частички тебя

Всё начинается с ещё одного вечера, который Кавех заканчивает в таверне — гадкий клиент, ссора с аль-Хайтамом. Неудачный день во всех отношениях.

— Глупый, глупый аль-Хайтам, — бормочет Кавех, утыкаясь лицом в сложенные на стойке руки.

В висках пульсирует, и, кажется, он вот-вот уснёт. Кавех уже в дремотном состоянии, когда чувствует лёгкое — словно дуновение ветра — прикосновение к своему плечу.

— Кавех, — звучит слегка хриплое над ухом. — Пора домой.

Кавех мгновенно просыпается.

— Я с тобой никуда не пойду. — Демонстративно дёргает тем плечом, не намереваясь сдвигаться ни на дюйм. Потеряно переводит взгляд с пустого бокала на бутылку и наоборот; смотрит куда угодно, только не на аль-Хайтама.

— С твоей удачей полагаться на случай, конечно, гениальное решение, — сухо резюмирует аль-Хайтам.

— Что бы ты понимал в этой жизни.

— Они скоро закроются.

Кавех вздрагивает, оказываясь лицом к лицу с аль-Хайтамом.

— Нам пора.

— Не нам, а тебе, — продолжает упираться он. Огрызается: — Великому секретарю не пристало общаться с простыми смертными.

— Кавех. Пожалуйста.

Нечестно, думает он. Нечестно, что аль-Хайтаму достаточно сказать одно «пожалуйста» и он уступит.

Вот так, без боя, Кавех сдаётся: позволяет аль-Хайтаму оплатить его счёт. Молча наблюдает, как Ламбард забирает мешочек с морой из рук аль-Хайтама. Не противится, когда аль-Хайтам отдаёт ему свою накидку, прежде чем вывести за собой на улицу.

Стоит им покинуть таверну, Кавех чувствует лёгкое головокружение. В конце концов его начинает слегка пошатывать — аль-Хайтам либо игнорирует это, либо выбирает не замечать. Кавех честно не знает, что лучше; — и спотыкается на ровном месте, когда они проходят около половины пути.

Он ждёт удара о землю, которого так и не происходит: пара сильных рук удерживает его от падения.

«Константа всей моей жизни», — думает он.

— Ты решил проверить твёрдость почвы? — скептично выгнув бровь, осведомляется аль-Хайтам.

Он предпринимает попытку вырваться из его некрепкой хватки.

— А если и так?

— Предлагаю для начала дойти до дома, — как-то устало предлагает аль-Хайтам, по-прежнему не отпуская Кавеха.

Что за упёртый человек.

Кавеху ничего не остаётся, кроме как согласиться.

Они уже на пороге, когда он по привычке лезет в карман за ключом — только за тем, чтобы наткнуться на пустоту; оставил его дома, точно, вспоминает Кавех, наблюдая, как аль-Хайтам, хмыкнув, выуживает ключи — свой и его — Кавех хмурится — из кармана штанов.

Недолго возится с замком, прежде чем открыть дверь, пропуская Кавеха вперёд.

— Не смотри на меня так. — Аль-Хайтам закатывает глаза и кладёт ключи на подставку в виде кота.

— Как? — Кавех склоняет голову набок.

— Ты забыл ключ, а теперь осуждаешь меня. И это твой брелок цепляется за мой ключ. Не наоборот, заметь.

Он не то чтобы может поспорить с данным утверждением — как ни крути, а аль-Хайтам прав.

— Сотри дурацкую ухмылку со своего невообразимо умного лица.

Я скучаю по твоей улыбке , молчит он. Мой младший.

Но выражение лица аль-Хайтама меняется за считаные секунды, и Кавех предполагает, что мог ляпнуть это вслух.

Выбирает как можно скорее ретироваться в свою спальню — безуспешно: запинается на месте. Аль-Хайтам во второй раз подхватывает его.

— Я не маленький. — Кавех чувствует, как на щеках алым расцветает румянец.

— Я не говорил, что ты маленький. А теперь пошли, прежде чем ты убился по пути в комнату.

Он едва слышно фыркает. Губы аль-Хайтама растягиваются в еле заметной улыбке, и Кавех думает, что, должно быть, умер.

До кровати Кавех добирается в целости и сохранности — и вовсе не благодаря аль-Хайтаму! Не переодеваясь, падает на простыни, лицом в подушку.

— Спокойной ночи, Кавех, — слышит он уже сквозь сон.

И свет гаснет.

***

— Если аль-Хайтам так невыносим, почему ты ещё живёшь с ним? — спрашивает однажды Тигнари, когда Кавех заглядывает к нему в гости на чашку чая. И вовсе не чтобы пожаловаться на чёрствость аль-Хайтама, нет.

— Потому что… рядом с ним я чувствую себя живым.

Тигнари одаривает его слишком уж знающим взглядом, и Кавех понимает: ответ на вопрос нужен вовсе не ему.

Аль-Хайтам — свет маяка — пришёл в его жизнь, когда Кавех блуждал в темноте — дважды.

— Ты любишь его, — с лёгкостью человека, не проходившего через эмоциональные метания,

констатирует Тигнари. Кавех его (почти) не осуждает.

— Люблю. — Соглашается, кивая.

Первый раз, когда он произносит это вслух — признание перед самим собой спустя столько лет.

Иронично — именно тогда, когда между ним и аль-Хайтамом — стена, длиною в годы.

— У тебя вообще есть сердце? — цедит Кавех. Схватив титульный лист диссертации, разрывает его надвое.

Непривычно тихий, аль-Хайтам дёргается как от удара.

Красная нить, связывающая их, натягивается — тот злосчастный вечер становится последним для юных Кавеха и Хайтама, — но не рвётся вопреки всему : они встречаются снова. Аль-Хайтам узнаёт от Кавеха о его банкротстве, о крахе Алькасар-сарая. О том, что он остался один.

Чего аль-Хайтам никогда не узнает и не услышит, так это того, сколько дней и ночей Кавех провёл, давясь виной и вином, пытаясь забыться.

(Если это наказание, Кавех его полностью заслужил — он признаёт.)

Помятый и сонный, Кавех выходит — скорее выползает — голова раскалывается — из спальни наутро после пьянки.

Аль-Хайтам уже ушёл на работу, но на столе Кавеха ждут записка «Вернусь поздно» и завтрак — рулеты с картофельной начинкой. Кавех крутит лист в руках в надежде увидеть хоть какое-то пояснение, но аль-Хайтам ограничился одним предложением.

Что ж. Уже больше, чем Кавех мог ждать — тем более после вчерашней ссоры.

Закончив завтракать и убрав всё за собой, Кавех решает сходить в душ: смыть с себя остатки прошлого дня.

Головная боль отступает, и он принимается за заказ — каким бы идиотом ни был заказчик, деньги ему не помешают. Кто знает, сколько ещё аль-Хайтам согласится терпеть его рядом с собой.

Кавех повторяет себе, что вовсе не ждёт аль-Хайтама, но почему-то его взгляд то и дело возвращается к часам.

Аль-Хайтам и впрямь приходит на позже обычного — на два часа и шестнадцать минут. Не то чтобы Кавех считал.

Не отрываясь от работы, он слышит клацанье замка и звук приближающихся шагов. На пороге показывается аль-Хайтам, уставший — Кавех видит по глазам — и слегка раздражённый.

— Пойдёшь есть?

— Ага. Через пять минут, — отзывается Кавех, агрессивно перечёркивая линию на чертеже.

Ужин — к вящему удивлению Кавеха — проходит спокойно, спокойнее обычного: они не пререкаются и нет тяжёлого, как грозовая туча, молчания.

— Расскажешь, почему ты задержался? — Кавех набирается смелости уточнить. У него чувство, будто он ходит по острию ножа.

— Заявки на финансирование, — отзывается аль-Хайтам, дожёвывая свой бирьяни — он принёс с собой готовую еду; Кавеху захватил любимый суп с украшениями.

— Почему именно сейчас? Ты ненавидишь переработки.

— Новые мудрецы, — кратко поясняет аль-Хайтам.

Кавех щурится: что-то он недоговаривает, — но и не спешит выпытывать правду: аль-Хайтам сам расскажет, если захочет.

— Как твой заказ? — он смотрит на руки Кавеха, все в мозолях и трещинах, и Кавех борется с желанием спрятать их.

— Никак, — признаёт. Ждёт критики, чего угодно, но не:

— Ты справишься.

Аль-Хайтам кажется непоколебимым в своей уверенности. Кавех задаётся вопросом, откуда это в нём.

— Почему?

« Почему ты веришь в меня? »

— Потому что ты это ты. — Аль-Хайтам встаёт, чтобы собрать пустую посуду со стола, больше не произнеся ни слова.

— Хайтам? — Тот оборачивается. — Спасибо, — благодарит Кавех вполголоса.

В ответ — кивок, но Кавеху этого хватает: сердце в его груди сбивается с привычного ритма. Впервые за долгое время вечер заканчивается на приятной ноте.

И всё же Кавех не торопится менять свои ожидания — их отсутствие — касательно их отношений.

(Того, что от них осталось.)

Надежда — путь к страданиям, этот урок он прекрасно усвоил: нет смысла продолжать ковырять старые раны.

Кавех не ждёт ничего хорошего от следующего дня: он едва не просыпает встречу с заказчиком.

— Кавех. — Сквозь сон он чувствует мягкое прикосновение к плечу.

— Ещё немного, и я встану, — обещает он, устраиваясь поудобнее. Дёргается, когда ощущает, как ветер гуляет по коже: кто-то стащил с него одеяло. — Что за…

— У тебя встреча через час.

Кавех подскакивает с кровати.

— С этого надо было начинать.

Аль-Хайтам никак не комментирует его слова — только закатывает глаза, прежде чем выйти из комнаты.

За завтраком — который уже на столе — он вспоминает, что сегодня среда и аль-Хайтама в это время ещё не должно быть дома. Но он торопится и решает отложить этот вопрос на потом.

Встреча с клиентом назначена на половину одиннадцатого. Стрелки часов показывают ровно одиннадцать, когда дверь кафе открывается и в поле его зрения появляется подросток, подозрительно напоминающий мистера Фара — те же заострённые черты лица и презрительное выражение лица.

— Отец просил передать вам, что не сможет сегодня присутствовать на встрече и просит перенести её на следующую неделю, — Фар младший, не церемонясь, переходит сразу к делу.

«Можно было сообщить об этом полчаса назад», — с раздражением думает Кавех, но вслух произносит лишь:

— Как вам будет удобнее.

— Вторник, десять утра. То же место, — кидает Фар младший напоследок.

«Чёртова семейка», — выругивается Кавех под нос, когда того и след простыл.

Домой он возвращается в скверном настроении. Аль-Хайтам — неужели ждал его? — читает в гостиной одну из своих книг по лингвистике. Завидев Кавеха, он откладывает её в сторону и делает неожиданное предложение.

— Не хочешь пропустить по стаканчику у Ламбарда?

Кавех с подозрением косится на него: кто это и что случилось с его соседом? Повторяет вопрос вслух.

— Так да или нет? — Аль-Хайтам поднимается с софы, уже заранее зная ответ.

— Расскажешь, в чём дело? — как бы между делом интересуется, когда они выходят из дома. Кавех дёргает плечом.

— Я прождал полчаса, чтобы встречу в итоге отменили, — произносит, внутри закипая от злости.

Аль-Хайтам ничего не говорит, только слушает его гневную тираду до самой таверны.

— Ты можешь отказаться от заказа, — вставляет он наконец.

— Не могу, ты же… — Кавех открывает дверь и тут же осекается.

— С днём рождения! — приветствует его хор голосов: Нахида, Сайно, Тигнари, Дэхья, Кандакия, Дуньярзада и Люмин с Паймон. Последняя держит в своих руках торт, на котором глазурью знакомым почерком выведено «Счастливого дня рождения!».

— С днём рождения, старший, — глухо повторяет аль-Хайтам рядом.

Кавех переводит поражённый взгляд на него. На миг его словно откидывает в прошлое.

— С днём рождения, Кавех. — Ухо Кавеха обдаёт горячим дыханием. Он замирает, краснея и бледнея попеременно.

— Кавех, приём.

— А?

— Тебе не нравится? — уточняет аль-Хайтам; уголки его губ опускаются.

— Всё… превосходно. — Кавех игнорирует липкое чувство, змеёй обвивающее сердце. — Спасибо. — Он поворачивается лицом к ожидающим гостям. — Вам всем.

— Если бы не аль-Хайтам, мы бы тут не собрались, — сообщает Тигнари. Дэхья поднимает свой фужер:

— За Кавеха.

Присутствующие дружно поддерживают её тост. Люмин протягивает Кавеху и аль-Хайтаму бокалы, наполненные вином.

На празднике царит непринуждённая атмосфера, и Кавех расслабляется — три часа проходят как один. Никто не спешит уходить.

Кавех смеётся чисто и искренне, как не смеялся уже давно.

— У тебя… — Показывает на щёку аль-Хайтама, где остался кусочек торта.

— Что?

Кавех честно не может сказать, что движет им, когда он тянется через весь стол и пальцем собирает остатки бисквита, и слизывает их с него.

До него запоздало доходит, что он сделал, когда аль-Хайтам застывает, словно статуя. Кавех в уме прикидывает разные варианты побега.

— Прости, я…

Аль-Хайтам моргает.

— Всё хорошо.

— Ладно. — Механически кивает, наблюдая, как аль-Хайтам принимается есть дальше.

Прежде чем вернуться к десерту, Кавех замечает, как Дэхья и Тигнари обмениваются нечитаемыми взглядами. Отсчитывает от десяти до нуля, и делает новый глоток вина.

Уже будучи изрядно пьяным он подходит к аль-Хайтаму, пока присутствующие заняты беседой, нить которой он потерял ещё в самом начале — что-то связанное с Паймон и её неуёмными аппетитами.

— Давай уйдём? — тихо предлагает, краем глаза следя за остальными. Люмин на фоне что-то говорит, и таверна взрывается хохотом.

— Хочешь сбежать со своей же вечеринки?

— А если и так? — слова сами вылетают из его рта.

В глазах аль-Хайтама блестит веселье; он протягивает Кавеху руку, и тот вкладывает свою ладонь в его. Слепо следует за аль-Хайтамом.

Когда они выходят из таверны, на улице ещё светло, но солнце, скрытое за тучами, уже не греет.

— Кажется, пойдёт дождь, — подмечает Кавех, растирая замёрзшие руки.

Несмотря на погоду, возвращаться у него нет никакого желания.

Походка аль-Хайтам замедляется.

— Что… — На плечи Кавеха ложится чужая накидка. — Не стоило.

Аль-Хайтам качает головой.

— Ты легко простываешь.

Кавех поджимает губы — и не поспоришь: в студенчестве он заболевал каждый раз, стоило замёрзнуть или столкнуться с уже заболевшим человеком.

— Спасибо, — тихо благодарит, укутываясь поплотнее.

Они доходят до сада Разан, когда начинает накрапывать дождь. Аль-Хайтам выгибает бровь, стоит Кавеху плюхнуться на качели.

— Пожалуйста, Хайтам. — Он строит щенячьи глаза; лицо аль-Хайтама выражает эмоцию, которую Кавех не может считать.

— Ты заболеешь.

— Это ненадолго. Обещаю.

Аль-Хайтам скрещивает руки на груди.

— Ладно.

Однако счастье длится недолго: изморось превращается в ливень.

— Ра.

— Что? — сквозь шум дождя кричит Кавех.

— Пора домой. — Аль-Хайтам прекращает его раскачивать, и качели потихоньку останавливаются.

— Ладно-ладно.

Домой они возвращаются промокшие до нитки — одежда противно липнет к телу. Почувствовав щекотание в носу, Кавех чихает. Вещает накидку аль-Хайтама на вешалку в коридоре.

Аль-Хайтам косится на него.

— Молчи.

— Я молчу.

— Лучше помоги с блузкой, — поворачиваясь спиной, просит Кавех. Аль-Хайтам встаёт позади него.

Кавех мелко дрожит под чужими прикосновениями — и вовсе не из-за того, что руки аль-Хайтама ледяные. Тот развязывает шнуровку на его спине, и пара капель таки касается кожи Кавеха.

— Ауч.

— Прости. — Жар приливает к его щекам. — Готово.

Аль-Хайтам отходит, давая Кавеху личное пространство; и Кавех пытается перевести дыхание. Глотает воздух, словно рыба, выброшенная из аквариума.

— Спасибо.

Уже ночью, лёжа в постели, Кавех думает, что это был самый счастливый день (рождения) за последние семь лет. Будто спустя долгое время его грудь расправляется — он наконец освободился от обломков, оставшихся после землетрясения. Он дышит .

И виной всему один человек.

Но Кавех не был бы Кавехом, если бы не заболел после их вылазки — утром он просыпается с ознобом и сопливым носом. Однако это не мешает ему приняться за заказ.

«Приняться», конечно, громко сказано: большую часть времени он смотрит на чертёж, пока в его голове зияющая пустота.

В таком состоянии его вечером — неужели уже вечер? Кавех смотрит на часы — застаёт аль-Хайтам.

— Ты заболел, — констатирует он, складывая руки на груди.

— Вовсе нет. — Кавех щёлкает челюстью; его бьёт мелкая дрожь.

Аль-Хайтам подходит ближе, чтобы приложить ладонь ко лбу Кавеха и выудить карандаш с линейкой из его трясущихся рук. Откладывает их на стол.

— У тебя жар.

— Допустим. И? — продолжает упрямиться Кавех.

— В таком состоянии ты только навредишь себе.

— Я не…

— Пожалуйста. — Аль-Хайтам берёт Кавеха за руку и нащупывает пульс. Бирюзовые глаза пристально следят за его реакцией.

Усталость волной накатывает на Кавеха, и он покоряется.

— Хорошо.

Позволяет отвести себя в постель и укрыть пледом. Стоит аль-Хайтаму попытаться уйти, Кавех хватает его за руку.

Ему холодно и — возможно, самую малость — одиноко.

— Останься.

— Я принесу ещё одеяло. Ты и не успеешь заметить, как я вернусь.

Нехотя, Кавех отпускает его. Проходит несколько минут, прежде чем аль-Хайтам возвращается с одеялом, которым и укрывает Кавеха.

— Тебе нужно принять жаропонижающее.

Тот корчит гримасу. Аль-Хайтам смиряет его суровым взглядом.

— Не веди себя как капризный ребёнок, — произносит он, и Кавех фыркает, заворачиваясь в одеяло как в кокон. Чувствует, как расслабляется каждая мышца в его теле.

— Нра… — зевок, — …вится меня так называть, да?

Аль-Хайтам молча выходит из комнаты. Кавех обещает себе дождаться его, но веки внезапно становятся невыносимо тяжёлыми — он проваливается в неглубокий тревожный сон.

Ему снится отчий дом. Он смотрит на мать, юную, чьё лицо ещё не тронула горечь утраты; на отца, целого и невредимого.

— Это всё он, — кричит она, указывая на Кавеха.

Сердце заходится в его груди. Он открывает рот, но из него не вылетает ни звука.

— Если бы не ты, я был бы жив.

Кавеху прилетает пощёчина. Отец замахивается ещё раз, и Кавех падает, задев стеклянный столик, который разбивается на сотню тысяч осколков.

— Вечно всё портишь.

Пинок. Кавех пытается закрыться руками, но те не слушаются его. Удар в живот. Он закрывает глаза, ожидая нового удара, которого так и не следует.

Кавех просыпается от собственного крика.

— Кавех. — Аль-Хайтам оказывается рядом: стоит, склонившись над ним. — Тебе снился кошмар.

Кавех моргает в попытках стряхнуть с себя наваждение. Сон меркнет, оставляя после себя обрывки и чувство ужаса.

— Я видел мать.

— Ты можешь написать ей, как тебе станет лучше, — предлагает аль-Хайтам, заправляя мешающие пряди за ухо. — Если захочешь, конечно. — Прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу Кавеха. Кавех льнёт к его руке. — У тебя снова температура.

— Хайтам?

— Да, Кавех?

— Останься.

В конце концов аль-Хайтам придвигает кресло к кровати, уступив Кавеху.

— Пообещай, что не уйдёшь, — настаивает тот. Возится на месте, пытаясь устроиться поудобнее — его опять знобит.

— Обещаю.

— Почитай мне, — просит Кавех. — Что угодно. Как раньше.

Аль-Хайтам уходит, чтобы вернуться через пару минут с книгой в руках; на обложке золотистыми буквами выведено название.

— Продолжение «Призраков поместья Грэй». Ты же не читал? — Кавех качает головой. — Отлично. — Аль-Хайтам, сев в кресло, открывает второй том. — «Ни один живой организм не может существовать в условиях абсолютной реальности…»

Спустя пару глав он замолкает, задремав. Кавех аккуратно вынимает книгу из его рук и откладывает на тумбочку.

Он соврёт, если скажет, что не скучал по совместным вечерам, когда можно просто наслаждаться присутствием друг друга, ничего не делая.

Когда они поругались, Кавех думал, что будет скучать по совместной игре в шахматы или карты. Но он скучал — скучает — по тем мгновениям, когда они ничем не занимались и находились рядом.

Вскоре его начинает клонить в сон — Кавеха уносит в царство Морфея.

— Добро пожаловать домой.

Кавех чувствует: что-то не так; он смотрит на окружающую обстановку словно через мутное стекло.

— Глупости какие. — У него вылетает нервный смешок.

— Даже плесенник быстрее тебя, — доносится с кухни знакомый голос.

— Ты… Иду!

Стоит ему переступить порог, аль-Хайтам, сидящий за столом, поворачивается в его сторону. Половина его черепа раскроена.

— А мог бы быть ты.

Кавех роняет непонятно откуда взявшуюся в руках тарелку.

— Кавех, проснись.

Кавех распахивает глаза, которые не сразу привыкают к темноте. Аль-Хайтам сидит перед ним, целый и невредимый.

— Ты жив.

Кавех трогает его за руку на пробу — не галлюцинация. Он трёт глаза, чувствуя, как несколько слезинок скатываются по щекам.

— Ты кричал во сне, — говорит аль-Хайтам. Кавех вперивает в него взгляд, будто ожидая, что тот растворится, но этого не происходит. — Кавех.

На него волной накатывает стыд: он потревожил хрупкий сон аль-Хайтама, и так вынужденного нянчиться с ним. Кавех горбится, силясь уменьшиться.

— Что?

Аль-Хайтам стирает его слёзы большими пальцами.

— Я никуда не ухожу. — Добавляет, замечая, что Кавех по-прежнему сомневается: — Всё хорошо. Что тебе снилось?

— Не важно. — Он отводит глаза. Кавех чувствует себя маленьким ребёнком, доставляющим неприятности родителям.

— Ты всегда можешь поговорить со мной.

Кивает, хотя оба знают, что Кавех вряд ли станет делиться переживаниями.

(Чего аль-Хайтам не знает, так это того, что для Кавеха это не первый подобный сон.)

— Я буду в порядке, спасибо.

Кавех отстраняется.

— У тебя, похоже, температура, — переводит тему аль-Хайтам. — Я принесу градусник. — Кавех молча наблюдает, как он выходит из комнаты.

Тревога оседает в груди.

Проходит три дня, прежде чем Кавеху становится лучше — он прекращает температурить, а аль-Хайтам — сидеть с ним и выходит на работу. Не то чтобы Кавех не уговаривал его выйти раньше, но.

Он пишет письмо матери, спустя несколько лет тишины — с обеих сторон.

— Не верю, что Лив… — чих, — простила её, — комментирует Кавех книгу.

— Я не думаю, что она её простила. Она отпустила и смирилась. — Аль-Хайтам протягивает ему носовой платок. — Приняла мать такой, неидеальной и отсутствующей. — Цитирует книгу: — «Иногда призраки это вина, сожаления и секреты».

Кавех хочет сказать: «Я знаю»; он живёт с призраками всю свою жизнь .

Может, пора попрощаться с одним из них.

Он не ждёт, что мать ответит — ничего не ждёт, — но ответ приходит. Фаранак спрашивает, как поживает Кавех и даже приглашает в Фонтейн.

— Тебе следует принять приглашение, — советует аль-Хайтам, когда Кавех рассказывает ему.

— Откуда уверенность, что она будет рада видеть меня?

— Ты же читал письмо. — Аль-Хайтам кивает на конверт, лежащий на столе. — Твоя мать не стала бы врать.

— Возможно, ты прав. — Кавех отпивает кофе из чашки вслед за аль-Хайтамом.

— Повтори, я не расслышал.

— Совершенно невыносимый человек, — бормочет Кавех.

Губы аль-Хайтама растягиваются в подобие улыбки, и сердце Кавеха пропускает удар.

В один из дней его вынужденного больничного аль-Хайтам его удивляет.

— Что… — Кавех переводит взгляд с коробки на мокрого — спасибо дождю — аль-Хайтама и наоборот.

— Ты сам видишь.

Кавех предпринимает попытку потрогать комок меха, спокойно сопящий в коробке. Котёнок сонно поднимает голову, оглядывая их двоих.

— Ты принёс животное, не верю.

— Как назовёшь её? — Аль-Хайтам кладёт голову на руки.

— Я?

— Если я назову её, ты будешь бурчать, что имя не подходит, — поясняет он, будто ребёнку дважды два.

Кошка принимается громко мурчать и подставлять шею, стоит Кавеху начать её гладить.

— Она… чудесная, — произносит он тихо.

— Ну так что? — Аль-Хайтам всем своим видом напоминает Кавеху довольного жизнью кота.

— Чур ошейник для Рафиф выбираю я.

— Договорились.

Так в жизни Кавеха и аль-Хайтама появляется Рафиф.

Своим хозяином она почему-то избирает именно Кавеха — ходит за ним хвостиком и спит на его кровати. Аль-Хайтама она признавать отказывается — кусается и шипит.

— Вы похожи, — говорит аль-Хайтам, заканчивая обрабатывать укус, оставленный кошкой.

— Ха-ха.

Кавех закусывает внутреннюю сторону щеки.

— Что с тобой? Ты непривычно тихий. — Аль-Хайтам протягивает ему кружку — с некоторых пор для них стало традицией совместное начало утра за чашкой кофе.

— С чего ты взял, что что-то не так?

Аль-Хайтам смиряет его скептичным взглядом — читает как открытую книгу.

— Я уезжаю в Фонтейн. К матери, — признаётся Кавех.

— О. — Аль-Хайтам так и не делает глоток. — И надолго?

— На неде… Ай! — Рафиф наскакивает на Кавеха, выпустив когти. — Рафиф!

В ответ раздаётся жалобный «Мяу».

— Пушистый монстр, — буркает Кавех, отодвигаясь подальше; что, в общем-то, не мешает Рафиф запрыгнуть ему на колени. С губ аль-Хайтама слетает смешок.

— А как же «Она играется»?

Кавех кидает на него сердитый взгляд. И принимается гладить ластящуюся кошку.

***

— Кавех…

— Мама.

Кавех неловко обнимает мать в ответ, подавляя в себе желание отстраниться.

— Ты так вырос, — произносит она. Фаранак гораздо старше, чем Кавех её запомнил — пара седых прядей украшают её светлые волосы, а вокруг глаз — морщинки.

— Прошло много времени. — Не выдержав, он мягко выпутывается из объятий матери, которая только непонимающе смотрит на него.

— А это… — Кавех кивает на мальчика лет шести, стремящегося спрятаться за её спиной.

— Это Финник, твой брат.

— О.

Кавех еле удерживается от ехидного: «На этот раз любимый ребёнок?».

— Привет. — Присаживается на карточки, протягивая Финнику руку. — Я Кавех.

— Финн, — скромно представляется тот.

Кавех почти тронут; на задворках сознания проскальзывает мысль, что он провёл слишком много времени в компании аль-Хайтама. И, возможно, самую малость Тигнари.

— Приятно познакомиться, — лжёт он, зная, что единственный, кто может раскрыть его, далеко отсюда.

Фаранак улыбается, и Кавех делает то, что умеет лучше всего, — притворяется. Давно позабытое чувство колышется в его душе, и никто не забирает у него эту сцену.

***

Кавех знает: аль-Хайтам видит его насквозь, от кончиков пальцев до пят.

Сойдя полтора часа назад с корабля, он заваливается домой, слегка пьяный и уставший — с той самой усталостью, которая пробирает до костей.

Натыкается на неожиданную картину в гостиной: аль-Хайтам спит на софе, а Рафиф — Рафиф, кусавшая и царапавшая его с самого появления, — дремлет на нём и мурчит. Лениво поднимает голову, осматривая вернувшегося Кавеха, и снова ложится спать.

Кавех чувствует: он наконец-то дома. Укрывает аль-Хайтама принесённым из его комнаты одеялом.

— Я скучал, — признаётся он тихо, прежде чем выйти из гостиной.

(— Я тоже, Кавех. Я тоже, — звучит ответ — который он так и не услышит.)

Стоит Кавеху войти в спальню, в нос ударяет аромат падисар — на столе в вазе стоит букет, а внизу приложена записка. Два ёмких слова: «С возвращением».

И сердце, сердце, сердце.

Утром, когда он сталкивается с аль-Хайтамом в дверях кухни, Кавех оттягивает неизбежное.

— Привет, — здоровается он, оглядывая сонного аль-Хайтама. Вынимает перо, по-видимому оставшееся от подушки из его волос.

— Как твоя поездка? — Аль-Хайтам разминает затёкшие плечи.

Ещё полгода назад Кавех ни за что бы не подумал, что может повседневно стоять с ним и говорить о таких примитивных вещах как поездка к матери.

— Нормально, — почти-не-врёт он; аль-Хайтам награждает его недоверчивым взглядом. Кавех набирает в грудь побольше воздуха. — Просто обними меня.

Аль-Хайтам — что для него не типично — не спорит: подчиняется, обнимая Кавеха.

Кавех позволяет себе уткнуться носом ему в плечо. Держаться за аль-Хайтама как за спасательный круг.

— У неё новый ребёнок.

Аль-Хайтам молчит, и Кавех не знает, смеяться ему или плакать. Только почему-то пара слезинок стекает по его щеке.

— Можешь язвить, давай. Вперёд, — подталкивает он.

— Мне жаль, Кавех.

Кавех легко стукает аль-Хайтама по плечу, продолжая напирать.

— Хайтам.

— Тебе больно, и это абсолютно нормально. — Аль-Хайтам чуть стискивает Кавеха в объятиях. — Ты человек, Кавех.

— Это нечестно.

— Нечестно, — соглашается он. — Но что есть, то есть.

Пару минут они стоят совершенно неподвижно.

— Я намочил твою рубашку. — Грустно усмехнувшись, Кавех отстраняется.

— Я это переживу. — Аль-Хайтам пожимает плечами. — Хочешь чаю?

И, не дожидаясь ответа, идёт к чайнику.

— Хайтам?

Тот оборачивается.

— Мне предложили работу в Фонтейне, — сознаётся Кавех.

— Большой проект? — Безэмоционально уточняет аль-Хайтама, отводя глаза. Берёт кружку Кавеха со львом — его же подарок — и насыпает туда сахар, ровно две ложки.

— На год. Они планируют отреставрировать дворец Мермония и построить пару новых рабочих корпусов.

— Твоя карьера идёт в гору. Всё как и должно быть. — Он ставит чайник на плиту. — Ты можешь гордиться собой.

Не дав Кавеху ответить, аль-Хайтам выходит из кухни. Как за ним захлопывается дверь, Кавех зажмуривается.

(Все уходят, ведь так?)

Ему не требуется много времени, чтобы понять, что аль-Хайтам избегает его, намеренно и планомерно. Попытки достучаться до него проходят глухо:

— Хайтам, я… — Он без стука входит в их рабочий кабинет.

— Кавех, не хочу прерывать тебя, но у меня много работы.

Тогда Кавех выбирает единственно (не)верное решение — алкоголь. Знакомо и просто. В конце концов, нельзя винить его за одиночество.

Он не может вспомнить, как, но все дороги ведут его к одному.

Единственное, что Кавех запоминает из того вечера — одного из злосчастных одиноких вечеров — аль-Хайтам, обрабатывающий его ссадины.

Кавех шипит.

— Прости. — Аль-Хайтам дует ему на костяшки.

— Ты извиняешься, что бросил меня, или за раны?

В своё оправдание Кавех может сказать, что ему больно и он слегка пьян.

— Может, за всё вместе. — Аль-Хайтам прикладывает вату к ране на виске.

Утром Кавех просыпается со смутным чувством: он забыл нечто важное.

(— Скажи честно: я тебе не нужен? — Слова слетают с его языка раньше, чем он успевает подумать. Он придвигается ближе, ведёт носом по щеке аль-Хайтама, вдыхая запах мыла и мяты.

— Кавех, ты пьян.)

На прикроватной тумбочке его уже ждут таблетка и стакан воды. И Рафиф, очевидно, решившая, что воду поставили специально для неё.

— Рафиф!

Кошка, завидев, что Кавех собирается прогнать её, спрыгивает с тумбочки.

— Чудесно, — буркает под нос он. Встаёт с кровати и, прихватив с собой таблетку, черепашьим шагом — его штормит — выдвигается на кухню. Рафиф трётся о ноги, в результате чего Кавех пару раз чуть не спотыкается по пути.

Запив таблетку свежей водой, Кавех кидает взгляд на часы, с удивлением обнаруживая, что время перевалило за два часа дня. Вспоминает, какое сегодня число.

— Чёрт.

— Что не так?

Кавех дёргается от неожиданности, испепеляя взглядом аль-Хайтама — тот спокойно стоит посреди кухни с кучей сумок: видимо, только вернулся с Большого базара.

— Нельзя так пугать людей!

— Если ты забыл, то я тоже тут живу. — Аль-Хайтам закатывает глаза.

Кавех забирает два пакета из его рук.

— Будто я мог забыть, учитывая, что ты постоянно требуешь с меня деньги за аренду…

— Кстати об этом. — Кавех ощутимо напрягается. — Ты не оплатил следующий месяц, а сегодня уже двадцать пятое.

— Я уезжаю через два дня, аль-Хайтам. — Кавех начинает разбирать продукты, так и не удостоив аль-Хайтама взглядом.

— Вон оно как. Точно.

Раздаётся звук удаляющихся шагов, и он прислоняется лбом к двери кухонного шкафчика.

Остаток дня они не сталкиваются — аль-Хайтам пропадает в кабинете, а Кавех собирает вещи.

За этим занятием его и ловит Тигнари:

— Можно? — Стук в дверь.

— Войдите. — Кавех откладывает рамку с фото. Сердце в его груди делает кульбит. — Что ты тут делаешь?

— Нас с Сайно на ужин пригласил аль-Хайтам.

Кавех хмурится.

— Ты не хочешь поговорить? — Тигнари предусмотрительно закрывает за собой дверь.

— Нет. — Тигнари не особо верит — Кавех видит, — но и не настаивает. — Спасибо, я сейчас приду.

— Как скажешь.

За столом Сайно пытается разрядить атмосферу шутками.

— Сираж любил камерную музыку, но музыка не проникала в тюремную камеру.

Кавех наливает второй бокал джина, но аль-Хайтам забирает его из его рук.

— Кавех, может, тебе стоит слегка притормозить?

— Может, не стоит.

— Пожалуйста. — Кавех выпускает стакан из рук, ощущая себя полностью безоружным.

Ему на выручку приходит Тигнари — благослови его Архонты:

— Расскажешь подробнее о своём новом проекте?

Кавех моргает.

— Эм, да, конечно.

В этот вечер Кавех таки не напивается. Но.

— Иногда я задаюсь вопросом, значило ли для тебя хоть что-то то, что у нас было, — глухо отзывается аль-Хайтам Кавеху на ухо и забирает его пустую тарелку.

— Знаете, мы, пожалуй, пойдём. — Тигнари берёт Сайно за руку, утягивая на выход.

— Да, точно. Нам пора, — соглашается тот. — Можете нас не провожать.

— Спасибо, что пришли. — Кавех выдавливает из себя улыбку, которая слетает с его лица, стоит им выйти. — Хайтам. — Он кусает губы.

— Я не возьму свои слова назад.

— Я и не прошу. — Настаёт черёд Кавеха забирать посуду из рук аль-Хайтама. Он выключает воду. — Давай просто поговорим завтра. Когда ты будешь трезв. И я тоже.

Покачав головой, аль-Хайтам уходит. Тарелка выскальзывает из рук Кавеха, разбиваясь с оглушительным звоном.

«Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах», — именно эту фразу Кавех помнит от своей матери. В противном случае, у него нет другого объяснения, почему всё идёт наперекосяк в этот дурацкий кошмарный день — у него пропадает голос.

Аль-Хайтам не упоминает вчерашнюю сцену, а Кавех не знает, с какой стороны ему подойти к этой теме.

— Хайтам, — хрипит он.

— Ты заболел? — Аль-Хайтам откладывает книгу, поднимаясь с софы; Рафиф недовольно спрыгивает с его коленей.

— Просто пропал голос.

— Ты нормально себя чувствуешь? — Он трогает лоб Кавеха.

— Да.

— Температуры нет, но тебе лучше отдохнуть перед завтрашним днём.

Кавех готовится возразить — им есть что обсудить.

— Без «Но», Кавех. Иди отдохни, а я сделаю чай.

Вот и весь разговор. Кавех с тоской смотрит на удаляющуюся фигуру аль-Хайтама.

К вящему счастью Кавеха, голос возвращается к нему на следующий день, но время упущено — в полдень его корабль отбывает в Фонтейн.

— Не против, если я тебя провожу?

Он кивает. Так, в полной тишине, они с аль-Хайтамом добираются до Порт-Ормоса.

— Рафиф будет скучать, — всё, что говорит аль-Хайтам напоследок.

Кавех деревенеет.

«А ты? Ты будешь скучать? Хоть иногда», — хочет спросить он.

— Это же не навсегда. — Закусив внутреннюю сторону щеки, он рукой отбивает неровный ритм на ноге.

Смешно — два взрослых человека так близко — на расстоянии вытянутой руки — и так далеко — в десятках миль друг от друга.

Повисает неловкая тишина. Мысли в голове Кавеха развязывают войну.

— Мне, наверное, пора?

Аль-Хайтам открывает рот и тут же меняет своё решение — закрывает его; поджав губы, молча кивает.

Кавех делает первый, второй — пауза — без надежды надеется — и третий, четвёртый шаги по направлению к кораблю.

(Сентиментальная комедия, но в дураках они оба.)

Он готовится ступить на борт, когда:

— Кавех.

Кавех поспешно оборачивается, невольно задержав дыхание.

— М?

— Я тоже .

«Я тоже» звучит как откровение, которое Кавех принимает: подрывается с места навстречу.

Два шага, и аль-Хайтам встречает его на полпути.

Берёт лицо Кавеха в свои ладони, мягко и бережно — так, как Кавех ни за что бы не подумал, что аль-Хайтам умеет. Но аль-Хайтам целует его, и Кавех тонет без шанса на спасение.

Губы аль-Хайтама сухие и горячие; у Кавеха мелькает мысль, что он во сне — желанная близость ощущается как мечта, невероятная и сокровенная.

(Живая.)

Стоит им разорвать поцелуй, Кавех кладёт голову аль-Хайтаму на плечо. Пока они стоят, он с любовью вдыхает родной запах.

— Пойдём домой, — тихо предлагает аль-Хайтам, беря Кавеха за руку.

«Я уже дома», — думает Кавех и переплетает его пальцы со своими.

( Мой дом всегда был в тебе .)