Наверное, ей больше никогда не удалось бы полюбить осенние каникулы.
К разъезду из краснокаменской школы магии все ученики относились по разному. Кто-то с нетерпением ждал возможности хоть ненадолго вернуться домой или просто отдохнуть от учебы, кому-то не хотелось расставаться со школьными друзьями, кто-то с нетерпением ожидал продолжения занятий… если бы Даша не мечтала сбежать ото всех после своей странной стычки с Динарой Медногорской, то она-то уж точно не захотела бы уезжать – как из нежелания расставаться даже ненадолго со школой, так и переживая за то, что Марина останется там на каникулы почти совсем одна. Той уезжать было просто некуда. Сама Алина умела радоваться и урокам и каникулам, и переездам и возвращениям… Но вот только не в ноябре. Не в ту неделю школьных каникул, что в их семье была посвящена памяти не столько о самой бабушке, сколько о бабушкиной смерти. В тяжелую, как свинец, первую неделю ноября хотелось оказаться где угодно, но только не дома!
Наверное, родители считали ее бесчувственной, вспоминая, какими близкими подругами были Алина и Ядвига Светозаровна! Ничего на этот счет не говорили, но… наверное, они думали, будто Аля просто не желает вспоминать.
А ведь она сохранила большую связь с бабушкой, чем кто-либо еще, но оттого было только хуже, оттого словно бы только она одна понимала, что вспоминать следует ту дружбу, то веселое время вместе, те праздники, те уроки творчества и совместные проделки, те сказки… вспоминать ту жизнь, что была, а вовсе не отдавать дежурную дань памяти свинцово-серому дню под моросящим дождиком на кладбище, когда все вокруг было серым-серым и даже яркие пятна принесенных разными людьми поникших под дождем цветов растворялись в этой серости. Где во всем этом было место настоящей памяти? Даже если бы прошлой весной бабушка в обличье облачной вилы не спасла Алину от гарпии, если бы Аля сейчас не знала точно, что какая-то иная, но все-таки жизнь продолжается… даже тогда она прекрасно понимала бы, что во всем этом посещении кладбища и дежурных цветах, во всех этих поблекших фотографиях и несчастных серых лицах родителей – память искать не стоило.
Зато они могли бы сохранить немного больше памяти о бабушкиной жизни, если бы не решили продать кафе! Да, Алина была слишком маленькой, чтобы заниматься им, тем более – во время учебы, а родителям хватало забот на фабрике, но все-таки… но все-таки… весть о продаже чувствовалась так, словно бы из картины всей Алиной жизни выдрали огромный кусок. Пусть и опустевшую еще год назад, но часть уже ее собственной жизни! Они продали кафе, в которое Ядвига Светозаровна вложила так много себя, они спрятали ее вещи, ее самодельные украшения квартиры и милые безделушки по коробкам, словно скрывая все воспоминания о жизни, но с почетом отвели целый серый, холодный, удушливо-тяжелый день дежурного посещения кладбища, чтобы снова и снова вспоминать о смерти!
Опустошенная квартира казалась тусклой, холодной и неуютной. Алина ждала, что даже теперь почувствует там… что-нибудь, и, наверное, из-за этих ожиданий ощущала такую сосущую пустоту. Может быть, с кафе получилось бы так же? Может, не имело смысла и надеяться, что без бабушки оно не стало бы таким же холодным и опустевшим, даже если бы родители сами взялись им управлять? Квартиру по договоренности с уехавшей из Вересково Ольгой решили сдавать, и теперь там жил новый владелец заведения со своей необщительной дочкой на год или два младше Али, что тоже не добавило попытке визита в прошлое приязни.
А что, если теперь и вила в обличье Ядвиги больше никогда-никогда не появится, чтобы помочь, поддержать или просто увидеться с Алей? Не появится, потому что они опустошили прошлое, остудили те воспоминания, что действительно следовало хранить, потому что сама Алина теперь искала и не находила внутри себя нужных теплых чувств, пропустив момент, когда окончательно заглохло эхо? Просто в ушах было слишком много шума отовсюду, а стоило миру вокруг затихнуть за стеной свинцового дождливого дня, как оказалось, что не осталось ничего, кроме этой холодной тишины?! Не могли же предметы вечно сохранять тепло? Вдруг и люди не могут?..
Алина забрала из коробок старую музыкальную шкатулку, в которой бабушка хранила разные мелочи, решив увезти ее с собой в школу, но так ни разу почему-то не решилась открыть. Слишком страшно было, что и на это не откликнутся ожидаемые чувства, слишком страшно было опять обнаружить холодную пустоту даже не в окружающем мире, в внутри себя.
Начало ноября – вообще какая-то брешь, зияющая дыра в году, странно, что раньше это наблюдение лишь по касательной проскальзывало мимо. Осень уже кончилась – закончили облетать листья, завершилась пора пышной яркой роскоши, от туманной пелены больше не увидеть ярких звезд на небе, даром что темнота приходит все раньше и раньше… но вот зима почему-то еще не настает, не спешит набросить яркую снежную шубку, от которой даже в рано наступившей ночи не так уж темно, не спешит привести пронзительно-яркие, словно остекленевшие, морозы, когда небо снова очиститься и ставшие острыми, льдисто колкими звезды снова предстанут во всей красе, мир не приобретает нового обличья! Наверное, поэтому он насквозь пронизан этой серостью…
На каникулы в Вересково вернулись не только они. Эдик Линейкин приехал на несколько дней пожить у дедушки, Алина ждала, что будет невероятно рада его видеть, ждала, что встреча вернет миру краски, но этот невыносимый серый туман словно бы пропитал ее насквозь, не давая и тут ничего почувствовать. За саму себя было обидно до слез на глазах и оставалось лишь надеяться, что она не обидела своим настроением и Эдика тоже. Он знал, что прошел ровно год со смерти ее бабушки, поэтому не удивлялся подавленному настроению подруги, но, наверное, должен был огорчиться. Они снова встретились, а за ватным одеялом серых моросящих облаков не было ни единого шанса посмотреть на звезды!
Хуже всего, что у Али даже не возникало желания летать ночами, чтобы подняться выше облаков и все-таки их увидеть. Иногда она думала об этом, все же на время каникул она снова могла пользоваться сапожками Летавицы и с легкостью покорить небо… но мысли приходили лишь к тому, как, наверное, в ночном небе сейчас окажется холодно и еще, еще более одиноко! Если бы только Эдик мог к ней присоединиться, если бы рассказать ему… обо всем рассказать, пригласить с собой в полет, чтобы больше не быть там одной!
Разве он не был бы счастлив увидеть звезды, которые даже издалека успел узнать так хорошо и полюбить всем сердцем – немножечко ближе?..
Интересно, а знал ли что-то дедушка, которого Аля не слишком хорошо помнила? Рассказывала ли бабушка ему все, делилась ли своим особенным волшебным миром в полной мере? Или, как Маргарита, считала, что обыкновенных людей лучше держать подальше от всего, что может им случайно навредить? Последнее было бы мало на нее похоже…
Каждый раз, когда Алина думала об этом, или о предостережениях Вики, что знакома с Эдиком не так уж долго и не может быть уверена в том, что их судьбы действительно связаны, чтобы втягивать его во все эти волшебные дела… сама Виктория до бесконечности находила бы какие-нибудь «но», не позволявшие ни в чем быть уверенной – все это казалось глупостью, казалось, что уж ей-то не стоит перенимать тревожную недоверчивость подруг, стоит верить своему сердцу… но что-то все равно неосознанно мешало поговорить с Эдиком полностью откровенно. Может быть, потому, что он верил в науку и не воспринял бы всерьез разговоры о чудесах? А Алина могла бы на него рассердиться за то, что мечтая доказать инопланетные вторжения он с таким пренебрежением отнесся бы к словам о волшебстве! При том, что Даша сочла всю магию вполне научной, а уж Даша-то в таких вещах разбиралась! В итоге тень возможной обиды и гипотетического спора пролегла между ними еще до того, как они даже попытались заговорить. Обычно Аля не держалась за грустные мысли подолгу, но сейчас, в темно-серое время года, они упрямо возвращались снова и снова.
Может, в глубине души она не настолько безусловно доверяет Эдику, как думает? Может быть, все ее чувства вообще не настолько серьезны, как ей кажется – раз на них влияют такие мелочи, как скверное настроение из-за плохой погоды? К вещам и занятиям можно относиться в зависимости от непостоянного вдохновения, но не к людям же и отношениям! Это же глупо, если кто-то близок тебе, пока может вместе с тобой развлекаться обычными и магическими способами, пока стоит хорошая погода и можно кататься вместе на скутере, не рискуя утонуть в грязи, выбраться в парк и гулять подолгу, как было в летние каникулы, наблюдать за звездами и болтать обо всем в жизни… Уже тогда, конечно, Алина не могла рассказать о себе всего, но теперь еще и все последние новости в ее жизни были связаны так или иначе с темой магии и волшебного мира, рассказывая о новой школе и своих занятиях постоянно приходилось внимательно следить за тем, чтобы не сказать лишнего. Неизвестно, казалось ли Эдику, что Аля не договаривает, но ей самой постоянно было неловко и стыдно за то, что ни на секунду не может позволить себе быть полностью искренней.
Так даже и совместные прогулки не очень-то радовали…
Пытаясь, чтобы самому Эдику не становилось тоскливо в ее обществе, Алина предложила вдвоем съездить в Краснокаменск, где водилось гораздо больше развлечений для подростков, чем в Вересково. Может быть даже аттракционы в парке не закроют на зиму хотя бы до конца осенних каникул, а даже если закроют, всегда остаются выставки в городских музеях и разнообразные фильмы в куда более многочисленных, чем здесь, кинотеатрах!
Кажется, в предпоследний день каникул все даже пошло на лад, вселяя надежду хотя бы перед очередным долгим расставанием нормально провести время вместе. Эдик шутил, что тоже привязался бы к такому городку, как Краснокаменск, где все словно бы существует специально для школьников с самыми разнообразными интересами – откуда ему было знать, что так оно, в сущности, и есть? Возможность удивить и порадовать его делало заметно лучше настроение и самой Але… А буквально за несколько часов до его отъезда они неожиданно столкнулись в центральном парке с Ринатом.
Вернее, Алина столкнулась. Эдик буквально на пять минут отошел, чтобы купить им горячего шоколада, а она сидела на скамейке в аллее, думала о том, что все, наверное, не так уж плохо, даже зачем-то достала из сумки со всякой всячиной маленькую шкатулку, которую так и возила с собой. Из-под приоткрытой крышки зазвучала негромкая чуть надтреснутая мелодия, казалось, сейчас был как раз правильный момент, чтобы почувствовать…
И ничего не произошло. Совсем ничего. От разочарования Аля приглушенно всхлипнула, очень надеясь не заплакать и не объяснять вернувшемуся Эдику… то, что сама-то не особенно понимала!
- Это опять ты? Эй… у тебя все в порядке?
Сдержав в горле еще один вслип, Алина резко подняла голову и зачем-то поспешно захлопнула шкатулку обратно. На резком лице стоящего в паре шагов одетого во все черное Рината смешивались – отчасти даже забавно – упрямая неохота и легкая взволнованность. Почему для него так важно было обязательно скрывать то, что на самом деле он неплохой человек, вполне способный к участию? По мнению таких парней это вредит «крутости»?
- Ринат! Что ты здесь делаешь, каникулы же еще не закончились!
- Я уезжаю из школы только на лето. А ты почему здесь? И… чего ты ревешь?
- Я не ревела! Просто слушала музыку и…
И что? Разочаровалась, ожидая непонятно чего? Обиделась на старую шкатулку за отсутствие чуда?
- Мой город совсем недалеко. Я пригласила друга погулять, каникулы уже вот-вот кончатся, а он учится не здесь, сегодня уезжает… а я в такую погоду отсыреваю насквозь и расклеиваюсь из-за всего подряд. Иногда это так странно, знаешь, прекрасно, когда в жизни есть люди, расставаться с которыми никогда не хочешь, но когда все же нужно расстаться – здесь и сейчас это так неприятно.
- Не знаю! – почти с разочарованием возвращая на лицо свою привычную гримасу колкости, ответил Ринат. – Я-то думал, что-то случилось. Девчонки…
Интересно, если вдруг рассказать ему про бабушку, он счел бы это простительным поводом плакать – спустя уже целый год?
- Верно. Не стоило беспокоиться, но спасибо тебе. Опять.
- Аля, у тебя все хорошо? – к скамейке подошел Эдик с двумя дымящимися стаканчиками, недоуменно посмотрел на Алину, наверное, со все еще мокрыми глазами, потом – настороженно – на окончательно замкнувшегося Рината.
- Рин, это мой друг Эдик, о котором я говорила. Эдик, это Ринат – мой друг из новой школы?
Черные росчерки бровей волшебника недоуменно поползли вверх, еще не успела она даже окончить фразу.
- Очень приятно, – без особой, впрочем, приязни, вежливо отозвался Эдик. – Почему ты плакала?
- Решила послушать бабушкину шкатулку…
- Не стоит ее открывать на улице в такую сырость! – поставив на скамейку оба стаканчика с шоколадом, мальчик присел рядом и накрыл ее руки ладонями.
Ринат, развернулся и ушел, не попрощавшись.
Всю оставшуюся прогулку вдвоем, до самого расставания на станции электричек, их преследовала какая-то дурацкая взаимная неловкость. Хотелось рассказать Эдику, словно бы извиняясь, что Ринат не такой уж плохой за щитом своей грубости, что он подошел только потому, что тоже забеспокоился из-за ее несдержанной попытки на пустом месте расплакаться, ведь он-то и про бабушку ничего не знает… но Аля не начинала разговор, каждый раз думая, что Эдику, наверное, не интересно вовсе слушать ничего о каком-то парне. Или даже неприятно. Она, наверное, зря каждого из них назвала «другом», это могло странно прозвучать. Или только ей так кажется? Что такого неловкого вообще было в знакомстве с кем-то в новой школе? Эдик чувствовал эту возникшую напряженность и оттого все становилось только хуже, неловкость натягивалась сильнее. У самой Али уши сворачивались от фальшивой беззаботности при попытках болтать на какие-нибудь отвлеченные и максимально отдаленные темы – не мог же он этого не замечать!
На платформу тех, кто никуда не уезжал, согласно новой системе уже не пропускали. Проще простого, конечно, было бы перелезть через чисто символическое ограждение платформы, но растягивать это неуклюжее расставание сейчас не хотелось.
- Надеюсь… ты на зимние каникулы тоже приедешь? Ну… то есть, если ты, наверное, Новый Год скорее хочешь с родителями провести…
- Думаю, можно было бы и приехать и вернуться. Хотелось бы, по крайней мере, – поставив сумку и слегка склонившись вперед, Эдик неловко поцеловал Алю в щеку. А она почему-то заторможено встала столбом вместо того, чтобы обнять его и, наверное, тоже…
Увы, к тому времени, как у нее получилось «отмереть», парень уже подхватил сумку и ушел мимо билетной кассы за маленький шлагбаум.