Освальд был очень лёгким, буквально как пушинка. Сказывалось пребывание в Аркхеме, где всегда ужасно кормили, из-за чего волей-неволей возникало нечто вроде рвотного рефлекса: никто не мог много есть после Аркхема. А ещё у Кобблпотта вечно множество дел. Нигма, конечно, это понимал, хотя всё равно ему было привычнее, что Освальд ест, и достаточно. Вероятно, это уже в их общем прошлом.

Они оба вчера смогли отстоять Готэм на баррикадах. Пингвин лишился глаза, ему вставили имплант. И хотя Освальд говорил, что это совсем не вина Эдварда, но Нигма всё равно ощущал себя именно так. Загадочник, что уже казалось пропал или слился с ним окончательно, снова появился и явно цокал языком.

«Долго ли ты будешь сидеть просто так? — проговорил внутренний голос Нигмы, — Мы все пострадали и устали, а вчера ты убедился, что он не собирается тебя убивать. Даже более того, после всех нанесённых тобой ран, он защищает тебя».

Эд бы хотел ответить, но смысла в этом правда не было. Нигма разрушил империю Кобблпотта, он почти убил его, предал, фигурально, но воткнул нож в спину. Но, что ещё хуже, Эдвард полностью разбил сердце Освальда, заставив забыть о понятии любовь.

Пингвин, предмет размышлений Нигмы, спокойно слушал пластинку, читая книгу.

Нет, ему вовсе не было некомфортно от присутствия тут Эда, даже наоборот. Он не трогал его комнату, всё оставалось на своих местах. Дом Освальда был в определённой степени крепостью, в которую нельзя было зайти каждому. И всё же, Эдварда Освальд впустил.

Он мучительно долго пытался отпустить то, как сильно любит Нигму. Мама была права — он держится за эту любовь, ибо она одна на всю жизнь. Но Освальд ни за что не заставит Эдварда принять то решение, что его возмутит. Его любовь была тихой, как ручей. Пингвину казалось, что уже перестало болеть, он перестал думать, что Эдвард его не любит, и на этом успокоился. Раз уж они только совсем недавно перестали собачиться, то зачем ворошить следы былого? Прошлое уже всё равно не изменишь, не исправишь.

Эдвард же подпёр щеку рукой, наблюдая. Ему нравилось смотреть на читающего Пингвина: он становился домашнее, а острый ум начинал выделяться. Загадочник вдруг хмыкнул и прокомментировал: «Я прекрасно знаю все твои тайные мысли, Эдди. Господи, когда ты уже поймёшь».

Эд тихо вздохнул. Он догадывался, о чём говорило его альтер-эго. Да и Освальд стал другим. Сильнее, умнее, лучше. А что Нигма? Только всё разрушил и чуть не убил самого себя. Ему явно надо побывать в адекватной больнице

Заиграла песня Тома Оделла — «I can't pretend». Этакая Night simphony под конец вечера.

Освальд поднял голову, неожиданно улыбнулся и отложил книгу. Успеет ещё дочитать.

Эдвард же вслушивался в слова песни. Она казалась немыслимо печальной, но при этом такой полной надежды и счастья. Нигма подумал, что они с Освальдом это заслужили.

Он встал со своего места, полный решимости кое-что сделать. Подошёл к Освальду и сказал:

— Не окажешь честь?

Кобблпотт удивлённо взглянул на Эдварда. Первой мыслью было не заболел ли он, но когда стало ясно, что тот правда хочет потанцевать, тот кивнул.

— Ладно, окажу.

Они аккуратно положили руки друг другу на плечи и талию, Освальд осторожно повёл Эда в танце. Они кружились как юла, вызывая ощущение, будто бы тут происходит убийство. Вихрь мелодии захватывал их, движения были точны, ярки и отточены.

Как оказалось, это было удобно с точки зрения роста — оба стоят как надо, обоим комфортно.

Но музыка тоже когда-то заканчивается, и Нигма, и Кобблпотт, с лёгким сожалением отпустили друг друга.

И тут впервые Эд понял, о чём ему толковал Загадочник. Да, Нигма полюбил Кобблпотта.

Ему стало грустно — Освальд не сможет принять его любовь, ведь это же Эд её и разрушил. Нигма показал наглядно, что же ждёт любые отношения в конце.

Загадочнику нужо время для новой загадки: как вернуть доверие Пингвина и сказать о своих чувствах. И он с этого дня приступает к её решению.