За окном светило солнце и пели птички. Из деревянных рам аудитории дул лёгкий ветерок. Парты, за которыми сидели студенты, рассохлись от старости и были покрыты наскальными рисунками предыдущих поколений учащихся. У здешнего университета не было денег на новые столы. В местном бюджете денег не было ни на что.

Мел крошился в пальцах, выводя на старой грифельной доске формулы и графики. Молодой преподаватель имел весьма эксцентричный вид — зелёный костюм, галстук с узором из ягод клубники, и в ушах так же болтались серёжки-клубнички. Но студенты не осмеливались насмехаться над ним, они боялись даже разговаривать на лекции, предпочитая записывать или тихо сидеть на ней. Паннакотта Фуго хоть и мог показаться безобидным и даже нелепым, но имел весьма бешеный нрав, к тому же он мог без труда завалить любого студента на экзамене, каким бы тот умным ни был.

До его уха донёсся смех.

Фуго повернул голову и прищурил фиолетовые глаза. Галёрка, как всегда. Он отложил мел и поднялся к задним партам. Раздолбаи так были увлечены разговором, что даже не заметили, что лекция прервалась. Зря, очень зря. Студенты, мимо которых он проходил, старались принять форму, имеющую минимальную площадь. Паннакотта подкрался и со всей дури врезал кулаком по парте.

— Тихо, я сказал! — гаркнул он во всю силу лёгких.

Болтуны чуть не попадали со стульев от внезапности.

— Ещё раз такое повторится — и я выгоню вас с лекции, — сказал Паннакотта уже спокойным голосом. Затем спустился обратно и как ни в чём не бывало продолжил объяснять матанализ. В аудитории зашуршали тетрадями.

***

Фуго ненавидел свою семью.

Паннакотта знал, что был нежеланным ребёнком. У него уже были два старших брата, и семья не планировала пополнение.

«Эта дура-мамаша не додумалась надеть колпачок», — говорил он.

«Эта дура-мамаша не сделала аборт», — говорил Паннакотта.

Единственный, кто любил Паннакотту — это бабушка. Остальные члены семьи попросту терпели его. Мальчик платил им той же монетой, сообразив, что нет смысла завоёвывать любовь, если он виновен перед ними самим фактом своего существования.

— Я не просил меня рожать, — говорил он, когда его пытались обвинить в том, как неблагодарно вести себя так по отношению к своей семье.

Паннакотта был одарённым ребёнком. Высокий интеллект оказался проклятием, а не даром, потому что семья Фуго решила этим воспользоваться. Череда бесконечных репетиторов и занятий заполнила его дни. Не сказать, что Паннакотта не любил науку, но когда заставляют заниматься целыми днями без отдыха — тут и самый смирный взбесится. Мальчик же с раннего детства был склонен ко вспышкам гнева. От усталости он швырялся в учителей книжками и тетрадями, а затем отец порол его ремнём. Тогда Паннакотта изменил тактику и принялся доводить репетиторов до ручки, экзаменуя их на знание предмета, а потом, разбив их в пух и прах, ядовито замечал, что ещё неизвестно, кто кого учить должен. В результате учителя сбегали от него, категорически отказываясь заниматься с ним.

Тогда отец засунул его в Сорбоннский университет, надеясь, что там точно выбьют из него дурь. Паннакотта поначалу обрадовался переменам — оказаться подальше от своей «любимой» семьи, плюс больше возможностей заниматься наукой — обширная библиотека, лаборатории и прочее, о чём он не мог мечтать, сидя дома. Разве что он скучал по бабушке и писал ей длинные письма.

Вот только смерть бабушки и стала причиной того, почему Фуго преподавал в нищем заведении, по ошибке названным университетом. Семья не посчитала нужным сообщить о болезни и последующих похоронах, чтобы не отрывать его от занятий. Когда Паннакотта узнал об этом, он пришёл в такое бешенство, что переломал всю мебель в своей комнате и решил во что бы то ни стало отомстить своей семье.

Лучший способ отомстить — разрушить возложенные на него надежды, показать, что он ничтожество, который не стоило на него затраченных усилий. Фуго стал методично воплощать свой план в жизнь — систематически прогуливал занятия, дерзил преподавателям, а в конце концов с треском завалил сессию. Из Сорбонны он вылетел на бреющем полёте. Родители хотели выгнать его, но Паннакотта пригрозил обратиться в опеку, сказав, что они обязаны обеспечивать до совершеннолетия. Семья аристократов решила не нарываться на скандал и позволили ему жить в своём доме, правда, отец орал, что как только сыну исполнится восемнадцать, вышвырнет его на улицу и ни копейки не даст. Фуго было наплевать. Он пошёл в обычную школу. Его пытались травить, но когда подросток отправил нескольких обидчиков в больницу, предпочли не трогать этого «бешеного психа». В ярости Паннакотта представлял собой первобытную стихию с ускоренной реакцией и удесятерёнными силами. Хлипкий подросток мог запросто покалечить взрослого мужчину или группу незадачливых балбесов, решивших поиздеваться над ним.

Фуго закончил школу с отличием, и дабы поглумиться над своей семьёй, специально выбрал убогое учебное заведение в захолустье, где, получив диплом, стал преподавателем. Дела у университета шли так плохо, что приходилось за свой счёт покупать мел, бумагу и прочую канцелярию. И сотрудники, и студенты с удивлением спрашивали, что этот гений забыл в этой дыре.