Освальд резко встал и нервно начал ходить туда-сюда, будто что-то внутри сработало как пружина и заставляло переходить из положения в положение.

— Эдвард. Я всё понимаю, — он слегка заломил себе палец, — но эти игры уже не работают. Хватит так делать.

— Освальд, я не шучу. Я правда был идиотом, которому долго пришлось понимать себя и свои чувства. Я старался вообще ничего не признавать, но ты... ты всегда был важен, нужен, именно от тебя я желал услышать мнение... 

— Это можно услышать и получить от друга, Эдвард.

— Ты не веришь, что люблю тебя?

Пингвин взглянул наконец на Загадочника, и Нигма во взгляде прочёл всё. И правда, Коббпотт просто не верит и не желает поверить, боится, чувствует себя так, будто с ним играют, подозревает худшее. Да, когда Эдвард думал, что будет тяжело вернуть доверие, он представлял себе насколько, но чтобы так...

Он сам виноват. Целиком и полностью.

Эдвард просто не стал дожидаться ответа, а немного прикрыл своё лицо руками. Он понимал, что через время привыкнет, как пришлось и Освальду, отступит, постарается найти кого-то или хотя бы выстроить между ними с Пингвином полноценные дружеские отношения, но эта боль настоящей первой любви никуда не уйдёт. И так и останется. Вот что чувствовал Освальд... Вот почему это и правда ощущается как дыра, о чём как-то Пингвин упомянул.

Странно, что Освальд ничего не говорит, а молчит. Эдвард всё же поднял взгляд. Кобблпотт смотрел на него то ли в шоке, то ли в ужасе, но его беспокойство читалось слишком явно.

А Пингвину было о чём беспокоиться. Мало ему было признания и странных действий, что выбивали из колеи, так сейчас его любимый человек, пусть он и не мог сказать, слишком боясь, что дальше всё снова обернётся этой дикой игрой на выживание, что Эдвард вновь скажет: 《Это всё ложь》, и снова придётся принимать своё разбитое сердце, плакал. Более того, этот гений наверняка даже не замечал слёз, что сейчас лились по лицу. Он сидел буквально с отсутствующим выражением, будто только что его разбили окончательно, и всё это было жутко.

Освальду стало страшно. Страшно за Эдварда. Он подошёл к нему так близко, как предполагал, что их взаимоотношения позволяют, достал платок.

— Что происходит, Эд? — с беспокойством и заботой в голосе спросил Освальд. — Я ничего не понимаю... Ты так реагируешь на... на что? На то, что я не могу поверить в твои слова о любви ко мне?

Кобблпотт вдруг понял, что да, так и есть. Именно это сейчас убивает Нигму. Он достал платок, осторожно поднеся его к лицу Загадочника. Никто, наверняка, и не видел плачущим самого умного человека всей планеты Земля. А Освальд видел, и это было из-за него. Он осторожно вытер лицо Эда, вздохнул.

— Я так понимаю, что ты... не знаю как и почему, но всё-таки и правда что-то чувствуешь. И если ты это говоришь, я должен, даже обязан, всё-таки поверить и перестать думать, что всё это ложь и игра.

— Мне бы хотелось, — сказал Нигма, сам протянув, наконец, руку к своему лицу и с удивлением рассматривая слезу, которая осталась, — но, — тут он взглянул на Освальда, и в этом взгляде было всё сожаление, вся горечь и вся любовь, — ты не обязан. Я пойму, если я тебе и даром не сдался, как я однажды и говорил про тебя. Пойму, если ты захочешь оставить только дружеские отношения между нами или вообще прекратить их... Я приму всё, так как знаю, что заслужил. Но требовать от тебя чего-то, зная, сколь много мы оба, но всё же больше я, порушили... Нет. Прости, я просто... я хотел быть честным. А промолчать казалось неправильным. Я знаю, что ты не сможешь окончательно меня простить, и всё же... 

— И всё же?

— Спасибо, что ты всё равно есть в моей жизни и спасаешь меня. Даже вчера... 

— Ты не виноват ни в чём, и уж тем более не во вчерашнем дне. И все твои слова были справедливы. Сложно полюбить эгоиста, который не думает о других. А я таков и есть. Но всё же, ты меня почему-то любишь. Пусть мне сложно пока что это принять окончательно.

Освальд тяжело вздохнул. Эдвард тоже. Конечно, он ожидал, что признание будет эмоциональным, но в голове даже малую толику не смог просчитать. Всё же это не самая его сильная сторона.

Пингвин даже неожиданно улыбнулся. Нет, он мечтал, конечно, о том, чтобы в его жизни была любовь, и даже его попытки полностью искоренить её проваливались, особенно когда Эдвард возвращался. Но что любить будет именно тот, чью спокойную жизнь он разрушил, у кого могла бы быть семья с той Изабеллой, и неважно, что было бы на самом деле, он просто не должен был туда лезть.

Нигма тоже слегка улыбнулся, стало легче после признания, да и видеть, что Кобблпотт правда ни в чём его не винит, радовало. Это хотя бы какой-то шаг.

Освальд продолжил:

— Если ты готов, я сделаю всё возможное, чтобы мы жили счастливо. И сделаю всё, чтобы не быть эгоистом, потому что правда в том, что я всё ещё тебя люблю, и не переставал, как бы ни было больно это признать.

Нигма осторожно взял руки Кобблпотта в свои.

— Я думаю, что готов, и ты всегда можешь на меня положиться и рассчитывать. Многое предстоит пережить и обработать, я знаю... Но с тобой я уверен, что всё могу. И надеюсь, что это взаимно. Я правда тебя люблю, Освальд Кобблпотт.

— А я тебя, Эдвард Нигма.

И хотя, в отличие от того же Эда, у Освальда не было опыта в поцелуях, именно он осторожно, опасаясь, конечно, спугнуть весь этот сюр, как ему казалось, потянулся вперёд к лицу Загадочника, к его губам. А тот потянулся в ответ.

Первый поцелуй отдавал терпкостью вишни и коньяка в сочетании с резкостью и насыщенностью мяты и шоколада, и оба стремились этот момент отложить в сердце. В конце концов, оба хранили не так уж много счастливых воспоминаний, но теперь... теперь будет это, о том, как начался новый и трудный путь. Пусть и тяжёлый, но вместе.