За полями рекламных буклетов

Самое интересное всегда прячется за полями рекламных буклетов.

Искорка оттолкнулась от позолоченного мусоровоза – ступнями он ощущался совершенно плюшевым – и поплыла, загребая руками метафизическую воду. Будь она хранительницей памяти, верно, мемория не вымочила бы ей платье и волосы, но… В прогулках по воде нет ничего увлекательного. Как минимум потому, что нельзя захлебнуться.

Мимо проплывали пышные платья с неоновым каркасом под юбкой, серьги, чей вес с лёгкостью вырвал бы моднице уши, и мужские шорты, столь короткие, что даже Искорка с её легкомысленным нравом сочла их неприличными. Такое никто не наденет. Такое никто не наденет, даже если все люди разом лишатся комплексов и здравого смысла. В реальности они существовали лишь в виде карандашных линий.

Работники Фабрики зари ночи напролёт шили наряды для гостей Пенаконии, а днём, опрокинув бокальчик-другой, чертили эскизы. Кто-то надеялся стать дизайнером и вырвать семью из затхлых бараков, кто-то творил, пытаясь сбежать от гнёта монотонной работы. Исход всё равно один. Будь рядом с ней кто-то другой, Искорка издала бы разочарованный вздох. Несшитые платья растворялись в воспоминаниях на одной из свалок Семьи; ещё чуть-чуть и совсем бы исчезли, склеившись в единый бесформенный ком. Но она вовремя их обнаружила.

Искорка всегда считала себя гениальной актрисой: никто, кроме неё, не смог бы так погрузиться в персонажа (потому что никем, кроме персонажа, Искорка никогда не была). Её можно было назвать страстным режиссёром – все свои фантазии она воплощала с особенным рвением – или талантливой сценаристкой, но вот костюмером… Костюмером она была аховым, да простит её Веселящийся Бог.

А грядущая роль требовала идеально подходящих костюмов. Для такого грех не воспользоваться помощью извне.

Усевшись на перевёрнутую стиральную машину, Искорка подцепляла платья изогнутым в вопрос фонарём; её руках он казался не тяжелее кисти для иероглифов. Придирчиво осматривала, щупала ткань и презрительно отпихивала ногой. Всё не то. Слишком пёстро – а ей нужно, чтоб зритель не сводил взгляд с её жестов и лица, – слишком невзрачно, слишком массивно, слишком невесомо, слишком…

В её руках оказалось платье, подол которого напоминал раскрывшиеся лепестки. Тёпло-розовое, будто бы припорошенное пылью – будь у лёгкой усталости цвет, он был бы именно таким. Искорка недоумённо моргнула. Но платье перед ней стало совершенно другим. Нижняя юбка плотно облегала бёдра, верхнюю, полупрозрачную, расшили фразами на несуществующем языке. Такое подошло бы таинственным и любопытным женщинам. Повинуясь пришедшей на ум догадке, Искорка искажала лицо во множестве гримас – и платье менялось в соответствии с ними. Совсем как вторая из её любимых масок.

Искала медь, а нашла золото.

Переодевшись, Искорка рыбкой нырнула в пучину. И вынырнула в ракушке-ванной в своём номере Отеля «Грёзы». Платье-перевёртыш – ткань золотилась довольством – осталось при ней.