Паннакотта и мальчик провели несколько дней, чтобы окрепнуть. Джорно решил, что раз Буччеллати отец, то пусть он и решает, что с ним делать. Насчёт Паннакотты — не смешите мои божьи коровки! Какие родительские обязанности, о нём бы кто позаботился!

Бруно был в шоке, когда узнал, что ребёнок от него. Но придя в себя, он решил вырастить его, как родного сына. Хотя почему как? Он и есть родной сын. Правда, рождённый мужчиной. Последнее решили не афишировать, сказав, что Буччеллати усыновил ребёнка.

— Ой, какой хорошенький! — Миста и Наранча окружили Селену, державшую Марко — так Буччеллати назвал сына. Собственно, Бруно хотел найти няню, но девушки отвергли эту идею, вызвавшись по очереди сидеть с ребёнком. Миста и Наранча иногда брали инициативу на себя, и сам Буччеллати возился с Марко.

— Посмотри, как Марко похож на тебя! — Миста не был идиотом и умел подмечать очевидное.

— Да ладно? — Наранча присмотрелся к мальчику, — и правда похож.

— Слушай, Бруно, ты случаем не заделал какой-нибудь бабе, а потом взял себе, когда она его бросила? — Аббаккио лениво прищурил глаза.

— Думай о чём говоришь, Леон! — Буччеллати был не на шутку рассержен, — я бы в жизни не бросил женщину с моим ребёнком!

Слова Аббаккио неприятно резанули по Фуго. Паннакотта прохладно относился к мальчику, хотя никто этому не удивлялся — он и раньше не отличался чадолюбием. Аббаккио тоже не стремился к общению с ребёнком. Фуго стал брать на себя больше работы, чтобы как можно реже бывать дома — в принципе, с этим проблем как раз и не было, была бы шея, а хомут всегда найдётся.

— Смотри, Марко, Паннакотта пришёл! — когда Фуго вернулся домой вечером, он увидел Афину, — не хочешь подержать его?

— Нет, спасибо, я устал.

Марко внимательно посмотрел на парня, затем зевнул.

— Ты, кажется, тоже устал, — Афина не стала настаивать на общении и просто унесла укладывать ребёнка спать.

Фуго стало тошно от всеобщего понимания. Не хочет нянчиться с ребёнком? Ну и ладно. Отвергает ласки, отказываясь от близости? После пережитого ничего удивительного в этом нет. У Буччеллати и без того хлопотная должность, плюс воспитание сына. Даже Джорно, видя безотчётный страх в глазах Паннакотты лишь устало махнул рукой:

— Скажу сразу — я не горел желанием становиться отцом в моём возрасте. Мне пришлось пойти на это, чтобы сохранить тебе жизнь.

— Разве твой стенд не может исцелять?

— Может, но у каждой силы есть свои ограничения. Чисто теоретически, если оторвать человеку голову, я могу прирастить обратно, только я настоятельно не советовал проверять это на практике. Ты ведь наверняка дочитал до того места, где написано, что аборт при мутации BRCA3 чреват массивным кровотечением, и всё равно напился таблеток. Потому я был так зол. Как там Марко?

— Нормально.

— Иди уже к себе.

Джорно предпочёл бы видеть неприязнь или гнев — всё что угодно, но только не ужас сломленного существа, которое уже не пытается протестовать. Фуго даже стало обидно от такого пренебрежения. Ему казалось, что все в нём видят морального калеку, способного выносить ребёнка, но не способного его полюбить. И никто его за это не осуждал.

У каждого в отряде инвалидов свои психологические травмы.

Однажды Паннакотта проснулся посреди ночи. Он зачем-то решил взглянуть на сына и потихоньку прокрался в детскую. Хотя Фуго и Аббаккио ожидали круглосуточного плача, Марко оказался спокойным младенцем. Мальчик лежал на спинке, раскинув ручки-ножки, а одеяло на груди приподнималось в такт дыханию.

И тут Марко проснулся и посмотрел на Паннакотту. Юноша испугался, не зная что делать. Вроде он передвигался как можно тише, но младенец почувствовал присутствие человека в комнате. Мальчик не стал плакать, а лишь потянулся к Фуго, прося взять себя на руки.