Пламенеет лоб, кожа сушится, губы треснули до крови. К её голосу ты прислушайся — это голос сырой земли. Она поровну полюбила нас и согрела родным огнём. Приближается очень страшный час: мы на смертном одре своём.

Шкура лопнет, распухнут вены, разгораемся изнутри. Наши жизни второстепенны, потому что не к нам пришли. Говорит, что рождаться больно, всё больнее, чем умирать. Предлагает самодовольно слабость собственную признать.

Терпким дымом нас окурила, что ни выдохнуть, ни вдохнуть. Горьким словом себя явила, и никак её не заткнуть: «Ты не зверь, чтоб огня бояться, выходи же ко мне скорей. Знаю, люди во тьму стремятся, но не станешь ты так сильней».

Поджигатели-санитары очищают от скверны нас. Расцветают вокруг пожары, исполняя её приказ. Больно всё: и мужаться больно, и решаться ещё больней. Мы горим, и за нами — Город, не дождавшийся панацей.

Она молится и хохочет. Время, видимо, помирать. Пеплом добрым накормим почву, мутной взвесью напоим Мать. Будем завтра кричать от боли, выживая лишь вопреки. Будет завтра несчастной доля. А сегодня мы — огоньки.