III

Джеймс ощущает перемены, как медленную смену сезона. Как зима, холодная в своей ярости, сменяется тихой весной. Это едва заметно, потому что снег продолжает оседать на ветвях, но это также не означает, что не происходит никаких изменений. Ремус не пересаживается, когда Сириус садится рядом с ним в библиотеке, появляются слабые улыбки на глупые шутки, нет больше яростных взглядов после случайных касаний. Ничего не забудется, останутся шрамы, гораздо более глубокие, чем те, что украшают тело Ремуса, но есть прощение. Оно звучит трелью птиц, вернувшихся после холодов, и таянием льда.

Однако мир не заканчивается в друзьях и Астрономической башне. Джеймс чувствует приближение тьмы, пугающей и грозной. Это больше не перешептывания среди учеников и не тема для смеха. Джеймсу тошно слышать о чистокровном превосходстве, злость накапливается каждый раз, стоит кому-то задеть Лили и Мэри. Он влезает в разборки, в большинстве в своем со слизеринцами. Иногда применяет магию, иногда — кулаки. Джеймс ненавидит саму мысль о Пожирателях смерти, о том, за какие идеальны они выступают. Это быстро накрывает весь Хогвартс. Все становятся участниками той или иной стороны и Джеймс не считает, что в данной ситуации существует нечто посередине. Конечно, это доходит и до Астрономической башни.

Напряжение повисает острыми иглами.

Небо — чистое, с разбросанными сияющими бликами — таким надо долго восхищаться, рассматривать каждую из миллиардов звезд, соединять невидимыми линиями созвездия. Именно в такие ночи небо прекраснее всего. И голова Регулуса обычно направлена вверх. Он зарисовывает небо, чертит звездную карту, делает наброски звезд или того, на что они вдохновили. Регулус, который пытался казаться незаметным, все равно смотрел вверх. Но не теперь. Джеймс слишком хорошо осведомлен о позиции семьи Блэк, о Регулусе, который не идет против наказа родителей, слышал о его восхищении Темным Лордом. Джеймс мог игнорировать это раньше, пока пожар не перенесся не то, что на весь Хогвартс, а на всю магическую Британию. Он видел Регулуса, стоящего подле Кэрроу и Эйвери, что издевались над маглорожденной волшебницей. Регулус смирно стоял, отвернув голову, но иногда бездействие приравнивается к действию.

Джеймс пронизывает его холодным взглядом. Слишком холодным.

— Не знаю, была ли это дружба, но мне казалось, что это было чем-то хорошим.

— Казалось, — повторяет Регулус, — но не теперь. Я понимаю. Однако, что ты забыл рядом со мной?

— Это не только, — Джеймс на секунду осекается, из рта почти вырывается «наше», но исправляется: — твое место. Каждый может приходить сюда.

— Вообще-то, не в учебные часы сюда никому нельзя подниматься.

— А ты, оказывается, бунтарь, — злобно и не без доли иронии бросает Джеймс.

Регулус испускает тихий смешок. Джеймс порывается продолжить колкость, но неожиданно замечает ушедшее напряжение. Его накрывает смесь тоски и радости на самой грани отчаяния.

Все кажется таким же, как и год назад, но одновременно совершенно другим. Лучше бы время умело останавливаться, прочно закрепляться в пузыре из счастливых моментов, а не продолжать рассыпаться пеплом, неся за собой горькую неизбежность. Но время никогда не останавливается. Джеймс чувствует это на своем запястье.

Он хочет упрекнуть Регулуса в бездействии, напомнить, со слов Сириуса, о газетных вырезках со всем, что связано с Волдемортом, сказать, что шанс перебраться на другую сторону — существует, дело лишь в желании, попытаться переубедить. Регулус же действует быстрее:

— В конце февраля Регулус, звезду, видно лучше всего, — произносит он, — но с августа по сентябрь, когда звезда подходит слишком близко к Солнцу — она исчезает. — Джеймс внимательно смотрит на него, душу царапает израненный взгляд. — Ты в праве злиться на меня. Я, наверное, этого заслуживаю, но я не могу быть тем, кем тебе хочется. Ты не можешь приходить и изображать, что тебе не все равно, что могу довериться тебе, потому что это не так. Я не сломанная версия своего брата, тебе не нужно пытаться спасать меня. То, что я делаю — это пытаюсь выжить.

Слова ударяют подобно электрическому разряду. Джеймс отворачивается и шепчет:

— Это ничего не меняет. Не оправдывает.

— Конечно, нет. Как ничего не меняло наше общение. Мы всегда будем по разные стороны. Тебе пора к этому привыкать, Джеймс.

Регулус произносит его имя, и это не похоже на то, как звучат самые страшные заклятия, и совсем не мягко, как его завитые на концах волосы, это похоже на озеро, покрытое толстой коркой льда. Джеймс бьет по нему кулаками, пытаясь достучаться, но лишь стирает костяшки пальцев, до крови растекающейся по всему льду. Там, под ним — мальчик, с веснушками, разбросанными в подобии созвездий, ребенок, которого лишили выбора, там его боль, мечты и желания. Они умирают вместе с ним. Джеймс может только смотреть, как Регулус разрушает и себя, и выстроенный долгими усилиями мир, как позволяет страху овладеть, как взгляд, направленный в звездное небо, не поднимается с пола. Он наблюдает и безуспешно пытается достучаться, но не в силах вытащить его.

— Я… знаю о вырезках из газет о нем в твоей комнате. Я мог бы закрыть глаза на безучастие, на что угодно, я сам не всегда поступал и продолжаю поступать только правильно, но на это? Я мог бы… мог бы помочь тебе, если бы ты хотел.

Они сидят рядом, но кажется — невыносимо далеко.

Противоположность звезд.

Можно сколько угодно пытаться расколоть лед, кидать спасательный круг и протягивать руку — человек на той стороне продолжит неподвижно идти ко дну.

— Мне не нужна помощь. Неважно, продолжишь ты сюда приходить или перестанешь тратить свое время. Мы не были друзьями или кем-то похожими. Но, как ты и сказал, я не могу запретить тебе подниматься сюда. Просто прекрати пытаться мне помочь.

Регулус поднимается с холодного и пола и растворяется в дверях.

Возможно, действительно стоит все оборвать. Их связывают неровные швы времени, где-то нить прошла год назад, потом оборвалась, и пришлось вновь продевать ее в иголку. Это не прочная связь с мародерами или кем-либо другим — это нечто другое. Ломкое, неумелое, но только такая у них есть. И Джеймс может разорвать ее окончательно, перестать приходить, говорить, всматриваться в самый конец стола Слизерина в Главном зале или ухмыляться во время матча по квиддичу. Но они никогда не поднимались на Астрономическую башню только ради того, чтобы говорить. Может быть, приближающаяся война пока что не дойдет до этого места. Хотя бы еще ненадолго. Глупая мольба звездам, что никогда его не услышат.

Джеймс игнорирует желание вновь поднять в Астрономическую башню. Игнорирует край стола Слизерина, отводит взгляд, когда идет по коридорам Хогвартса, а на матче по Квиддичу даже Сириус замечает, что он чересчур серьезный.

«Это одна из последних игр перед выпуском, я просто хочу выиграть», — отмахивается Джеймс.

Марлин дружески бьет его по спине, а Сириус обнимает за шею.

Джеймсу хочется запереть отношения, — какие бы они ни были, — с Регулусом в башне. И чтобы за ее пределами Регулус Блэк оставался лишь младшим братом Сириуса, следователем Волдеморта и, возможно, будущим Пожирателем смерти. Тем, кого Джеймс обычно презирает. Но он не чувствует презрение, лишь горькое сожаление. Джеймс крепче сжимает метлу.

IV

Никто не говорит с ним после проигрыша. Все знают, что Джеймсу требуется время. Это была тяжелая игра; лишь благодаря Регулусу, который сумел поймать снитч на последних секундах, Слизерин вырвался вперед. И все же боль от проигрыша не могла уменьшиться только из-за понимания, что от самого Джеймса ничего не зависело.

Раздевалка медленно пустеет и в конце концов, Сириус, перед тем как уйти, подходит к нему.

— Вечеринка все еще в силе, помнишь? Пойдем запьем поражение бутылкой огневиски.

— Я вас догоню, идите без меня.

Сириус оглядывается несколько раз, порываясь вернуться, но в итоге оставляет одного. У Джеймса нет сил ни на слова, ни на то, чтобы подняться; измученный физически и эмоционально, ему хочется запереться в спальне и не вылезать из кровати как минимум сутки. Но в гостиной Гриффиндора сейчас полно людей, а значит, десятки обеспокоенных и жалостливых взглядов будут острым крючком цепляться за сердце, высвобождая раздражение и беспричинный гнев. Поэтому ноги сами ведут к месту, скрытое от большинства глаз.

Джеймс замирает, когда видит Регулуса, оперевшегося спиной о каменную колонну. Впрочем, безмолвная компания Регулуса привлекает Джеймса гораздо больше шума гриффиндорской башни.

Он по обыкновению садится на расстоянии вытянутой руки, прячет голову в подогнутых коленях.

Это не похоже на их отношения, — если разговоры или молчание по ночам вообще можно было обозвать «отношениями», — пару лет назад; нет ни заметного напряжения в плечах Регулуса, ни редких опасливых взглядов. И Джеймс позволяет себе задуматься: может ли расстояние между ними стать еще короче? Возможно, будь у них больше времени, возможно, не будь обстоятельств, при которых они встречаются только наверху башни.

Джеймс откашливается после долгого молчания, прежде чем произнести:

— Я думал, ты празднуешь победу.

— Барти и Эван начали пить еще до матча, так что сейчас они уже лежат где-то в обнимку. А сидеть одному в комнате полной пьяных людей, у меня нет никакого желания.

Они вновь затихают, пока Джеймс вновь не нарушает тишину. Даже его желание не разговаривать не может продержаться достаточно долгое время.

— Я собираюсь присоединиться к Ордену, как только выпущусь, — слова неосознанно срываются с языка.

Джеймс чувствует, как сердце учащенно начинает биться, как в ногах проскальзывает напряжение.

— Предупреждение?

Регулус не отрывается от пергамента, хотя рука замирает.

— Может быть.

Слухи о метках Пожирателей смерти распространяются быстро. О тех, кто возможно скрывает их под рукавами мантий, о тех, кто в шаге от того, чтобы получить ее.

— Я уже говорил, что мы навсегда останемся на разных сторонах. Ты все еще не свыкся с этим?

— Но это не подразумевало, что ты можешь получить метку.

— Это подразумевало все.

Джеймс чувствует, как время душит его острыми когтями. Оно иссыхает подобно цветам — они никогда не зацветут вновь, а время никогда не обернется назад. Его так мало и Джеймс задается вопросом, почему он тратит время здесь, почему хватается за нити, от которых скоро ничего не останется.

— Я знаю, что ты лучше, чем хочешь казаться. Регулус.

Джеймс произносит его имя, как будто пытается разжечь потухший огонь, словно держит в руках разбитую вещь и надеется починить ее.

Регулус качает головой.

— Не пытайся разглядеть во мне, то чего нет. Я не знаю, почему ты вообще все еще пытаешься делать это.

Джеймс тоже не знает. Может, это проявление эгоизма, слепого желания видеть в ком-то лучшее, потому что этот кто-то небезразличен. Но одно это «небезразличен» по отношению к Регулусу Блэку — пугает Джеймса до дрожи. Это кажется неправильным по многим причинам, но так же кажется неправильным бояться быть чьим-то другом.

— Если тебе станет легче, то я благодарен за каждый диалог, за все, в общем-то. Но ты сложил ошибочное мнение, если думал, что мы стали друзьями. Возможно, при других обстоятельствах мы бы правда могли ими стать.

Это всегда другие обстоятельства, другая вселенная, мир, другое время и никогда здесь и сейчас. Джеймс не чувствует ярость, только беспомощность — ему не в силах изменить ничего из этого. А другая вселенная — это то, чего никогда не случится. Если она и существует, то в ней нет этого Джеймса и этого Регулуса, как и нет Астрономической башни, проигранной игры в квиддич, таймера на запястье и угрозы войны.

Джеймс должен радоваться за того себя и того Регулуса, но его съедает глупое, неуместное кислое ощущение в груди.

— Все эти твои «спасибо», похожи на прощание.

На губах Регулуса скользит улыбка. Джеймс задерживает дыхание, будто хочет удержать этот миг. Ему кажется, что мир перед глазами проносится слишком быстро. Безмолвно он умоляет подождать, остановиться, хотя бы замедлиться, но времени нет дела до чьей-то мольбы.

— Наверное, это оно и есть.

— Учебный год все еще не закончен.

— Тебе пора идти, — говорит Регулус, — тебя ждут в другом месте.

— Ты ведь будешь в порядке, не так ли? — спрашивает Джеймс до того, как скрыться в дверях.

Внутри все отзывается острой тревогой.

— Не беспокойся обо мне.

— Я не… не беспокоюсь. Я просто присматриваю за тобой.

— Присматривать за мной не твоя забота, Джеймс.

Джеймс не может разобрать скрежет и чувство, словно он скорбит о том, кто все еще жив.

Ⅴ

У Джеймса есть мечта: дом, наполненный светом и любовью, просторный, но не холодно-пустой, сад, как у его матери и множество картин, как в коллекции отца. Он опускает взгляд на угольные цифры на запястье, прежде чем натянуть рукав джемпера. Почему-то Джеймс чувствует, что если мечта сбудется — то продлится она до смешного не долго.

Сириус падает рядом на его кровать до странного задумчивый и обеспокоенный.

— Я хотел спросить, — начинает он, — кое-что.

Замолкает.

Джеймс перестает проводит пальцем по ткани джемпера на запястье. Сириус явно пытается подобрать правильные слова и это действительно настораживает.

— Мне стоит начать нервничать? — пытается усмехнуться.

— Это зависит от твоего ответа. Вчера, когда ты сказал, что опоздаешь на вечеринку…

— Я просто прогулялся, чтобы успокоиться, я уже говорил, — перебивает Джеймс.

Сириус обиженно хмыкает.

— Я видел карту. Мы договаривались не пользоваться ей друг без друга без надобности, но мы с ребятами беспокоились о тебе.

Джеймс поправляет очки. Он надеется, что Сириус не видел рядом с его именем другое.

— Там был… там был Регулус.

Сириус не говорит «мой брат», как на первом и в начале второго года обучения, когда от этих слов веяло теплом и заботой, он произносит «Регулус», как название холодной и далекой звезды.

— Мы случайно пересеклись, — отмахивается Джеймс.

— И ты не рассказал мне.

— Нечего было рассказывать. Он прятался от своих, а я просто случайно забрел на верх башни.

— Прятался от своих? Ты говорил с ним!

Джеймс кусает внутреннюю сторону щеки. Сириус всегда был чувствителен ко всему, связанному с Регулусом. Он мог кричать, что не считает Регулуса братом, что ему все равно на его жизнь, но Джеймс всегда мог видеть Сириуса насквозь. И он немного понимает его сейчас; неопределенность, незнание, как относится к человеку, с которым вроде как близок, но одновременно понимая, что вы стоите по разные стороны пропасти, что протяни руку для помощи — не возьмут.

— Так получилось. Что в этом такого?

— Он поддерживает сам знаешь кого! И ты мило беседуешь с ним на крыше башни? Регулус состоит из того, что мы с тобой презираем в других! Я уверен, что после Хогвартса он сразу побежит ставить себе чертову метку! Он всегда придерживался взглядов родителей, никогда им не перечил… Скажи честно, ты что-то скрываешь от меня?

За одной ложью потянутся сотни других. Джеймс ненавидит лгать Сириусу, но он также не хочет ссоры, что перерастет в долгие дни молчания.

Все же отношения с Регулусом ограничиваются башней. За ее пределами Джеймс Поттер и Регулус Блэк никак не связаны, они придерживаются разных сторон и взглядов на мир. Никто и никогда не сможет даже сложить их имена вместе, произнести в одном предложении.

— Нет, это была случайность. Тебе не о чем беспокоиться.

Сириус отворачивается, пряча взгляд.

— С Регулусом… все в порядке? — тяжело вздыхает.

— Вроде как.

Нет, не в порядке. Он похож на призрака самого себя, я не могу вспомнить, когда бы не видел обреченность в его глазах.

— Не знаю… просто… Агх, это сложно, — проводит по спутанным волосам, — иногда я думаю, что должен был взять его с собой, когда убегал. Наплевать на пререкания, но из этого бы ничего не вышло, не правда ли? Этот идиот бы все равно вернулся в тот дом. Регулус бы боялся гнева Вальбурги, будь она мертва. Если бы он хотел, он бы выбрался, его не удерживали на цепи. Дело в том, что он хотел там остаться, а я не мог заставить его уйти. Меня, как причины, было недостаточно.

Джеймс пододвигается ближе, сжимая Сириуса в объятиях.

— Нельзя помочь тому, кто этого не хочет.

Однако некоторые люди не могут попросить о помощи, не могут протянуть руку в ответ, просто потому, что не знают, как. Никто не рождается с умением плавать, писать, говорить, этому учатся, так же, наверное, учатся просить о помощи. Регулус просто не знает, как принять и попросить. Но, конечно, Джеймс не произносит эти слова вслух.