальчишку только потому, что он вертелся под ногами. Но вряд ли Разиэль об этом расскажет.

— Знаешь, на самом деле… при мне обсуждали тех, кто был… до меня, — сказал Разиэль. — В моей первой команде и принято было иногда пить за усопших… Возможно, это и правильно, но… это очень мерзкое чувство, когда все вокруг грустят, а ты… ты этих людей-то даже не знал. Волей-неволей я чувствовал себя только заменой павшим товарищам, более опытным и сильным, чем я. И потом… я бы сам не хотел, чтобы обо мне скорбели. А некоторым рыцарям проще не вспоминать павших и не думать о том, насколько смертны они сами. Самообман… но он необходим, чтобы сохранить хоть какое-то здравомыслие.

— Признаться, я… считал тебя немного наивным, — сказал Зефон. — Словно ты иногда бежишь от правды..

— Мне это правда свойственно, — не стал отпираться Разиэль. — По чести сказать, я тоже предпочитаю просто не думать и не помнить о смерти. Ну… смысл? Если я буду торопиться, потому что могу не дожить до того, чтобы стать великим, то я скорее опозорюсь или подведу вас. Я просто… делаю всё, что могу. А там уж на всё Божья воля.

Зефон кивнул. Наверное, если бы погибших обсуждали при нём, он бы не чувствовал себя заменой, но, возможно, такие обсуждения и правда никому не добавили бы жизнелюбия. Да, лишнее напоминание о том, почему они сражаются против вампиров… но разве же оно требовалось?

И всё-таки Зефону было немного не по себе от того, что о нём будут помнить вот так, молча. Странно… ещё несколько лет назад он бы вообще не задумывался о подобных вещах.

Время стирает даже легенды… Но, к счастью, Зефон всё-таки не был склонен к философствованиям до такой степени, чтобы думать о бессмысленности всего бытия.

— Слушай… я всё-таки пойду? — спросил Разиэль. — Я хотел попросить Рахаба объяснить мне, как он работает с отчётностью и сметой. Мне кажется, у него ухудшается зрение — он отводит книги всё дальше от глаз. Нужно по возможности больше не нагружать его работой с документами.

— А ведь я об это не подумал, — пробормотал Зефон. — Ты прав. А его проблемы не лечатся, да?

— К сожалению, нет, это же не раны. Зря я всё-таки зимой запретил ему учиться кататься на коньках… Ему нужно какое-то занятие, чтобы не напрягать глаза.

— Ну… я надеюсь, у нас будет следующий год. Доживём ведь?

— Сделаем всё возможное, — кивнул Разиэль.

— Слушай… наверное, я уже наглею, но всё-таки, — протянул Зефон. — Ты из-за родителей никогда не рассказывал о своей жизни до ордена?

— Не только, — ответил Разиэль. — Когда я только пришёл… я бы сказал, я был совсем другим человеком. И наоборот очень часто вспоминал семью и прежнюю жизнь в разговоре с товарищами. Но… это не очень-то хорошо заканчивалось. У тебя ведь тоже есть причины не распространяться о прошлом, верно? Потому что ты боишься, что к тебе отнесутся не с пониманием, а с осуждением. У меня то же самое, хоть и причины другие. Я… понимаю, что сейчас меня окружают люди, которые судить вряд ли будут, но… зачем оно надо? Та жизнь закончилась, и к ней не вернуться. Да я и не хочу. И помнить о ней я не хочу тоже.

— Ты прав, — ответил Зефон. — Я помнить тоже не хочу. Просто… я до сих пор не сумел забыть.

— Просто нужно время, — сказал Разиэль, кивнув. — Давай сосредоточимся на настоящем.

— Да, давай. Иди к Рахабу. Я и так тебя уже сильно задерживаю.

Разиэль кивнул и, улыбнувшись Зефону на прощание, вышел на улицу. Остановившись на пороге гостинцы, он глубоко вздохнул, затем зашагал в сторону гарнизона, почти не глядя по сторонам.

Он терпеть не мог разговоры о прошлом. Они неизменно приносили за собой множество постыдных и просто неприятных воспоминаний о временах, когда он был совсем юнцом, который заносчивостью пытался прикрыть отсутствие уверенности в собственных силах. Вспоминалось презрительное отношение сослуживцев, считающих, что избалованный ребёнок из богатой семьи не продержится долго и станет обедом вампиров не в первый год, так во второй.

Что ж, многие из тех, кто считал так, уже давно пошли на корм вампирам сами.

Когда Разиэль наконец дошёл до гарнизона, Рахаб с Доумой уже заканчивали обсуждение.

— Прошу прощения, что прервал, — сказал Разиэль, останавливаясь в дверях. — Рахаб, я бы хотел, чтобы ты всё-таки объяснил мне, как ты работаешь с отчётностью и сметами.

— Зачем тебе это? — спросил Рахаб. — Я вполне справляюсь.

— Да, но у тебя портится зрение, — ответил Разиэль. — Я заметил, что ты отводишь книги и документы всё дальше от глаз, ты видишь вблизи всё хуже.

— Но пока я могу заниматься этой работой.

Разиэль глубоко вздохнул. Интересно, Рахаб так упирался из-за присутствия в помещении Доумы?

— Пока — можешь. И лучше, чтобы ты и мог, потому что за мной сметы точно нужно будет перепроверять хотя бы первое время, — сказал Разиэль. — Мы найдём тебе занятие, не переживай. Но это не должно быть что-то, что вредит тебе. Ладно, давай так: вы закончите, а потом ты объяснишь мне, хорошо?

— Ты ведь не отстанешь, — пробормотал Рахаб.

— Ты прав. Не отстану, — сказал Разиэль.

Само по себе составление сметы было не таким уж сложным делом — главное, ничего не забыть. Но Рахабу пришлось просвещать Разиэля касательно их бюджета в целом, и времени на это ушло довольно много, так что снова поговорить с пленником Рахаб смог только ближе к ночи.

Джоэля поили и довольно хорошо кормили — Рахаб проследил за этим лично. В его планы не входило уморить пленника голодом. Быть может, Джоэль и был косвенно виновен в гибели рыцарей ордена, но, во-первых, выходило, что он не работал на вампиров напрямую и не знал, кому помогает. Во-вторых, угрозы семье… Чисто по-человечески Рахаб мог понять его. И он искренне хотел бы, чтобы Джоэля можно было просто отпустить восвояси. Но всё же здравый смысл диктовал ему другое решение.

Почему же он до сих пор не отдал приказ? Потому что, если рядом есть ещё шпионы, они должны знать, что рыцари не озаботились поиском семьи Джоэля уже после того, как он был казнён. Быть может, если рядом были ещё люди короля, это поможет Его Величеству убедиться в чистоте намерений ордена и их желании помочь людям. Убедить в том, что они жестоки лишь в силу необходимости.

Несмотря на неплохой уход, на пленнике не было лица. Под глазами залегли глубокие тени, а в волосах, кажется, появилась седина. Черты лица заострились, и нос теперь выглядел каким-то непропорционально большим. Он сам прошёл на место напротив Рахаба и сел, не нуждаясь в понукании конвоира.

— Что вы теперь хотите от меня? — спросил он бесцветным голосом. — Я всё сказал.

— Я только хотел сказать тебе, что мы написали письмо Его Величеству с просьбой поспособствовать в поиске твоей семьи, чтобы защитить их, — сказал Рахаб. — Скажи мне… когда тебя начали шантажировать, почему ты не рассказал об этом рыцарям сразу? Я понимаю, ты боялся за близких… но твой страх стоил жизни множеству хороших людей.

— Пытаетесь меня пристыдить?..

— Просто спрашиваю.

— Я не верил, что вы сможете помочь. И до сих пор не верю.

— Не верил, что сможем, или не верил, что станем?

— Какая разница?

— Я хочу знать, что ты думаешь о нас, — сказал Рахаб. — Я говорил тебе, что мне вовсе не хотелось тебя пытать, и я не врал. Я — не палач и не убийца, я — рыцарь-священник.

— Вы молоды, верно? Наверное, даже моложе меня. И вы с юга. Вы вряд ли знаете и помните. Вы не знаете, что творил Сэрафан в долине Курхагена. Вампиры никогда не были так жестоки, как вы. Вы пришли обещать спасение тем, кто его не просил.

— Если Сэрафан действовал жестоко, значит, так было необходимо, — сказал Рахаб. — Но почему рыцари ушли из долины?

— Вам лучше спросить у своих. Это всё, что вы от меня хотели?

— Да, — кивнул Рахаб. — Это всё.

* * *

Тем же вечером он спросил у товарищей, что же происходило в долине Курхагена и почему рыцари оставили её.

— Говоря откровенно, этот период не очень хорошо освещён в хрониках, — сказал Разиэль задумчиво. — По крайней мере, в тех, что мне попадались. Я сам был удивлён, когда узнал, что орден был вынужден оставить множество хороших укреплений в этой области из-за нехватки ресурсов.

— Я слышал, что вампиров из долины выбили, но слишком высокой ценой, — сказал Мелкайя. — И местные жители… не то чтобы были очень этому рады. Рыцарей травили, на них нападали прямо на улицах. Череда арестов и казней, разумеется, положение не улучшила. Даже тактика запугивания имеет предел. Но случай с долиной Курхагена стал одной из причин, почему орден стал намного жёстче обращаться с вампиропоклонниками и с теми, кого в вампиропоклонничестве подозревают. Малек-Паладин может своим присутствием повернуть ход сражения, но что делать, если открытого боя нет и в ход идёт яд?

— Переубеждать людей, — сказал Зефон.

— Именно это и решено было сделать, — сказал Мелкайя. — Но что именно было сделано в этом направлении, и насколько успешно — я не знаю.

— Судя по всему, успехи были небольшими, — пробормотал Рахаб. — Ордену не доверяют. Нас боятся. И здесь, и в Виллендорфе, и практически везде, где мы были. И я могу понять, почему. Когда я шёл сюда, я думал, что стану защитником… тем, на кого люди будут смотреть с благодарностью и надеждой, а не с отвращением и страхом.

— Как и я… — сказал Разиэль негромко.

— Что ж… мы можем хотя бы попытаться что-то изменить, — заметил Зефон. — Своим примером и решениями. Быть теми рыцарями, которыми и должны.

Доума хмыкнул.

— Ты сам-то веришь в то, что это возможно? Ты можешь быть тем самым идеальным рыцарем? Удерживаться от соблазнов, не использовать своё положение? Я тоже когда-то старался, но… я не смог.

— Быть идеальным… — протянул Зефон. — Нет, быть идеальным я не смогу, тут ты прав. Но я могу хотя бы стараться. Я могу быть настолько близок к идеалу, насколько мне позволяют собственные слабости. Я не ангел. И я прекрасно знаю, что есть случаи, когда я иду против законов и правил. Может, где-то даже против норм морали и совести.

— Но лишь тогда, когда не можешь иначе, — закончил мысль за него Разиэль.

— Чушь собачья, — фыркнул Доума. — Так можно оправдать что угодно. Тем, что не мог иначе. Вы оба просто пытаетесь казаться хорошими, вот и всё.

— Доума! — возмутился Разиэль.

— Доума прав, — сказал Зефон. — Почти прав. Мы стараемся казаться и быть хорошими. Но получается… не всегда. Всё же мы — обычные люди.

— Что ж… удачи вам, — пробормотал Доума. — И… простите. Я не хотел прозвучать… настолько резко. Просто… тяжело. Я приучил себя не думать о том, насколько правильно то, что мы делаем. Следовать приказам и просто… жить. Мне повезло, что моим командиром стал Разиэль. Правда повезло. Иначе… не знаю, какие именно приказы я бы выполнял.

Повисла тишина, едва нарушаемая только звоном посуды. Даже камин не трещал в очаге — сейчас было достаточно тепло даже по вечерам.

— Проклятье, мы будто хороним кого-то, — пробормотал Разиэль через некоторое время.

— Ну… есть предложения, как повеселиться? — спросил Доума. — Мне кажется, нам сейчас не особенно поможет даже вино. Вот поэтому, именно поэтому, я предпочитаю не думать лишний раз… Ну смысл? Если всё равно ничего не изменишь. Только зря терзаться.

— А если бы ты мог что-то изменить? — спросил Зефон неожиданно. — Если бы ты мог изменить орден, что бы ты сделал?

— Я бы… — Доума задумался. — Я бы переделал к хренам всю нашу подготовку. Систему рангов. Да всё. Потому что о каком трепетном отношении к гражданским можно говорить, если у нас многие командиры относятся к рядовым рыцарям как к мясу?

— Наша вера учит ценить душу, но не жизнь, — сказал Зефон.

— А теперь объясни это мальчишке, который сидел на дереве несколько часов, — сказал Доума. — Объясни, что он должен начать слушать священников и ценить свою душу превыше всего.

— Не горячись так, — сказал рыжий рыцарь. — Я тут на твоей стороне. Вопросы души большей части людей просто по барабану. Они не понимают орден. Обещания вампиров для них заманчивее и проще. И, главное, притягательнее. Нам просто нечего предложить им взамен.

— А ещё казна ордена образуется не из воздуха, — заметил Рахаб. — Это налоги, поборы, и люди не всегда понимают, почему должны нам платить. Помню, Разиэль мне когда-то говорил, что, как только вампиров становится меньше, необходимость в нас сразу же перестаёт быть очевидна, и это тоже подрывает наш авторитет среди гражданских. Они не понимают, что мы на самом деле делаем. Если честно, я могу понять рыцарей, которые излишни жестоки ещё и поэтому — потому что такое отношение тоже достаёт. Так пусть хоть это будет заслуженно…

Разиэль несколько секунд молчал, задумчиво глядя на пламя свечи в люстре. Затем неожиданно выдал:

— Турэл, ты займёшь моё место командира?

— Ты это к чему сейчас? — спросил его помощник, который до этого единственный не участвовал в беседе.

— Когда мы вернёмся, я хочу перевестись в штабные офицеры.

Все пять рыцарей воззрились на Разиэля в немом шоке.

— Чем дольше я вас слушаю, тем сильнее во мне крепнет решимость что-то менять, — пояснил Разиэль. — Вы знаете, я бы с куда большим удовольствием продолжал сражаться с вами плечом к плечу, но, быть может, в штабе я действительно смогу спасти намного больше жизней. Добиться всех этих реформ, о которых мы говорили, изменить орден, чтобы каждый из нас мог с гордостью говорить о том, что он — рыцарь Сэрафан. Чтобы мы не боялись осуждения со стороны людей, не боялись их недоверия и яда, подсыпанного нам в еду. Я должен хотя бы попробовать.

— Если так… — протянул Турэл. — Если так, то я согласен. Я стану командиром группы вместо тебя.

— Давайте отложим такие планы до возвращения в крепость, — сказал Зефон. — У нас вот тут задача, что делать, если король найдёт предлог отказать нам в поиске семьи Джоэля. Для обвинений в вампиропоклонничестве это всё ещё маловато.

— Связного не опознали? — спросил Разиэль.

— Среди рыцарей его не знал никто, а гражданских я решил не привлекать к этому делу, — сказал Зефон. — А что такое?

— Проведём расследование. Он умер от яда. Мы можем сказать, что это было убийство, а не самоубийство, — сказал Разиэль. — Так мы получим возможность, не привлекая лишнего внимания, на законных основаниях выяснить об этом человеке всё, что можно. Известие о его смерти так и так рано или поздно достигнет тех, с кем он имел дело. Я не вижу смысла это скрывать.

— Интересная мысль, — сказал Зефон. — Я займусь завтра же.

Разиэль кивнул и снова задумался. А смогут ли они действительно сделать что-то, кроме как учесть реакцию короля на письмо? Возможно, всё их расследование тоже окажется совершенно бесполезным.

И всё же это не значило, что его не нужно было проводить.

* * *

На следующий день Рахаб продолжил учить Разиэля, как составляются сметы и логичтические расчёты. Он давал Разиэлю задачу, а тот старался всё учесть и посчитать. Сидели они при этом в кабинете Рахаба — на тот случай, если будут новые документы. Строительство шло очень бодро, и Разиэль надеялся, что они управятся к осени. Короткие ночи почти не давали вампирам возможности как-то мешать работам. Не считая ситуации со шпионом и погибшим связным, всё шло как нельзя лучше.

В какой-то момент Разиэль понял, что Рахаб почти не слушает его ответ.

— Рахи… ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Да. Я просто… я хотел спросить кое-что, — ответил Рахаб, глядя в сторону.

— Что такое?

— Мы расстанемся? — спросил Рахаб, посмотрев ему в глаза.

Разиэль пару секунд смотрел лучнику в глаза. Взгляд Рахаба был серьёзным и чуть обеспокоенным.

— Почему ты так решил? — спросил Разиэль. — Я ведь ясно дал понять, что не отпущу тебя.

— Ты собираешься перевестись в штабные офицеры, — сказал Рахаб. — И… ты прав, я сам вряд ли смогу долго работать с документами из-за моего зрения. Если бы оно не продолжало ухудшаться… А это значит — моё место в поле, где от меня будет толк.

— Рахи, нет, — ответил Разиэль. — Может, мы будем редко видеться… Но я ни за что и никогда не откажусь от тебя. Просто… помнишь, ты сам говорил, что я не смогу защищать тебя от всего? Ты прав. И в нашем деле так много зависит от удачи… Возможно, я и тебя смогу защитить вернее, если я буду среди тех, кто принимает решения.

— И будешь отправлять меня только на безопасные лёгкие миссии? — усмехнулся Рахаб.

— Ты обидишься на меня за это, — сказал Разиэль с бледной улыбкой. — Но давай… не будем пока об этом? Нужно сперва дожить… Вернуться в крепость. Строительные работы не закончатся раньше, чем через три месяца. У нас ещё много времени.

— Конечно. Глиняные карьеры, добыча сырья. Что следует учесть?

Разиэль принялся отвечать, а Рахаб задумался: может, так будет к лучшему? Как постепенно истончилась и оборвалась его связь с семьёй, так постепенно истончится и связь с Разиэлем. Не оборвётся резко, нет. Поблекнет… Так, наверное, будет не больно. Так будет правильно.

Ещё бы осознание этой самой правильности приносило ему хоть какое-то утешение…