Я почувствовал это сразу же, как только шагнул за порог бара — как обычно, с опозданием. Она уже кружилась за стойкой, щедро подливая постоянным посетителям алкоголя в коктейли. На щеках у нее красовался необыкновенный румянец, и сама она сегодня пребывала в необыкновенно хорошем настроении — и я знал, почему.

Стиснув зубы, я подошел. Смена обещает быть тяжелой.

Она улыбнулась мне самой невинной из своих улыбок, и я потянул носом: запах усилился в момент, как я оказался перед ней. Потихоньку крепнущий член дернулся. Перегнуть бы ее через эту стойку прямо сейчас и оттрахать при всех, не снимая белья, пока она в слезах не начнет умолять, чтобы я наконец кончил…

— Привет, — отчего-то хриплым голосом поздоровалась она, и я лишь кивнул в ответ и выудил из кармана пачку сигарет.

Последняя. Проклятье…

Проигнорировав гостей, я уселся на стул позади нее и затянулся. Она беспокойно обернулась: Шивон злилась, когда я курил прямо в помещении, и я старался изо всех сил держаться… Но раз уж Шивон сегодня не на смене, можно позволить себе лишнего.

Запах сигаретного дыма немного перебивал витающие в воздухе феромоны. Ее будет так легко возбудить. Она будет течь прямо через белье, и соски у нее будут невероятно чувствительные — возможно, она даже кончит от одной их стимуляции. Я вновь сжал зубы, выпустив сквозь них тугое белое облако. Она склонилась над стойкой, мило воркуя с парнем. Ее набухшая грудь сегодня выглядит особенно аппетитно, и ублюдок пялится прямо в декольте — не отрываясь, пока она наливает ему еще и еще и подкидывает ему все новые счета за коктейли. Она знает, что делает.

Будто услышав мои мысли, она оглянулась через плечо; наши взгляды встретились, и я не мог избавиться от циркулирующей в мозгу фантазии, что если я попрошу прямо сейчас, она встанет обнаженными коленями на грязный, мокрый и липкий от разлитых сиропов пол, и возьмет в рот до самой глотки. 

Член упирался в тугую ширинку почти до боли. В попытке отвлечься я принялся за работу: путал сиропы с газировкой, налил двойную порцию «Услады» в безалкогольный коктейль, от души сыпал льда тем, кто просил без. Сегодня никаких чаевых, Галлахер… 

И черт с ними. Меня ждет кое-что получше.

Она словно нарочно касалась меня, протягивая руку за шейкером или чистыми бокалами, нагибалась к самой нижней полке, едва обнажая ягодицы под юбкой, и обмахивалась рукой, делая свой и без того яркий для моего чувствительного обоняния запах еще более… непреодолимым.

Клянусь, я держался на одной лишь силе воли. Несколько раз у меня темнело в глазах от ее близости, и я был готов наплевать на все приличия, лишь бы попробовать ее на вкус — ее тягучую от возбуждения слюну, сладкий пот, солоноватую смазку. Всю ее.

И все же я выстоял до последнего гостя, однако тогда моей выдержке пришел конец. Я был решительно настроен мучить ее до победного, пока она не сорвет голос от криков, кончая на мне в очередной — далеко не первый — раз.

Она отошла буквально на секунду, чтобы запереть дверь на уборку, и вернулась обратно с расстегнутой на рубашке верхней пуговицей.

Я заметил это, потому что разглядывал каждую клеточку ее тела, каждый кусочек обнаженной кожи. Пуговица держалась крепко всю смену — интересно, что произошло теперь.

Я преградил ей проход, когда она вернулась за стойку. Она подняла на меня по-овечьи безобидные глаза, и я почти умолял свое изнывающее от желания тело не броситься на нее прямо сейчас.

— Ты заигрывала с посетителями, — мой голос прозвучал непривычно низко. Девушка ощутимо дернулась от такого тона.

— Нет, — тихо ответила она, и к и без того сумасшедшему коктейлю запахов присоединились легкие нотки адреналина. 

Я наклонился вплотную к ее лицу и потянул носом: ее губы пахли сладкой газировкой, которую она пила в конце рабочего дня, когда поток гостей потихоньку рассеялся. Это поправимо. Через считанные мгновения они будут пахнуть по-другому.

Она не отстранилась, не оттолкнула меня, лишь еле слышно выдохнула, пристально наблюдая за моими действиями.

Какими бы сильными ни были мои мускулы, настоящая сила и контроль останутся за ней.

Я ее не пугаю: она возбуждена не меньше моего. Она хочет, чтобы это было по-животному грязно и грубо, а я — всего лишь играю по картам, которые она передо мной разложила. 

— Развернись, — прохрипел я, и румянец на ее щеках заискрился с новой силой.

Она медленно повернулась ко мне спиной. Я слышал, как отчаянно заколотилось ее сердце.

— Сними их, — вновь скомандовал я.

Дрожащими руками она спустила белье на пол и переступила через него каблуками.

— Нагнись.

Зная, насколько открытой моему взору девушка окажется в такой позе, она помедлила, однако желание все же взяло верх: тихо выдохнув, она легла на стойку, вцепившись в древко тонкими, изящными пальчиками.

Моя рука машинально потянулась к карману, когда я вспомнил, что сигарет больше не осталось. Досадливо поморщившись, я поправил галстук — как делал обычно, когда что-то доставляло мне дискомфорт, — и, придвинув к ней стул, сел позади.

— Ты будешь так стоять, пока не признаешься, что пыталась вывести меня из себя.

Ее бедра напряглись. Она чувствовала буквально кожей, что мой взгляд прямо сейчас скользит между ее ягодицами и влажными половыми губами. Я вижу все. Теперь, без белья, она пахла по-настоящему умопомрачительно. Если бы она только знала…

Никакая «Услада» не могла меня сделать таким же пьяным.

— Галлахер… — взмолилась она, но я не распознал, о чем именно: то ли о том, чтобы я прекратил ее рассматривать, то ли о том, чтобы кроме любования я сделал что-то еще.

Например, коснулся ее пальцами. Или языком. Или мягкой головкой члена, дразняще проведя дорожку от клитора до туго сжавшегося сфинктера — и обратно.

О, я бы хотел…

Но пусть и она немного помучается так же, как я.

Кончик носа коснулся ее бедра, она вздрогнула и покрылась мурашками. Такая чувствительная… Я был прав: каждое прикосновение к ее телу будет отдаваться электрическими разрядами внизу живота. Между складками уже выступила прозрачная вязкая капля, а я даже не начал ее дразнить по-настоящему.

Глубокий вдох… Не знаю, кто кого здесь дразнит больше. Душистый карамельно-ванильный аромат с примесью чего-то терпкого — зачем вообще смешивать какие-то коктейли, когда это — явно самое лучшее сочетание в мире? Если бы я только мог так наслаждаться ей ежедневно, я бы никогда и ни за что не отдал предпочтение ни алкоголю, ни сигаретам.

Я раздвинул бедра пошире, и она тихо пискнула, скребя ногтями по шершавому столу. Моя девочка, так хочет, чтобы ее уже наконец взяли… Ей придется еще немного потерпеть.

Обойдя стойку, я остановился у ее лица. Замутненный взгляд зацепился за мою внушительно увеличившуюся в размерах ширинку, и девушка подняла голову, смотря мне в глаза снизу вверх и будто спрашивая разрешения — а я уже чересчур на грани, чтобы отказывать. Поэтому, расстегнув брюки и спустив белье, я вогнал член сразу на всю длину. Она инстинктивно уперлась в меня ладонями; раздраженное горло попыталось спазмом вытолкнуть мешающий «предмет» наружу, под ресницами заблестели слезы от напряжения... Однако спустя мгновение ее хватка ослабла, и я еще раз толкнулся во влажное тепло, с трудом сдержав стон. 

— Умница, — протянул я, двигаясь в ней и ощущая, как язык скользит от самого основания до головки. Она совсем не сопротивлялась, когда моя рука сжалась в кулак у нее на затылке — я прижимал ее к себе как можно ближе, наслаждаясь всхлипами и тихими стонами, которые она успевала издавать в перерывах между короткими вдохами. Слюна стекала по столешнице вниз; я потянул ее за волосы, заставляя поднять взгляд, и с удовлетворением отметил, как от слез по щекам растеклись темные полосы туши. 

— Знала бы ты, как безобразно выглядишь, когда тебя имеют в рот.

Ее глаза закатились, а губы на моем члене сжались сильнее. Я толкнулся в последний раз, спуская сперму по глотке вниз — и задержался там, пока не убедился, что она проглотила все до последней капли.

Она закашлялась, когда я наконец вытащил, и жадно принялась хватать воздух. Первоначальное напряжение спало, но мне этого было мало — слишком мало для того, чтобы получить настоящее удовлетворение.

Ее запах по-прежнему сводил меня с ума, он никуда не пропадал, и привыкнуть к нему было невозможно.

Я всегда четко ощущал овуляцию у женщин вокруг, многие из них были не против позволить мне сбить это напряжение, и прежде этого было достаточно — прежде, чем в моей жизни появилась она. Если бы она только согласилась жить со мной под одной крышей, спать в моей постели каждую ночь — я бы не мог от нее оторваться ни на минуту, я бы доводил ее до самых глубоких оргазмов каждую ночь, утро, день… Вместо завтрака, обеда и ужина я бы хотел каждый день иметь ее. 

Она в буквальном смысле текла: влажные дорожки вели почти до колен и расползались каплями на полу. Я опустился перед ней на колени и нетерпеливо припал губами между складок. Ее громкий стон с трудом пробился через пузырь моего помешательства и, подгоняемый им, я шлепнул ее по ягодице, вслед за стоном вырвав из ее груди громкий вскрик. Я держал ее так крепко, что даже самому было больно: наверняка это оставит десяток темно-фиолетовых гематом к завтрашней смене, так что вряд ли она вновь посмеет прийти в короткой юбке. 

— Галлахер… — всхлипнула она, когда ее ноги крупно задрожали. Я шлепнул ее еще сильнее; по крику было слышно, что она буквально плачет — впрочем, в запахе по-прежнему не слышалось ни страха, ни обиды, потому я и не думал останавливаться, поочередно то лаская и прикусывая клитор, то проникая кончиком языка внутрь.

Наконец, она выгнулась в спине, и я отстранился, не желая доводить ее до полной разрядки. Член под наполовину спущенными штанами снова твердел. Она по-настоящему кончит только после того, как это сделаю я — глубоко внутри.

Три пальца тут же скрылись в девушке: она так сильно возбуждена, что они скользят свободно, ее даже не пришлось растягивать. Свободной рукой я дернул ее за волосы, заставляя развернуться, и впился поцелуем. От привкуса газировки и вправду ничего не осталось: теперь я чувствовал только вкус самого себя, смешанный с ее смазкой. Она сжималась на моих пальцах и подавалась бедрами назад, насаживаясь как можно глубже. Под тяжестью ошеломляющего возбуждения она едва ли соображает, что делает, и действует на чистых инстинктах. Еще немного — и она будет умолять наполнить ее спермой так, чтобы текло по ногам.

Она вздрогнула в очередной раз, и мои пальцы замерли внутри. Я ласково погладил ее по щеке, готовя к финальной стадии — едва ли она выдержит еще более долгий марафон — и наконец оторвался от ее губ.

Лицо распухло и покраснело от слез, темные дорожки туши высохли и теперь выглядели еще более неопрятно, волосы прилипли к вспотевшему лбу — по ее выражению казалось, что она вот-вот скажет «я больше не могу».

Она не сказала, лишь обессиленно рухнула щекой на стойку и послушно раздвинула ноги еще шире, когда я похлопал ее по пояснице. На ее бедре до сих пор красовался алый отпечаток моей ладони, и я не удержался от нового шлепка прямо по раздраженной коже. Все ее мышцы напряглись, но на крик сил уже не хватило — только на сдавленный хрип. 

Вцепившись в ее скулы, я склонился над самым ухом и шепнул:

— Я хочу тебя слышать.

И, как только я вошел до упора, ударив мошонкой по клитору, она удовлетворила мою команду в полной мере. 

Как же, черт возьми, потрясающе она ощущалась внутри. Это был не только ее аромат, это была вся она: ее голос, ее лицо, смех, повадки — все сводило с ума. Я хотел ее себе без остатка, хотел, чтобы мне принадлежало и ее тело, и ее сердце. Я давно привык справляться в одиночку, но теперь, когда я узнал ее, мое одиночество стало попросту невозможным.

— Я кончу внутри тебя, — прорычал я сквозь сжатые зубы, вбивая ее в стойку всем телом. Все барное оборудование на полках надсадно дребезжало, сыпалось на пол — Шивон убьет нас обоих, если не отмоем до блеска до завтра. — И не смей выронить ни единой капли. 

Мои движения стали хаотичными, меня вело лишь одно желание — получить долгожданное облегчение. Ей уже не хватало сил, чтобы дотянуться до клитора, и я принялся его массировать, наслаждаясь ответными рваными, сиплыми стонами.

Холодный пот с моего лба капал на оголенную под задравшейся рубашкой спину и мешался с ее собственным.

Она отчаянно сжалась, дрожа и вскрикивая… Мой дергающийся член наконец толчками выплеснул сперму. Если бы я знал, что после этого она забеременеет, я бы кончил еще раньше от одной лишь мысли.

Но она на таблетках с тех самых пор, как мы выяснили, что не можем держаться друг от друга подальше.

А ребенок… может быть, когда она наконец решится сдаться мне окончательно.

Я вытащил и упал на стул позади, утянув ее за собой. Она тяжело дышала запрокинув голову — я сочувственно погладил ее по животу и прижался губами к выступающему позвонку, обнажившемуся под воротником.

— Все нормально?

Она нашла в себе силы развернуться, чтобы обнять меня за плечи; я ощутил кожей ее бешеный пульс на шее. 

— Знаешь, если бы ты…

— Заткнись, — отрезала она, хотя грубости в ее голосе отнюдь не было, — ты затрахаешь меня до смерти.

Я усмехнулся, смахнув непослушную челку с ее глаз.

— Может быть, мы привыкнем, и это больше не будет так… остро и насыщенно.

Она, чуть отстранившись, внимательно посмотрела на меня.

— Меня… пугает эта насыщенность. Я не представляю, как мы остановимся, если не будем разлучаться ни на секунду.

— Я знаю, — тихо произнес я. Даже после нескольких оргазмов ее запах продолжал будоражить. — Но так у нас хотя бы будет немного больше времени на другие вещи.

Тихий смех нежно тронул уши.

— Например, какие? Потрахаться на кухонном столе? Сделать минет в душе? Или проснуться посреди ночи, потому что тебе очень захотелось…

Я поцеловал ее, чтобы отрезать этот поток фантазии — внутри меня и без того снова начинало нарастать возбуждение, потому что ее бедра, влажные от смазки и моей спермы, прямо сейчас пачкают мои брюки.

— Хочешь воды? Или газировки?

Я изо всех сил старался избавиться от ненужных мыслей, чтобы не усугублять ситуацию: думал о том, как нам придется прибирать за собой, как завтра снова придется открывать бар и до самого вечера терпеть близость друг друга, наливать коктейли и…

— Нет, — вдруг ответила она и, наткнувшись на мои недоуменно сведенные к переносице брови, продолжила: — давай лучше разберемся с бардаком, который устроили, и продолжим у тебя дома.