Лучи заходящего солнца осанисто гуляют по прямым волосам Лют как по мостовой, трепещут и молятся её благородным скулам, лишь бы не сорваться бесславно вниз.
Адам идёт по самому краю облаков и сосредоточенно хочет рухнуть вслед за светилом, вот только какой в этом прок, раз у него есть крылья. Лют смотрит на Первого Человека и понимает, что ей ничего не нужно, кроме его крепких рук, крепкого слова и музыкального отрицания жизни.
Он балансирует у самой белёсой кромки, а ветер-падальщик угодливо обдувает его взмыленную шею. Лют, в общем и целом, приятно здесь находиться, но Адаму почему-то не особо нравится, а значит Лют будет сидеть и хмуриться, пуская меж пальцев застиранную белизну звёзд.
Адам разворачивается и смотрит вдаль, устраивая очную ставку с нетрезвым кормчим-горизонтом. Забрало его шлема бликует безучастной синевой голодных по жатве небес. Он вновь балансирует у воздушного бортика, едва не ныряя в дегтярную высокооктановую черноту ночи, которая постепенно подбирается к нему, словно просящий тридцать серебряников нищий калека.
Лют осмеливается усадить на уста дрожащую улыбку: это место, похоже, не предназначено ни для кого, кроме них.
Адам почему-то не рад, что они с Лют наконец-то вдвоём, и ей хочется выяснить причину параболического оскала, что под маской колет гравий его белоснежных зубов, но она не желает навязываться, разрушая магию момента. Ангелу достаточно греться милостью золотистой радужки его глаз, гоня прочь обшарпанное солнце.
— Подь сюда, — глухо басит Адам. — Давай, слышь, в темпе мотай булками своими ебучими!
Первый Человек кренится вбок и, будто играясь, заносит ногу над слюнявой бездной. Тьма беззубо лижет его пятки заправским чистильщиком обуви, молодым и услужливым. Лют поднимается с некоторым сожалением, — уж очень удобно нежиться на розовощёкой перине облаков, — и подходит к Адаму. Его плечистая древообразная фигура даёт долгожданную тень. Лют трясёт головой, избавляясь от последних побегов света в волосах, как от несносных вшей.
Внезапно она чувствует тонкий укол тревоги где-то в районе печени. Лют понимает — в голосе зовущего её архангела она отчётливо слышала так несвойственное ему беспокойство. Он возвышается над Лют, нервно раскачиваясь на носках, задевает спешно калякающую завещание Бетельгейзе инкрустированными позолотой рогами. Лют хочет схватить его за шершавую, бугрящуюся беспокойными венами ладонь, продеть ногтями грубую кожу и влить в себя, — она же бездушная, она полая, в ней так много звенящей пустоты, — все страхи Первого Человека, став вместе с ним единой системой сообщающихся стремлений.
Ангел карябает плавленое марево глубоким вдохом… и не решается, маринуя зыбкую дрёму в спинном нерве, — снова и в который раз. Вечно.
— Короче, завтра у нас кипиш с чисткой рыл адским мудоёбищам намечается, да? — непонятно зачем уточняет Адам. — Вот что, сися, оставайся-ка ты здесь. Один как-нибудь управлюсь. Я уже большой мальчик… с большим хуем, хех, — он рвано гыкает, будто нелепо пытаясь разжечь в себе прежний запал.
— Нет, — незамысловато говорит Лют.
— Люцифера ответ, — ухмыляется Адам и благодарно ловит синюшными бурдюками век её ответный хохот.
Всё ещё пачкая губы глупой улыбкой, Лют вжимается лбом в котлован его впалой груди, наслаждаясь чёткостью размеренного стука — самого важного в её грёбанной жизни.
Помедлив, Первый Человек накрывает её буйную голову тяжестью своего плеча, смыкаясь за тощей спиной с ухабинами проступающих позвонков.
— А здесь действительно хорошо, — вдруг попустительски изрекает он. — Знаешь, с чего так вдруг?
— Потому что Вы… ты со мной, — мурлычет Лют.
Адам мотает головой, оглаживая узловатым пальцем её щёку и отклоняется назад, увлекая за собой ангела. Мгновение — и они летят вниз, навстречу прожорливому контрасту тьмы, растягивающему свой зёв, словно мармеладно-гнилостную жилу.
— Потому что меня здесь на самом деле нет. Как, впрочем, и тебя. Хорошо там, где нас нет.
И тут Лют осознаёт: это место, похоже, для никого.
— Не стоило тебе, сися, хуячить на эту сраную чистку вместе со мной, — слышит она голос Адама, пробивающийся сквозь заупокойный свист ветра.
А затем Лют уже никого не слышит.
***
В самом центре Преисподней, среди щербатых обломков, рядом с телом Чарли Морнингстар лежат два изуродованных, сожжённых скорбным пламенем Владыки Ада трупа, и руки их стынут в безмолвии последнего касания.
Сквозь открытый в небе портал ласково светит райское солнце.