«Ну и сон мне сегодня приснился», — подумал Паннакотта, открывая глаза. Но, повернувшись, он увидел лежащего рядом с ним парня и понял, что это был не сон. Более того, он лежал совершенно голый, что придавало ситуации пикантность.

— Опасаешься за свою невинность? — насмешливо спросил Джорно, открыв глаза.

— Где моя одежда?! Почему я лежу с тобой?!

— Потому что уложить гостя на пол совесть не позволяет, но больше спальных мест у меня нет — в однокомнатной квартире не предусмотрено много мебели. А одежду пришлось снять, потому что «лечение» было таким болезненным, что ты не смог контролировать тазовые органы. Вот и отправил одежду в стирку. Я тогда умолчал об этом факте, чтобы Гьяччо не уронил тебя на пол.

— Значит, за свою невинность можно не опасаться, — проворчал Фуго, — вряд ли тебя привлекают обмочившиеся парни.

— Ты всё равно очень привлекателен, несмотря на то, что обмочился.

— Как же без гейских шуточек?

Паннакотта приложил руку к груди.

— Но как рана зажила так быстро? Не осталось и следа!

— Это мой стенд.

— Прости, а что это такое?

Джорно тяжело вздохнул, как родитель, который должен был объяснить ребёнку, почему небо голубое, и сделал какую-то манипуляцию. Рядом с ним возник тот самый золотистый гуманоид.

— Ух ты!

— Судя по тому, что ты его видишь, у тебя тоже есть стенд. Только ничего не делай сейчас, я не уверен, что твой стенд безопасно использовать в закрытом помещении.

— А он может быть опасен?

— Да, — раздалось лаконичное в ответ, и Джорно пошёл на кухню.

Фуго встал с кровати и пошёл в ванную. Он щедро плескал воду на лицо. Явно произошла какая-то хрень и она очень нехорошая…

— Иди завтракать! — голос прервал мечущиеся мысли.

На столе были уже две чашки, конфетница с шоколадными батончиками и блюдо с печеньем. Кроме того, на краю стола почему-то стояла пепельница с двумя окурками. Паннакотта потянулся к печенью.

— А что, бывали случаи, когда стенды убивали мастеров?

Джорно пожевал губами:

— Те, кто давно владеют стендом, конечно не допускают подобного, но неопытные пользователи нередко калечат себя. Бывает, что и насмерть.

— А ты как себя не покалечил?

— Поначалу я просто превращал предметы в лягушек. Это было почти безопасно.

— Почти?

— Ну… Мой отчим был настоящим мудаком, — взгляд стал ледяным, давая понять, что он не желает развивать эту тему, — и внезапно припёрся домой, когда я играл со стендом и не успел превратить лягушку обратно в бутылку. Он начал орать, что здесь делает эта мерзость и попытался её прихлопнуть.

— И что с ним случилось?

— Любое живое создание хочет жить, потому стремится защитить себя. Удар прилетел ему обратно, и он рухнул на пол. К сожалению, сила была недостаточной, чтобы убить его, он отлежался и встал, решив, что просто отключился от выпитого.

— А что, прикольно, превращаешь какой-нибудь мусор в крысу, суёшь в карман, подставляешься под удар…

— А если удар будет недостаточно сильным или попадёт не туда? К тому же, умный противник быстро раскусит этот трюк. Ты ещё не знаешь, какие хитровывернутые стенды существуют. Ладно, мне на работу надо, тебе судя по всему, тоже.

— Я интерн.

— Хрен редьки не слаще.

В раздевалке уже стоял Мелоне и причёсывал волосы. Завидев Фуго, тот ухмыльнулся.

— Теперь ты в команде, сынок.

— Я тебе не сынок, — с раздражением произнёс Паннакотта. На самом деле Мелоне ненамного старше по возрасту, — и с какой стати я в команде?

— Потому что, — Мелоне отбросил привычное жеманство, и тут же тон голоса стал жёстким, — ты знаешь то, чего знать не должен. А тут только два пути — либо работаешь на мафию, либо, — выразительно провёл руками вокруг. Намёк более, чем понятен.

— Вообще-то это судебка.

По правилам, патанатомия имеет дело только с теми трупами, чья ненасильственная смерть не подлежит сомнению. Всё остальное отправляется в бюро судебной экспертизы.

— В судебку ты не попадёшь.

— Нет тела — нет дела? — осклабился Фуго.

— Рад, что ты всё понимаешь.

— Я вот одного не пойму, а что вы все тогда в морге торчите?

— Мы тут не торчим, а работаем, — Мелоне вернулся к игривому настроению, — представь себе, живёт себе человек, иногда пропадает неизвестно где, нигде не работает, но при этом жирует на какие-то шиши. Тебе это не покажется странным, как минимум?

— Покажется.

— Об этом и речь! Сейчас не лихие девяностые, чтобы расхаживать в малиновых пиджаках и золотых цепях. Мафиози не должны выделяться из толпы.

— А чем вы вообще занимаетесь? Кроме патанатомии?

— Наёмными убийствами, — Мелоне сказал буднично.

— Убийствами?!

— Раз ты так людей любишь, то чего тогда в патологоанатомы пошёл?

— Я не…

— Не любишь, не любишь… — кривлялся Мелоне, — я это сразу заметил. С виду весь такой вежливый и угодливый, но на самом деле всех в гробу видал.

Фуго кашлянул, почему-то вспомнив придворных шутов. Основная задача — развлекать знатных лиц за застольем шутками-прибаутками, но их истинное предназначение — сказать в иносказательной форме то, что не осмеливаются говорить напрямую. Выразить недовольство политикой правителя, к примеру, или вынести порицание вассалу. Мелоне же был таким же шутом гороховым.

— И ещё мафиози — это не смирные офисные работники. Как прикажешь их держать в узде? Пальчиком погрозить и сказать: «Ай-ай-ай, как нехорошо»?

— Что такое стенд.

— Ну, если очень упрощённо, это суперспособность. Не переживай, нам самим любопытно, на что ты способен, раз ты… оказался в нашей команде. Но стенд — это ещё не всё. Главное — это соображалка. Можно иметь невзрачный стенд, но при это наворотить ого-го. А можно получить сильный стенд, но просрать полимеры.

— Что вы можете сказать про Джорно?

Чем больше он узнает — тем лучше.

— Джованна — это сладкий кекс с начинкой из гнутых гвоздей. У него и могущественный стенд, и полководческий талант. Несмотря на молодой возраст, он чуть ли не правая рука босса, хотя говорят, что сам босс ходит у него по струнке. С ним лучше не враждовать. А у тебя какое впечатление?

— Ну ничего странного я за ним не заметил. Обычный молодой человек, курит разве что.

— Он не курит, — сказал Мелоне.

— Точно?

— Точнее не бывает. Когда Прошутто предложил ему сигарету, он отказался.

— Странно, но я видел у него пепельницу.

— Может, к нему друг забегает на огонёк, ха-ха.